V. Скитания

 

Прошёл год, с тех пор, как Один стал полноправным членом в обители восьми монахов. Здесь не было глубокого проявления чувств, существовал определённый распорядок дня и порядок в отношениях. Юноша часто задавал себе вопрос: «Где любовь, счастье, доверие друг к другу? Чем они заменяют всё это? Творением! Но разве можно эти богатства заменить творением?» В общих медитациях молодому волхву не удавалось создать то, что лепили монахи. Да он и не задумывался над тем, кто из них на это способен. В группе у новенького была своя задача, поддерживать общее энергетическое поле, стричь кусты, подметать дорожки, сажать деревья и цветы, не сходя с места. Это искусство юноша освоил не сразу, но со временем ему понравилось то, чем он занимался. Мысль, покинуть сию обитель не ушла, но боясь быть открытым, он спрятал её глубоко внутри. Эта мысль терзала его, будила по ночам, заставляла просить родных Богов о помощи. В одной из общих медитаций Один неожиданно обнаружил вокруг огромной территории, где находилось их обиталище, новое поле. Причём внутренним взором он его не видел, поле проявляло себя иначе. По форме оно напоминало высокий тонкий купол вокруг всего того, что было доступно человеческому взору. Всё сотворённое монахами благополучно помещалось внутри этого сферического покрывала. Интуитивно, юноша понимал, что отсюда должен быть какой-то выход, потому стал внимательно исследовать новую находку, простирая своё внимание всё дальше и дальше по окрестным территориям. По злой иронии судьбы, это место на куполе он обнаружил за изгородью, в нескольких метрах от входа. Это было странное тонкое сооружение из серебряных нитей, напоминающее скрученную в жгут, материнскую пуповину, уходящую вверх. Главной задачей было найти эту точку на земле. Когда все расчёты были сделаны, волхв дождался ночи и погрузился в глубокую медитацию. Используя полученный у монахов опыт и знания, которые передал ему Белая борода, волхв принялся осторожно распутывать этот жгут. Камень, пылал в его ладонях, потрескивая подобно раскалённому металлу, он обжигал кожу, стремился вырваться из рук. Из этого состояния юношу вывел внезапный громкий щелчок. Мгновенно открыв глаза, Один разомкнул ладони. Его взору открылось удивительная картина. Камень ожил, превратившись в огромного чёрного блестящего скорпиона. Представителей этого вида молодой волхв изредка встречал на озерах со странными существами, которых лепили монахи в своих медитациях. Насекомое, извиваясь в мучительной агонии, пыталось выскользнуть из приоткрытых ладоней. Обожжённая кожа рук стала пунцовой, затем покрылась белыми прозрачными пузырьками. Превозмогая боль и жар во всём теле, юноша изо всех сил сжал ладони. Вновь раздался щелчок, всё тело пронзила резкая острая боль. Не в силах более терпеть, волхв разжал ладони, встряхнув руками, отпустил насекомое. Возле своих ног он увидел всё тот же камень, но цвет его был другим - огненно красным, напоминающим горящие угли. Юноша опасливо прикоснулся к этому сокровищу, и было оно уже не таким горячим, как то, что только что держал он в своих руках. Опустив подарок в бархатный чёрный мешочек, юноша спрятал его у себя на груди и пошёл прочь от злополучной обители. Уверенность в том, что на этот раз всё получится, не покидала волхва ни на минуту. И действительно, с тех пор он больше никогда не видел этих мест. Пройдя около ста метров, Один оглянулся. Всё, бывшее недавно его домом, улетучилось, как обманувший путника в пустыне, мираж. Волхв бросился бежать. «Что, если они заметили? Тогда от этой погони мне не уйти». Но здесь действительно, никто никого не держал. Юноша вспомнил фразу: «У тебя будет этот выбор». Он остановился, прислушиваясь к своему дыханию. Оно отзывалось во всём теле – в висках, ладонях, коленях, стопах. Парень осмотрелся вокруг. Обычный лиственный лес ответил ему шелестом зелёных, трепещущих на ветру, листьев. Маленькая сойка пискнув, поднялась из травы и опустилась невысоко, устроившись на ветке раскидистой белоствольной берёзы. Парень закрыл глаза, успокоился, подумал о своём родном доме. Через мгновение, он увидел внутренним зрением наполовину сожжённый частокол, разорённые полуразрушенные обгоревшие, избы. Берег реки был пустынным, ни одного знакомого паруса. На месте их с Лесьяром избушки, торчал деревянный кол, с насаженной на остриё человеческой головой. Не в силах созерцать эту картину, юноша стремительно встал на ноги и, отыскав глазами солнце, пошёл на восток.

На пути он встречал немало селений. Были среди них и обители славян. Привечали гостя по-разному. Случались дни, когда ворота чужих изгородей оставались наглухо запертыми, но бывало, что селяне не отказывали гостью в еде и питье, давали кров, предлагали освоить свои ремёсла. Дольше чем на два – три месяца юноша не оставался. Главным препятствием был вовсе не язык, ведь монахи научили его понимать любую речь. Но отказ от пищи и воды для приютивших у себя гостя, был более чем непонятен. Не однажды, опасаясь обидеть хозяев, парень позволял себе сухую лепёшку и чарку вина. После таких возлияний, камень на груди становился совсем холодным, а медитации не давались. После двух недельного голода и поклонов Солнцу на восходе, прежние способности восстанавливались. Юноша понимал, что никогда уже не будет прежним. Часто волхв ловил на себе строгие беспокойные взгляды своих благодетелей. Объяснить происходящее, было не в его силах, а остаться не хватало духу. Не было сил расстаться с возможностью нескончаемой жизни в молодом крепком теле, способностью видеть через пространство и время. Расстаться с камнем и всем тем, что с ним связано, было уже не в его власти. Не было приюта для него нигде. «Такое уж благословение?» - всё чаще задавал себе один и тот же вопрос, - «Проклятие, скорее».

На исходе лета, волхв подошёл к новой обители. Ворота открылись перед ним тот час. Всё здесь было, как в его родном селении. Юноша услышал родную речь и в груди сладко заныло. Нет, это не был род Светловых, но всё остальное удивительно походило на его прежнюю жизнь. Один уже потерял всякую надежду, увидеть знакомое ему, родное житьё. Славяне в ту пору жили разрозненно. На разных территориях можно было встретить древлян, полян, северян, вятичей, родимичей и ещё много-много других племён. Все они были белокожими, светловолосыми, с голубыми и серыми глазами, почитали творца единого – Великого Ра-М-Ха, обращались к одним и тем же богам. У разных племён могли отличаться язык, уклад, одежда, но суть их была одна. Жили они между собой мирно, торговали друг с другом, помогали друг другу искренне по-соседски по-доброму.

Одина поселили в семье Ратко - кузнеца. Здесь было шестеро детей, четверо мальчиков и две девочки. Все они были светловолосы с серыми глазами, и только старшая дочь отличалась от своих братьев и сестры. У Агни были светло-зелёные глаза цвета морских волн и огненно-рыжие блестящие волосы. «В кого она такая», - дивились родители, разводя руками, - «в нашей семье отродясь не было таких волос». Когда ребёнок родился, Мирославе сразу бросились в глаза медная пушистая шевелюра и спокойный взрослый взгляд из-под рыжих ресниц. Женщина ахнула, всплеснула руками. Девочку назвали Агни. Цвет глаз ребёнка с возрастом изменился, а вот кожа так и осталась на тон белее, чем у отца с матерью. Девочка росла слабой и замкнутой, первая за столом куска не возьмёт, ждала пока все есть не начнут. Часто молча, стояла она у окна, наблюдая, как носятся по двору её братья. А то, бывало, уходила на реку и долго сидела на берегу, слушая шелест листьев и глядя на воду. В десять с половиной лет Агни внезапно заболела: жар, испуг, озноб, капельки пота на бледном лбу. С тех пор с кровати она не встала. Когда Один переступил порог дома Ратко, Агни пошёл семнадцатый год. В семье давно перестали надеяться, приняли странную болезнь, старались всячески подбодрить девушку. Братья в дом то зверька чудного из леса принесут, то букет белых пахучих ромашек, то корзинку с душистой земляникой. Вот тут-то и пригодилась молодому волхву его наука, вспомнил он о травах, кореньях чудодейственных, отварах, что готовил Вещий Лесьяр. Вспомнил учителя своего первого, его молитвы и песнопения. С раннего утра, до восхода солнца спешил теперь молодой лекарь в поле, в лес, воздавал одному ему известные молитвы, искал чудодейственную траву. Запах той травы он не спутал бы ни с чем. Закончив свои ритуалы и собирательство, возвращался в кузню, Ратко обучал гостя своему мастерству. Сыновья в ту пору ещё не доросли, чтобы в учениках ходить, силы детским рукам не доставало. Девушка со своей лежанки украдкой рассматривала гостя. С тех пор как Один появился в доме, её глаза как-то по особенному заблестели, Агни начала улыбаться. Ратко с утра до вечера пропадал в кузнице, а Мирослава, наблюдая исподтишка за дочерью, прятала в передник слабую улыбку, радости своей не выказывала. У женщины появилась хрупкая надежда. Девушка во всём слушалась Одина, выполняла все наставления нового лекаря. Отвары часто бывали горькими и терпкими, но ничем не выдавала она своего недоверия. Случилось то ранней весной, молодой волхв отыскал, наконец, чудо-траву. Молоденькие клейкие листочки прятались от людского глаза, незаметно выглядывая из-под холодных белых проталин. Парень дрожащими руками очистил место вокруг растения, припал коленом к земле, возблагодарил небеса. Зелье он готовил около трёх дней, тщательно исполняя заветы учителя. И той травы он не встретил больше в этих местах. А на горке, где однажды её отыскал, соорудил маленький жертвенник, о коем никому не сказывал. Это место стало для него сокровенным уголком, где мог поведать родным Богами о боли своей и о печали, где спускалась на него радость несказанная, не с чем несравнимая, так не похожая на его сиротские беспристрастные медитации.

Со временем девушка стала присаживаться, опираясь локтями на подушки. На щеках Агни всё чаще появлялся лёгкий румянец, а глаза светились надеждой и благодарностью. День за днём молодой лекарь ухаживал за болящей. С молитвой отпаивал он Агни своим новым зельем, растирал стопы девушки мазью из чудодейственной травы.

Вернувшись как-то вечером из кузницы, умывшись студёной водой, Ратко с Одином расположились за деревянным просторным столом в центре горницы. Мирослава велела Ладе звать братьев к ужину, принялась разливать по мискам пахучие густые щи. Миску Одина женщина, по обыкновению, наполнила свежей прохладной водой. Ратко и Мирослава свыклись с привычками нового жильца, понимали, что принёс он с собою какую-то неведомую тайну, но ни чем не выдавали своего любопытства, не расспрашивали. А главное, не рассказывали соседям о привычках своего гостя, оберегая от лишних взглядов и вопросов. Ратко почитал молодого лекаря, видя его искреннее желание помочь их с женою горю и то усердие, с которым трудился парень в кузнице.

Ратко первым отломил кусок от румяного горячего каравая, зачерпнул из своей миски, дав понять остальным, что можно начать трапезу. Он удовлетворённо и с аппетитом прихлёбывал женино варево, закрывая от удовольствия глаза, обжигаясь и тихо постанывая. Подняв глаза, Ратко вопросительно взглянул на жену.

- А ты Славушка, что же?

Завидев оторопь Мирославы, её взгляд, полный любви и отчаяния, устремлённый в пространство за его спиной, мужчина повернулся от стола. Возле занавески, держась одной рукой за высокий деревянный сундук, вытянув другую руку в сторону, силясь удержать равновесие, стояла Агни. Один в два прыжка оказался рядом с девушкой, подхватил на руки.

- Да, что же это? Разве можно так сразу?

Девушка, обняв парня за шею, гладила пальцами удерживающую её руку, слабо улыбалась. Парень смущённо опустил глаза.

- Агнюшка, нельзя ведь так сразу, - робко сказала мать, кинулась к дочери, и, взглянув на парня, добавила, - давай быстрей на лежанку, я сейчас подушки поправлю.

Через два месяца девушка начала выходить во двор самостоятельно. Мать, боясь спугнуть внезапное счастье, старалась держаться просто, не выказывая своих истинных чувств. Лада и братья не могли нарадоваться на сестру. Каждый старался для неё сделать что-то доброе. Дети подолгу теперь вместе сидели за общим столом, смеялись, оживлённо шумно разговаривая между собой.

А ещё через два месяца Один привёл Агни на свою сокровенную горку.

- Так вот же она, - девушка погладила тонкими прозрачными пальцами желтоватые соцветия, спрятанные в густой высокой траве, - та травка, что ты принёс для меня тогда, помнишь?

Один с удивлением смотрел на мелкие жёлтые соцветия на коротком стебле. Парень мог поклясться, что вчера растения здесь не было, ведь он знал в этом уголке каждую травинку, цветок.

- Она сейчас ещё крепче, потому что цветёт, - юноша раздвинул траву рядом, пытаясь отыскать жёлтые цветы по соседству.

Но чудесное растение одиноко притаилось в траве, словно выросло из-под земли за одну ночь.

- Давай его оставим! Давай завтра проверим, найдётся цветок или нет, - умоляюще попросила девушка.

Юноша удивлённо взглянул на неё.

- Знаешь, сколько мази из него можно сделать?

Агни испытующе посмотрела в глаза Одина.

- Ну, пожалуйста, я на него загадала… Для нас с тобой.

Волхв густо покраснел. Это чувство рождалось постепенно. Незаметно для него обратилось оно мощным бурлящим потоком, растопившим всю скопленную в нём, горечь, наполнило сердце неведомым небывалым счастьем. То ли одолень -трава всё это сотворила? Ещё тогда, когда Агни не встала, он растирал безжизненные белые стопы девушки, а сердце рвалось из груди, гулко ударяя и отдаваясь в висках. Её доверчивость, открытость обезоруживали, вызывали ответные чувства. Хотелось заботиться, оберегать, этот бесценный цветок - дар Богов. «За что мне? Все потери, скитания обернулись внезапным счастьем. Вот где благословение Юпитера, и ничего больше уже не нужно».

- Хорошо, завтра. Пусть будет завтра, - Один взял руки девушки в свои, - и откуда ты только взялась такая? Где была?

Волхв поцеловал Агни в лоб. Девушка, подняла на него свои бирюзовые глаза, потянулась приоткрытыми губами. Земля неистово закрутилась, выскользнув из-под ног. Казалось, сейчас вырвется из груди сердце – раскалённый шар и покатится по этому зелёному полю за горизонт. Один обнял Агни, обжигая горячим дыханием, что-то бессвязно шепча и повинуясь её губам.

- Любишь меня? - девушка ласково гладила его волосы, уткнувшись лицом в сильное упругое плечо.

- Больше жизни люблю. Это небо так сотворило, чтобы мы встретились.

- Так бери меня в жёны, батюшка с матушкой отблагодарят твою доброту, благословят нас. Сейчас как раз те дни, скоро Овсень. Принесём Ладушке дары, объявим о нашем решении, а после сбора урожая свадьбу сыграем.

Один бережно обнял Агни.

- Завтра утром и объявим.

 

* * *

Когда в доме стало совсем тихо, потухла последняя свеча, молодой волхв осторожно затворив за собой дверь, неслышно вышел за околицу и поспешил к городским воротам. Полная луна благосклонно освещала путнику дорогу. Ещё совсем недавно он с волнением переступил порог этой обители, не ведая о том, что останется надолго, что встретит здесь её - ту единственную, одну на всем свете и на все времена – свою Агни. Упёршись плечом в тяжёлые, скреплённые железом и смолой брёвна, юноша неслышно притворил ворота, выскользнул наружу. Угрюмый иссиня чёрный лес притаился за кромкой поля молчаливым свидетелем, наблюдая исподтишка за маленьким человеком. Один снял с шеи витую скрученную косичкой, серебряную нитку, обернул вокруг камня и бережно положил на дно ямки бархатный чёрный мешочек. Закрыв талисман дощечкой, он аккуратно закопал свой подарок, заложил свежей травой и прикрыл сверху лапником, придирчиво огляделся вокруг, убеждаясь, что хранилище это не привлечёт к себе внимания, не выкажет себя даже самому взыскательному взору. Облегчённо вздохнув, отряхнувшись, волхв медленно пошёл к дому. Сердце - колокол гулкими ударами отстукивало каждый новый шаг. Казалось, горница от пола до потолка наполнилась этим оглушительным непрекращающимся биением. Устроившись на лежанке, юноша положил ладонь на грудь, в то место где ещё вчера спал камень, пытаясь усилием воли успокоить звучание сердца, закрыл глаза. Мысли не уходили. Способность, останавливать мысли улетучились, будто её никогда не было, и необъяснимый страх тяжёлым холодным покрывалом накрыл всё его существо от головы до стоп. То, что происходило с ним теперь, трудно было назвать сном. Один чувствовал себя в иной, незнакомой реальности, ничего общего не имеющей с той, в которой он находился до сих пор. Проснулся от того, что всё в нём горело, охваченное нестерпимой болью, как тогда, когда пытался развязать пуповину на куполе над обителью монахов. Рука интуитивно скользнула под рубашку, устремляясь к ямке в центре груди. Под пальцами пульсировало гладкое мускулистое тело насекомого. Рывком разорвав рубаху, Один обнаружил старого знакомого. Туловище и голова скорпиона намертво вросли в нежную белую кожу, и только кончик раздвоенного хвоста слегка возвышался над поверхностью груди. Ухватив двумя пальцами то, что было на поверхности, волхв осторожно потянул вверх. Усики резко задвигались, благополучно выскользнув из непослушных пальцев. Ещё попытка…и ещё. Всё тщетно. Насекомое не собиралось покидать своего обиталища. Бесшумно ступая, чтобы не разбудить спящих, попутно зачерпнув миской из печи горсть раскалённых углей, юноша вышел наружу, тихо прикрыв за собой дверь. Последующее происходило будто бы во сне, словно процессом руководила чья-то неведомая железная воля. Ухватив варежкой самый крупный яркий уголёк, зажмурившись и скрепя зубами, волхв прижал своё оружие к злосчастному талисману, накрепко завязав вокруг себя разорванную рубаху, опустился грудью на лавку. Сжав зубы, он с силой прижался к дереву, обхватив своё новое лежбище, обеими руками, впиваясь пальцами в собственные плечи. Насекомое на какое-то время притихло. Сознание медленно оставляло свою обитель. Волхв наблюдал сверху лежащее посередине двора, обмякшее безвольное тело. А в горнице мирно посапывая, улыбаясь чему-то во сне, светилось в темноте бледным огоньком спокойное лицо его Агни.

Он вновь очнулся на своей лежанке. Вокруг стояла глухая тишина, словно не было тех страшных минут, и жуткий нелепый сон овладел им на время, сковал волю, убил его счастье. Затаив дыхание, юноша боязливо потянулся рукой к груди. Пальцы благополучно коснулись мягкой бархатистой ткани. Камень, горячий и сухой, покоился на прежнем месте. Витая шёлковая косичка по обыкновению окаймляла основание шеи. «Этого не может быть!!!» Теплилась надежда. Порывисто вскочив на ноги, юноша выбежал во двор. Угли, рассыпанные возле лавки, были ещё совсем тёплыми. Казалось, время остановилось. «Значит, всё-таки не сон… Я увижу когда-то, как состарятся и умрут наши дети… и Агни… Она тоже когда-то умрёт. Нет!!!! Нет!». Содрогаясь всем телом, он бессильно опустился на колени, обхватив руками голову и взывая к небесам: «Зачем… Зачем Ты так со мной?»

Один вновь уходил, уходил прочь от этой, приютившей его, обители, с тяжёлым сердцем, кровоточащей раной в душе и отчаянием загнанного зверя, обречённого на вечную жизнь и глухое одиночество среди подобных себе. Судьба безжалостно гнала его мимо людских костров, домов и селений, мимо жизни, мимо его собратьев с их нуждами, радостями и печалями. Мимо… Мимо. «Никогда не привязываться, не прирастать, не задерживаться, закрыть сердце, чтоб не ранить, не навредить… Никогда».

Жизнь текла тоненьким ручейком сквозь пространства и времена. Менялись страны, языки, жилища, люди. Роль стороннего наблюдателя стала привычкой. Прогресс в обществе ошеломлял своим неистовым натиском, и только человек оставался самим собой, бездумно обесценивая порывы души, обманываясь новыми достижениями, пытался дотянуться мнимой короной до небес, устремляясь за призрачным маленьким счастьем. Постепенно он стал забывать, забывать прежнего себя, своё имя, свою Агни. Остались те немногие навыки, очень приближённо схожие с теми умениями, которым когда-то научил его Белая борода в обители восьми монахов. И ещё солнечный свет. Свет был тем единственным, что удерживало на этой земле. Последним обиталищем стала Англия, уединённое живописное поместье в окрестностях Лондона. А встреча с Натали нежданно обернулась призрачным слабым огоньком, замаячившим словно мираж в его никчемном «благословлённом» существовании.

 

* * *

Шли годы. Возле ворот высокого частокола торговые караваны неизменно приветствовала своим присутствием жилистая седая старуха, сидящая на большом придорожном валуне. Её выцветшие светло-зелёные, слезящиеся от пыли, глаза были всегда обращены в сторону каменистой, уходящей в бесконечность, дороги. Рыжие, спутанные волосы и ветхие одежды безразлично раскачивал вольный бродяга – ветер. А звёздными лунными ночами перед случайным путником из темноты неожиданно выныривал силуэт угловатой скрюченной женщины с тонкими, сложенными в полуулыбку, губами, бессвязно шепчущими что-то бездонной вязкой тишине.

 

***

 

Князь ждал. Прошёл почти месяц с момента последнего свидания с кареглазой незнакомкой в фиолетовом строгом платье. Медитации не давали результатов, и чем больше он этого хотел, тем более отдаляла его жизнь от новой встречи с нею. Вся надежда на новолуние. В момент новолуния солнечному свету нет возможности отразиться от ночного светила. Это время всего тайного, скрытого, неведомого. О, как он ждал этого новолуния. Расположившись у камина в строго назначенный час, мужчина, как обычно, выкурил трубку. На этот раз он чуть более наполнил её своим зельем, и погружение в мир грёз случилось раньше, чем это бывало обычно. Вот она - прозрачная сфера с множеством «светлячков». На этот раз он точно знает, что спросить у своего подсознания, знает, что скажет ей, знает, как приблизиться – скользнуть по мерцающему лучу между ними. Он это тысячи раз проделывал в своём воспалённом воображении. На этот раз он не растеряется. Смутные сомнения терзали Князя весь этот месяц. Взгляд незнакомки, он не смог бы сейчас представить её лица, но взгляд. Он отпечатался в его сознании и напоминал о других глазах – зелёных, цвета морских волн.

Наконец мужчина разглядел очертания купола и множество голубых, серых и цвета топлёного молока, огней. Огни напоминали рой, как и в прошлый раз, ему показалось, что движение их беспорядочно, хаотично. По мерцающему лучу ему навстречу устремился розовый огонёк. Знакомый аромат мягко наполнил окружающее пространство. На этот раз огонёк показался Князю не таким ярким. Мужчина заскользил своим сознанием по связывающему их лучу.

- Ты Агни? Моя Агни? Признайся мне… Скажи, что ты – это она.

Женщина удивлённо непонимающе смотрела на него. Несколько лучиков из окружающего пространства тянулись ей вслед, но она, казалось, этого не замечала.

- Они не дают… Не дают вспомнить тебе о нас. Помнишь нашу горку, там… Вспомни! Цветы, ту траву, которую мы нашли. Но как же, как ты могла забыть?

В одночасье ему вспомнилось, как в обители монахов он постригал газоны большими острыми ножницами, вспомнилось, как легко и просто он жонглировал своим инструментом.

- Я тебе помогу, помогу. Ты вспомнишь. Вот, сейчас.

И острым стальным намерением мужчина безжалостно полоснул, перерезав сразу несколько лучиков, тянувшихся от силуэта женщины, затем ещё и ещё. Незнакомка ахнула, задрожала всем телом. На лице её он прочёл удивление, смятение, страх. Вся картинка покрылась вдруг светлой тонкой изморозью, как стекло, схваченное первым морозом. Видение побледнело и стало медленно испуганно отдаляться. Через мгновение оно исчезло полностью. Чёрная густая мгла наполнила комнату. Угли в камине были еле тёплыми, а струйки леденящего холода растекались, медленно пробираясь под фланелевой тканью его куртки, окутывая собой застывшее тело.