Поезд нужных
Аудиозапись
Наше общее «околопоездное», отредактированное и дополненное.
Всем известно — если очень вдруг захочешь приключений,
нужно взять девчонку-Осень крепче за руку. Вечерний
аромат лежалых листьев будет прян и беспокоен…
За подружкой в рыже-лисьем — в путь, искать легенду-поезд!
Где-то в сумрачном подлеске у забытого перрона
чуть заржа́вевшие рельсы ждут давно в тумане сонном —
словно из иллюзиона вдруг возникнув дивным призом,
лязгнет сцепками вагонов, пробуждаясь, поезд-призрак,
распахнёт призывно двери. И маршрутом кругосветным —
если только в сказку веришь — можно мчаться без билета.
Ну, смелее! Вам в подарок путешествие такое…
За спиной — рюкзак с гитарой. Свистнув, тронет чудо-поезд.
Проводница в синей форме, представительная чайка,
посчитает — все ли в сборе, принесёт постель и чаю.
За окном мелькают сёла, лес густой, речная пойма.
Разговор течёт весёлый, мчит по миру скорый поезд.
Зазвучат напевно струны под умелыми руками.
Машинист сигналит трубно, ложка дребезжит в стакане —
в ритме джаза, блюза, рока, регги, кантри и баллады —
Будет каждому по вкусу песня в поезде, ребята!
Чай всегда, конечно, кстати. Хорошо и лимонада,
но для большей благодати коньячка добавить надо.
И намного откровенней станут долгие беседы
меж попутчиков осенних — неожиданных соседей.
☆ ☆ ☆
Вокзал — как отправная точка, как грань перехода… Вагон поезда — всегда что-то ирреальное, иномирное, где материальное условно и зыбко, где можно говорить обо всём и выслушать сотню былей и небылиц. А потом сойти на перрон и забыть про то, что слышал и видел, как про странный предутренний сон…
☆ ☆ ☆
Вокзал — стеклянный открыт ларец,
живёт где сутолока и толкотня.
Нанизаны люди, как сырец —
улов — ожидания на прутняк
из рельс и стуков, из лоскутов
рассказов-баек под горячий чай,
под скрип вагона. От сквозняков
досохнет белая простыня.
Мелькнёт картинкою мутный плёс,
пасутся гуси где, гогоча,
гоняют мусор из-под колёс
шальною стайкой молодняка
(обычный со́ул подлунных сов,
где тамариндовые леса,
костёр ликует — от склянок штоф,
подлейте в вены сто грамм огня).
Трясёт палатку под стук колёс,
ей тесно в лёжку — петлёй рюкзак,
зудят растяжки, им — в перекос —
струной мелодий в свободе благ
разбить палатку на том краю,
где сон блуждает, где тишь — аншлаг.
С тобой назваться (блазнив чутью),
как общим целым в одних руках.
☆ ☆ ☆
Палатка за плечами в рюкзаке — вечный знак свободы, причастности ко всему миру разом… ты там, где хочешь, рамок нет, стены не давят своей массивностью, только тонкая мембрана ткани отделяет от звёзд…
☆ ☆ ☆
Поверишь в продолжение руки, что пишет галактические песни,
где звёзды-колокольчики строки — беспомощные зёрна — если треснут,
то выйдет встреча, крошечный глазок судьбы провинциальной и, спокоен,
речитативом видит уголок сливовый, спелый. В связке колоколен —
миры звенят, и яблок яркий бок беспошлинно ласкает юркий ветер,
и тепловоза спорящий гудок, купейный продолжатель словотеки,
не замер, как на полках словари — срываешься на сотни откровений.
И сам уже — как рельсы изнутри, из сотен струнно спаянных мгновений,
развязываешь узел от тоски, что галстуком по-чаячьи развешен.
Эскортом говорильни коньяки, и истина винительным кортежем
преследует огниво, слово — трут, чернильная палата номер девять,
выёживает солнцем, сделав круг, пытаясь удержаться в равновесьи —
изобретая снова колесо, вписав в стекло бегущего вагона.
На поворотах — скрежета рожок, в азарте нас конечно не догонят…
Нас колесует призрачный Оккам, копытцем в забытьё отождествляя.
Усиливает рупора стакан: тарам-тарам — иголка верстовая
удержит гобелена полотно, где передача мыслей беспрово́дна.
Подсолнухов орда, как эскимо — губ солнца жадно жаждет, поворотно…
Започитали зрительно — тишин,
откупорив, нацедим солцедара
и в рифмах беспощадно зароим —
ценою — дань сердечного удара.
Зеркальность поменяется на миг
до серого –открытья многогранней.
Став эхом придыханья, лабиринт
не требует подводных изысканий.
☆ ☆ ☆
…И вручил мне билет. А сам как бы растворился. Стою я, дурак дураком, в чёрном поле, под чёрным небом с чёрными звёздами и вижу, что и поезд в звёздах, и звёзды словно впаяны — светятся неоном…
…бесспорно лишь одно: пока мы живем, мы не можем отправиться на звезду, равно как, умерев, не можем сесть в поезд.
☆ ☆ ☆
Прильнувший к морю жаркий горизонт льёт киноварь на гладкость без изъяна.
Нашёптывает вечер: есть резон в сценарии текилово-кальянном —
услышать ли его? А, впрочем, всё иное вдруг покажется бездарным,
и морок алкогольный унесёт туда, где синий встретится с янтарным.
По рыжим рельсам, спрятанным в траве, звеня на стыках стёклами, подкатит
последний поезд. Приоткроет дверь в вагон, где пахнет вереском и мятой.
Идём. Сегодня плату за проезд взымают недозревшими стихами.
И я пьяна, и ты слегка нетрезв, и голос осторожности стихает.
Нас не догонят. Станем танцевать и петь без слов любимые куплеты.
Душистым ярким яблоком закат сорвётся, аннулируя запреты.
Мы — строчки ненаписанных поэм, герои позабытого романа,
тождественность непознанных лексем из словаря межзвёздных капитанов…
А сонный город будет бормотать, нелепо закрывая переезды,
записывать в толстенную тетрадь десятки прорицаний бесполезных,
пугать и путать. Только маета подсолнуховых ветров не отпустит,
и будет откровенно не хватать безумия и лёгкого беспутства…
Рассветно прикоснутся губы Ра, ласкаясь шаловливыми лучами.
Текила-ночь истаяла, пора трезветь за чашкой утреннего чая.
☆ ☆ ☆
…настоящая мечта должна тянуть хотя бы на два пожизненных срока… жития…
☆ ☆ ☆
Тягуче тянется вокзальность суеты.
Улиткой медленной — секундной стрелки ход.
Врос поезд в рельсовость, в плетенье немоты.
Луна ощерилась — звездатостью плюёт.
Проводишь линию, молчания пунктир.
Позволь мне говорить молчанием с тобой.
До хруста заплывать в тебя, в твой мир:
трепещешь бабочкой, мерцаешь тишиной.
С губ чувствовать твоё дыхание тепла,
баланс волос и ночи омут-ипостась:
зарыться шёпотом, с безвучностью луча —
перемещать, молекулярно растворясь…
☆ ☆ ☆
…Равновесие удаётся с трудом. Надеюсь, поход закончится скоро… И я приду к твоему порогу… И на террасе будет стоять кувшин с лилиями… Пусть за окном осень… В душе твоей остаётся весна… Наша весна…
☆ ☆ ☆
Ночи паперть без границы, и луна на небосклоне,
как оранжевая миска — нищебродная сума.
Люди-титры в перемотке мельтешатся по перрону,
не кидая даже взгляда, словно бы сошли с ума:
ошарашенно шагают и в себя сквозь щели зырят,
острозвёздность зенок острых разрезает бархат тьмы.
Не ходи тропой смиренной, где изнанка сладкой дыней.
Остриё словами финки — отрекайся от тюрьмы? —
вскользь проходит меж дыханья. Возвращается бетоном,
троекратностью усиля, что состав на пятый путь
прибывает. Осторожно лязг и голос закольцован,
что стоянка три минуты, и себя что не забудь
запихнуть в вагон ретивый. С превеликим любопытством
обойдёт хозяйка шконок — «Все? Согласно номерам?»
Пробежится и билеты надрывает проводница,
чай предложит, прикасаясь к белокрылым простыням…
Прикорну под перекличку, что колёса волховали:
«там-там-там» — янтарят зёрна, уделяй вниманья им,
и тогда крупинки счастья разрастутся вдруг словами,
а в спектральности качелей — мы вдвоём и… мы ле-е-ти-и-им.
☆ ☆ ☆
...на углу трёх ночи и четырёх утра:
– …эхо такое
– …почему эхо?
– …потому что отражается звук твоего голоса словами иносказанными, это как оранжевый дракон восхода насиживает горы-коконы с завтрашним днём...
☆ ☆ ☆
Это просто рассвет… И окно открываю ветру,
и дышу ароматом полыни, хмельным и пряным.
Старый сад, просыпаясь, навстречу протянет ветви,
утопая по пояс в молочных клубах тумана.
День осушит на травах по осени скорой слёзы,
раскалится асфальт, размывая границы улиц.
Полетят сто забот эстафетой в безумном кроссе,
в редких паузах мысли опять — учащеньем пульса —
где сейчас? На какой из пропахших гудроном станций
допиваешь в буфете соломенный чай перронный?
И — до дрожи — ломая спокойствие медитаций,
ощущаю, зажмурясь, на коже твои ладони.
Вновь — картинкой двухмерной — купе в суете вагона,
где нирвана пути паутиной накроет липко.
Сквозняки дальних странствий листком перелётным гонят,
разделяя пространство гудком тепловоза сиплым…
Это вечер… Он снова подкрался неотвратимо,
зажигая сомненья, мечты, фонари и звёзды…
Ночь стекает на голову призрачным лунным дымом.
Просто жду у окна, глядя в сумрак… Скучаю просто…
☆ ☆ ☆
…разделить, не разделить — вот в чём вопрос… шутко и серьёзное, сладкое и электрическое, солёное и хмельное, солнечное и ветреное…
☆ ☆ ☆
Исчез фрагмент крикливого перрона,
свободный вздох — от города-капкана,
и снег дорожку стелет лёгкой манной.
Момент крутящий, мне его не жаль.
Под скрип пружин, качание вагона,
под дребезжанье ложечки в стакане —
мы пребываем часто, как в нирване,
и взгляд в окно наш, устремлённый в даль…
…Несусь к тебе «призаристой» дорогой:
твои глаза трассирующей пулей
проложат курс — пути чтоб не свернули,
и не попасть в тупик, и под откос.
Крепчает связь, но прошлого не трогай,
где угнетали каменные своды.
По схожести — мы из одной породы:
ступени с моря — в небо… и всерьёз.
На нить путей надеты чётки окон,
они из встреч и ожиданий в залах.
Звезда волхвов когда в стакан упала,
нам стал гудок, как узелок — связной.
Крадётся ночь, дрожит луна меж стёкол.
Твой сон раздвинет каменные своды.
По схожести, мы — из одной породы:
когда экспресс проносится сквозной —
камелий запах будит… я с тобой…
☆ ☆ ☆
…мы часто пишем, почти не осознавая, что слова могут стать предсказанием ещё не осознанного пути, может быть — параллельного, который не соединится никогда… но если смотреть вдаль — параллели сливаются. Обманчива иллюзия — но упрямо идём, надеясь, что пути соединятся… может, через тысячу лет… Пока ты в долгом пути — постепенно изчезаешь телесно, но сам не замечаешь, что становишься малой звёздочкой — может быть, она поможет кому- нибудь найти свой путь…
☆ ☆ ☆
А вагон стучит копытцем, чтоб разбить пространства холод.
Перевёрнутым корытцем небосвод, и лёд расколот:
утро яркое, до меди снег начищенный искрится —
расставляет солнце сети,
чтоб поймать угрюмость в лицах,
открутить головку масти
и накапать рюмку хмеля,
чтоб в раскинутые снасти щучки правили емелей —
обойти от дум вериги на исписанных страницах.
В заповеднике из книги — десять правил, их границы
за окном мелькают в поле:
отражается в стакане
ассамбляж, наалкоголим.
Может, ближе этим станем?
И за шторочкой купейной наизнанку в чуйке ноздри.
Втянешь запахов капельных, а дыханьем вскроешь козырь.
На обстрел похоже — «здравствуй!»…
И в житейской квадратуре замяучит сказку паства,
при делах она, в натуре —
сеет праздники и пытки, эшафот под снегом пыли:
кот в мешке — в три джинна — прыткий,
что ни слово — то навылет.
Водит спяще-закорючкой.
Поцелуй в стихах — ужастик?
Сказка может быть и дрючит соловья — эзопо-ластик.
Канделябр свечной на шею,
и «влюбин» включи на сказки.
Знаешь, лада, я умею
и люблю возить салазки.
☆ ☆ ☆
Сонастройка — в глотке́ тишины, небесно-силко́вая. На вдох и выдох разделяй церемонию. Прислушайся губами к замку босикомому. Ответом робкое «тук…тук»…асинхроннее…
☆ ☆ ☆
Не гони к рассвету время — ночь нежна и черноока.
Тополя, качаясь, дремлют в обрисовке стылых окон,
собирают сны и звёзды частым бреднем тонких веток.
Сплав улова будет роздан сквознякам, не ждущим лета,
не приветствующим солнце чередой хвалебных гимнов —
их рукой февраль коснётся непорочных, невредимых,
затаившихся под пледом, запахнувших плотно шторы.
Всех, не вышедших из клеток, холода возьмут измором.
Мир житейской квадратуры, где отчаянно не спится:
в тёмной кухне перекуры, кофе, книжные страницы —
непрочитанные — к чёрту вдруг пошлют… и за дверями,
без привычного комфорта, но зато за гранью рамы
тьму и снег под кожу впустят, льдистый свет луны впитают.
Выйдет каждый зимний путник обрести родную стаю.
А метель молочным ситцем утешительно укроет,
неспесиво согласится расступиться колким роем,
провожая, не ужалить, не добавить лишней стужи —
отпускает на вокзале в рейс нелишних, в поезд нужных.
