патронус

помню, был маленьким, рыжим, смешным ужасно.

радовался, что хотя бы не рос ушастым.

и так хватало от соседских собак

тычков, укусов, да страшных драк.

а её лицо было, как луна -

круглое, светлое. и пахла она

лесом и молоком.

я лежал под боком, почти клубком,

мы смотрели в небо, её рука

теребила ухо, была легка.

а потом бежали среди травы,

невесомы, солнечны и резвы.

 

никогда она не желала зла,

если уставал - на руках несла,

не боялась крови и рваных ран,

и всегда был с хлебом её карман.

выбегали во двор, на сугроб бросались,

я готов был вытерпеть злую шалость,

лишь бы гладили её руки меня за ушком,

лишь бы гладили её руки брюшко,

лишь бы брала с собой, когда уходила,

лишь бы после драк зашивала меня, лечила.

 

это лето было летом сплошных потерь.

потерялся котёнок, нашёлся в лесу через сорок дней.

этим летом терялись люди, книги и города,

оживали вулканы, с неба текла вода.

и однажды под осень, когда земля

становилась ржавой, пропал и я.

 

я смотрел, как ищет она и плачет,

как катает по полу ненужный мячик,

как бежит к дверям на малейший стук -

вдруг вернулся её самый верный друг?

как за годом год, проходя двором,

поворачивает лицо и глядит в проём,

словно стоит свистнуть, и я вбегу.

я смотрел семь сроков, больше я не могу.

не могу сидеть тут и наблюдать,

как она не может меня не ждать.

 

я теперь большой, у меня метровая пасть,

я стою за её спиной, никому не даю напасть.

я дышу на неё прохладой, когда жара,

укрываю пушистой лапой в мертвецкие холода.

не кусайте её, собаки, не злите, люди,

за её спиной рыжий Барсик, и в нём пребудет

сила всех нелепых смешных щенков,

не сумевших дойти до своих домов,

потерявшихся в этой пустынной мгле,

наблюдающих, как меняется мир извне,

через щели, струны, ходы кротов.

и аминь.

я сейчас, как никто, готов

взять её, как щенка в горсти.

 

и нести её, и нести.