А что сейчас
И. Бродский - Рождественский романс
Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до не веселия
под Новый Год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
Вполне всё ныне объяснимо,
уже давно ушла засада,
и диссидентов меньше зримо
у Александровского сада.
Плывёт, всё то, что раньше плыло.
Все знают, что на что похоже.
Нет даже пыли. Раньше было.
От ног прохожих.
Вполне всё ныне объяснимо,
гораздо меньше стало пьяниц.
И, нужный иностранцу снимок,
задаром местный даст засранец.
В такси больные лишь таксисты
везут людей в райончик спальный.
И скажет пассажир игристый:
"Вчера, под пальмой...".
Давно уж есть и свет и слава,
удачны дни, хватает хлеба...
Из центра, жизнь, погнув оправу
качнулась влево.
