Шестиногая красавица
Шестиногая красавица —
узкокрылая оса —
жалит, ежели не сжалится…
не витает в небесах:
в радость ей — и торт с варением,
печенюшку погрызёт,
и, с глубоким уважением,
дегустирует компот.
Стыд и срам тому, кто муху
от осы не отличил,
кто, не глядючи, по звуку,
суд неправедный вершил;
долго будет, с сокрушеньем,
злой поступок вспоминать,
благородной силе мщенья
уваженье воздавать.
Музыкант — вот кто не спутал
звуки разной высоты
(у него медведь над ухом
не творил свои финты) —
с мухой — будет много строже,
но мелодии осы
удивиться чутко сможет…
и не тронет красоты:
насвистит мотив на флейте —
веселись, танцуй, оса!
Ей! Ещё винца подлейте —
те ли будут чудеса!
Пожалуй что, пуд сахара на общем застолье с осами я таки съел. Да и сахарок внешне вполне похож на соль, нетерпеливцы, случалось, обманывались. У многих стихов существует предыстория, стишок — своего рода узелок на память…
Есть у меня в лесу приболотная ямка-купаленка, где можно освежиться в жару, вода там целебно-торфяная, недвижно-проточная, слово «глубина» употреблять не приходится. Можно лишь, присев, поплескать на себя водицу удвоенной пригоршней сомкнутых ладоней, и убедив себя, что взбодрился и освежился, двинуться дальше, сквозь хвалебное пение в радостном изумлении столпившихся комаров.
Лето с затяжной жарою иссушило болотца и ручейкового типа речушки, берущие в них начало. Моя ямка, продержавшись значительно дольше, стала обыкновенной лужицей. Но — предмет моей гордости — пить из неё приходили лоси, по следам это было чётко видно. А в высохшем болотце обнаружились примятины лёжек, на одной из них я, довольный, растянулся, чувствуя себя видавшим виды лесным зверем. И восхитился: ни одного муравья. Хорошее место вы, ребята, выбрали! А я углублю вам поилку. Ладони стали экскаваторным ковшом, глубина давала надежду, что недели две вода ещё продержится, но края ямки стали вертикальными и осы, в отсутствие лосей почувствовавшие себя хозяевами, изредка соскальзывали в воду.
Сказать что я люблю ос будет очень большим преувеличением. История моего общения с этим племенем полна драматических эпизодов. Но каждая упавшая в ямку оса давала хоть какой-то шанс искупить вольные и невольные обиды причинённые мною этим существам. Я сорвал былинку, подвёл под осу, и благополучно её выудив, приблизил к листку ближнего куста И вот она уже на листочке и разглаживает лапкой и челюстным клювиком усы. Лапки обмокшей осы, в соотношении с длиной тела, как-то непропорционально впереди. Сосчитал: шесть ножек — у насекомых так и должно быть, но на всякий случай проверил нет ли ещё каких иных, уж больно неравномерно все ноги столпились. Крылышки осы были по типу зонтика сжаты и оказались удивительно узкими — нелётными. И ещё мне подумалось, что если тёмные полоски осы были бы голубыми, это были бы цвета украинского флага. И я пошёл себе дальше, предусмотрительно не развивая этой мысли, потому что проткнулось откуда-то словосочетание «шестиногая красавица»… а почему бы и нет, «узкокрылая оса» — да, сам видел. Пока шёл, сам собой вытанцовывался какой-никакой стишок. А на следующий день я его на привальчике завершил и, проходя мимо своей ямки, помог выбраться уже трём или четырём осам.
Вышел к своему костровому месту, достал взятые с собою яблоки, начав с самого «забродистого», уже наполовину потемневшего, и вдруг… почувствовал острую боль в языке, а на огрызке яблока, судорожно сжимаемого в руке, лежала мёртвая оса. Я так понял, что мой стиш категорически ей не понравился. Жало в языке многому обязывает. Теперь и слова лишнего сказать боюсь. Вдруг нежданно-негаданно кого ужалит…
Варенье, осы, смех детей,
веранда, солнце, зелень лета.
Речь незатейлива гостей,
неспешна и теплом согрета.
Гитара — вдруг да зазвенит:
оса, о струны задевая,
вдаль — зачарована — летит,
напевно тему развивая.
В плетёном кресле пёс лежит.
Он, всё на свете понимая,
глаза притворно закрывая,
мир чутким ухом сторожит.
А самовар на всех ворчит,
как будто тучка грозовая.
