Жизняночка

ЖИЗНЯНОЧКА

 

2001 — 2023 г.

 

* * *

Твоего письма — в пустыне дождя —

о любви и верности ожидал,

одинокими вечерами исписывая листы,

как умирают, не приходя

никуда с корзинкой, на небе аисты.

 

* * *

— О да, давай жалеть багряный Летний сад!..

За пеленой дождя закрытие сезона,

и предлагает всем навязчивый плакат

недвижимость в Раю и счастье из флакона.

 

— Елена! Что со мной?.. Качаются мосты,

Исакий на ветру опять сутулит плечи.

— Да, ты не для меня. А если всё же ты?..

Пускай меня любовь, как эта власть, калечит!

 

— Куда теперь?.. Ступай, пропащая душа,

в какой-нибудь кабак! В больничную палату?

Рыдает ангел мой, по слякоти спеша,

и крылья волочит

устало

по асфальту.

 

* * *

Если что-то нравится в мире нашем,

то, конечно, это… луна и звёзды!

Поднимаешь голову — мир украшен,

как струна звенит молчаливый воздух,

бесконечный, тонкий, как шёлк, певучий,

с ароматом нежным — сухим шалфеем.

Это счастье, может быть, только случай —

Минотавр убитый легко Тезеем.

Бычьей кровью — звёздами небо брызжет!

Ах, Елена, в этот весенний вечер —

пусть твоё дыхание близко — ближе

подойди, поцелуй, обними покрепче!

 

* * *

Она: — Смотри, какой балдёж!

А я сказал: — Да ты простудишься!

И через лужи мчался дождь,

Расстанная бежала улица.

 

А мы до ниточки почти —

сквозь платье всю фигурку ладную…

— Не надо, миленький, пусти!

Пойдём, я знаю здесь парадную.

 

Но так туда и не пошли,

стояли, скинув обувь тесную.

О да, две нежности земли,

два кандидата на небесную.

 

Ещё не знали мы: летит

за годом год и снег нетающий.

Что ж летний дождь в окно стучит,

опять судьбу пересекающий?

 

* * *

Вся дрожит, как словно бы замёрзла.

Золотой браслет роняет: — Чья ты?

Ты троянка?.. Брошенные вёсла,

под ногами крепкие канаты.

 

Нежный свет в глазах и близко губы,

и рука скользит всё ниже, ниже….

— Кто же ты? Печальной ты Гекубы

вестница, я знаю. Говори же!..

 

— Не надейся, не скажу. Надежды

привели напрасно к нам Елену…

Дышит часто, скинула одежды,

как морскую стряхивают пену.

 

* * *

Ах, жизни крохотная скляночка

разбита на осколков тысячи!

Меня, волшебница, Жизняночка,

целуй! Целуй — душа не выскочит!

 

Я с нею, словно на Успение

к святому божьему причастию,

к тебе, и будет наводнение,

но не смертельное, по счастию.

 

Оно от чувств несвоевременных,

от всей нахлынувшей сумятицы.

О, жизнь! Она из непроверенных

от воскресенья и до пятницы!

 

* * *

Что же сидишь, бесценная,

щуря глаза так сладко?

Кротость — твоя вселенная,

нежность — твоя загадка.

 

Хочешь, луну на блюдечке

или звезду в тарелке?

Я тебя спрячу в муфточке

из настоящей белки.

 

Стану поить рассветами,

озеро дам в подарок,

ящичек мой с секретами,

книжечка без помарок.

 

Лет мне, возможно, тысячи

здесь не сыскать другую!

Фидий тебя ли высечет

мраморную, нагую?

 

Так я всю жизнь батистово,

как адвокат сестерций,

кинусь любить неистово —

до замиранья сердца.

 

* * *

Осень. Открыто окно в золотой листопад. Тишина. Светопад.

Лёгкий полёт облаков через бледно-лиловое небо,

Алые кисти — неугасимые свечи — светло и бездымно горят.

Сыростью тянет и коркой карельского хлеба,

дёрном, грибами, берёзовым прелым листом,

досками, сеном и чаем, заваренным круто,

яблоком палым, ботвой, осовелым осенним костром.

И босоножки лениво стоят под крыльцом

рядом с дырявыми вёдрами — сбились случайно с маршрута

и ни за что не хотят возвращаться домой,

где заждалась у плиты с пирогами Елена, —

всё им теперь трын-трава, озерцо по колено….

Осень. Я тоже стою на широкой, земной

этой дороге. А замысел непостижимый грамоткой берестяной

выразить можно едва ли, ох…

говоря откровенно,

Бог его знает.

 

* * *

Заплутаю по тёмным души оврагам,

словно я пациент на кушетке Фрейда.

Ты идёшь к телефону спокойным шагом,

говоришь — твой голос звучит, как флейта.

Нежно в трубку запела, не то сказала.

Я невольно слушаю, потрясённый:

ты стоишь прекрасная, как Валгалла.

О, какие небесные обертоны!

Как пугают они ледяной купелью!

Улыбнёшься: — О чём ты, Серёжа?.. — Флейта,

мне сопрано твоё оправдает землю!..

— Землю только? Мой милый, а голос чей-то?..

 

* * *

Ты девически целомудренна,

не накрашена и скромна —

непослушная прядка убрана.

Так не надо тебе, не на…

 

говорить, что меня не любишь ты

потому, что уже нельзя,

потому, что на сердце вышиты

роковые твои князья.

 

У стены монастырской яблоко

кисло-сладкое подари

мне на… Ах, как седое облако

нежно гасит пожар зари!

 

* * *

На улице дождь. На будильнике пять

утра или ночи. Не спится и вряд ли

научишься ровно, спокойно дышать.

По стёклам ползут осторожные капли,

 

сливаются в струйки, почти в ручейки.

Волнуешься, свет зажигаешь, вставая.

Надеешься слышать, всему вопреки,

хотя бы на улице дребезг трамвая!

 

Лишь тьма без просвета в холодном окне.

Подумаешь: «Кто же я в жизни, с которой

никак не расстаться?» И здесь в тишине

закрыть эту тьму собираешься шторой.

 

Четыре строфы о любви, о дожде

ты пишешь, и лампа, листы освещая,

напомнить готова, что всё же везде,

повсюду смертельная жизнь дорогая.

 

* * *

Белым зерном накормит февраль город моих надежд,

каменных львов, медных коней, уток возле моста,

и облачится Нева в стекло своих ледяных одежд —

станет сильней золотой магнит кораблика и креста.

 

Быстро согрею в карманах я пальцы озябших рук.

Автобус, фыркая, захрапит, как бешеный дромадер,

и пьяный ветер, офонарев, сделает сальто вдруг,

срывая афишу: «Любовь живёт три года. Ф. Бегбедер».

 

Мост переедем АнИчков, «Эй, — скажет кондуктор мне, —

оплачивай! Нечего тут сидеть, даром смотреть в окно!»

Сойду, и во двор поверну, и вот надписи на стене:

«Вера плюс Маша», «Nirvana», «Тролль, не попадайся!» Но

 

«Я люблю тебя потому, что болит? Или это болит…»,

«Эльфийка»… Да-да, конечно, именно здесь

девочка Дина, динь-динь, дон-дон, маленькая Лилит…

Воспоминанья, туман и бензин — счастья и боли смесь!

 

* * *

Как плач, падучая звезда

над миром дольним пролетает.

Судьбы своей никто не знает,

идут к вокзалам поезда.

 

А снег ложится там и тут

на станций скучные перроны,

где на перилах спят вороны,

и люди новой жизни ждут.

 

Она внезапна, как потоп,

и сердце часто-часто бьётся.

Подходит женщина, смеётся,

и мальчик в валенках топ-топ…

 

* * *

Тут озвереешь хошь не хошь:

когда в иных мирах живёшь,

то можно просто спятить.

Так астронавты, кстати,

летают в небо, где звезда.

Я на другой планете, да,

ты знаешь, обитаю

и по утрам читаю

тебя, как папскую буллу.

Что значит: я твою люблю

сомнительную нежность,

и хрупкость, и беспечность.

И если только буду жив,

куплю модем четыре джи,

и скайп как раз настрою.

Поговори со мною!

Ведь если счастье где-то есть,

то к ноутбуку можно сесть

за стол немного боком

и стать обычным

Богом…

 

* * *

Всё перемелется? Будет мукой?

Нет, лучше мУкой!

Цветаева

 

Хочешь, я буду твоим костылём?

«Помощью скорой» с уколом в сустав?

Хочешь, я фото твоё над столом

в рамке повешу и буду в уста

каждое утро в слезах целовать?

Хочешь, я буду твоим навсегда?

О, эту жизнь, эти все жернова

вертит текучая злая вода!

Чёрную муку на белый пирог

нам насыпают — бери! Не жалей!

Я, как чахоткой, тобой занемог —

это и смерти внезапной сильней!

 

* * *

Шёл по жизни, как по лесенке,

распевал смешные песенки,

и влюблялся в нежных девушек —

в ту, красивую, и в ту.

 

И ходили слухи разные —

прямо скажем, безобразные —

что одну зарезал ножичком,

а другую задушил.

 

А на самом деле, хромую,

он любил одну бездомную,

и катал её в колясочке,

и Шушарой называл.

 

Голубые горы двигались,

прямо с неба звёзды сыпались

потому, что были счастливы

эти двое. А вокруг

 

люди жили глуповатые

и, в любовь не веря, прятали

завидущие, недобрые,

нехорошие глаза.

 

* * *

Шуршалотта, мне сегодня радует сердце твоя причёска.

Пусть она похожа на свирепые волны у мыса Горн,

пусть белеет от бикини узкая на плече полоска…

 

Словно нежный бархат плотницким раскраивать топором,

рассуждать о том, почему высокая пала однажды Троя,

отчего персидские воины в одночасье разрушили Вавилон.

И не то ещё человек на зыбкой земле построит,

а затем разрушит — потому, что безумен,

потому, что влюблён...

 

Послушай, ангел мой, ты такая хорошая домохозяйка!

Ты отлично знаешь, как приготовить картофель фри,

как успокоить сына под вечер: «Усни, мой зайка.

Закрываются глазки. Раз, два, три…»

 

Потому и люблю: тебя заменить не может

ни отточенный меч Меровингов, ни победы Цезаря, ни стальной

мускулистый кулак Одиссея со щитом из воловьей кожи.

Только ты, моя девочка, — карфагенский триумф неизменный мой!

Около 2006 г.