Помните, как у Толстого — «пушечное мясо»? Я стал тем самым «мясом».

 

Горячий металл плотной стеной обрушился на наши головы, моментально расплавляя толстый пласт горной породы, сжигая разросшуюся по пояс траву, разрушая и кроша всё на своём пути.

 

Адская боль пронзила ноги. Вместе со штаниной лопнула живая плоть, развороченные мышцы обнажили острые края сломанных костей. Ошмётки ткани пропитались густой, вязкой, приторной кровью. Ботинки скукожились и сильно сжали ступни.

 

Тело рефлекторно дёрнулось прочь. Рывок — словно чужими руками оно переброшено через вал. Ещё рывок — ими же зацепилось за кривое деревце, на мгновение прислонившись к шершавому стволу.

 

Рывки сквозь стиснутые зубы, глухое рычание, густую пелену едкого газа, застилающего глаза. Прочь от дымящегося месива, которое несколько секунд назад ещё было лучшим другом и слегка подтрунивало над твоими метр девяносто шесть, сетуя, что не умещаешься в окопе. Прочь от остальных ребят, распластанных на дне образовавшейся воронки.

 

А потом, вонзаясь обломанными ногтями в развороченную твердь, вдыхая ядовитые пары, опираясь на сбитые локти, обдирая ещё и обнаженный живот упорно ползти по раскалённому песку к своим, в неизвестность…

 

Очнулся в реанимации. Голова кружилась, меня начало ощутимо подташнивать. Неспособность свободно вдохнуть, да назойливое попискивание приборов сильно раздражало. Но сквозь неприятные ощущения пришло осознание, что я жив.

 

Я жив. Вернее, живо то, что осталось от меня «после». То, что было «до», покоится на поле рядом с друзьями...

 

Рывок. Первый шаг, сквозь стиснутые зубы. Рывок — шаг второй, и неуверенная улыбка на искусанных до крови губах.

 

Сегодня сотый день после первой операции. Сегодня первый день, когда я, опираясь на ходунки, встал на собранные по частичкам конечности и пошёл.

 

Я буду жить.