ЛЮБОВЬ и СМЕРТЬ
Глупо умирать из страха
перед смертью.
Сенека.
Мое предисловие.
Картинки дня, полуночной химерой,
Рисует молча вечность в пустяках
И скупо дарит точные размеры, -
Кто весел в жизни, тот правдив в стихах.
Он раздвоен и не поймет себя,
Несчастлив и счастлив одновременно,
С бессоницей борясь самозабвенно
Устав от ночи не желает дня!
Таков и я. В своей высотной келье,
Измеренной шагами от тоски,
Ищу тебя, шальное вдохновенье,
В тиски зажав ладонями виски.
Летучая сестра коварной славы,
Для избранных божественный дурман,
Твоей веселой легкости обман
Я жду, как избавленья, как отравы!
Чтоб маятник на кухонных часах
Вдруг замер и, все петли посорвав,
Ворвался в дверь сюжет, как дикий ветер,
Неся в себе героев шумный рой,
Чтобы листы легли на стол, как дети,
Чтоб рифмы, как солдаты встали в строй
И чтоб Пегасом по казачьи править!
Долой тоску! Догматикам покой!
Веселье – миг, его я стану славить!
Ура! Вперед! И вот уже на дне,
Играющего гранями стакана,
Найдется истина, промокшая в вине,
Подруга рифмоплета – хулигана!
И вспомнится тогда прозрачный вечер,
И чистый, отраженный в сотне луж
Умытых, чистых улиц, яркий луч
Неоновых витрин. Бродяга ветер
Вновь с губ сорвет любви горячий дым,
Шаля и кудри путая двоим.
О, ночь, - прохладный занавес для тех,
Кто, упоенный под ее луною,
Не слышит ничего, лишь только смех
И чудный лепет рядом, тут, с тобою!
Вновь все поэты про нее споют
Любовною поэзией востока:
«Стройна, как кипарис, а нежность губ
Живее родникового потока…»
Пусть маленькая в россыпи кудрей
Наступит ножкой в тайну тополей!
Бумагу мне! Слова ложатся сами!
От легкости нежданной ошалев,
Я утро встречу, будто опьянев,
С улыбкою и новыми стихами!
Но, это сон… Моя любовь давно
Приходит редкой одинокой ночью,
Течет в душе, как памяти вино
И камень сердца потихоньку точит.
А только чуть проглянет новый день
Она спешит, - дела видать важнее,
Она решает множество проблем,
Она в них растворяется, бледнеет.
И я, читатель, расскажу сейчас
Картинки дня в полночном созерцанье,
Вот только чокнусь с музой еще раз
И, закусив, начну повествованье.
1.
В блаженные застойные года
Под чавканье кремлевского «Героя»
Плыла Россия, тихим матом кроя
Свою судьбу холопью, как всегда,
Работала ударно за идею,
За трудодни, за кровные куски,
За дефицитом бегала, шалея,
Дралась на танцах и пила с тоски.
И каждый вечер в тысячах окон
Страны огромной зажигались звезды
И в каждой мир, свой быт и свой закон, -
Итог главы непобедимой прозы.
Вот кухня. И за маленьким столом,
Накрытом белой скатертью опрятной,
За водкой под селедку, аккуратно
Сидели двое. Где-то за окном
Играя ветром злая осень шутит,
В лихой кадрили танец листьев крутит
И, веселясь унынию назло,
Бросает капли дождика в окно.
Ей дела нет, что в новом блочном доме
На кухне свет, на лицах тишина,
Родня ушла и поминают двое, -
У одного из этих двух в роддоме,
Оставив сына, умерла жена.
А осень рвется шалой непогодой
И не понять рожденье или смерть
Справляет праздник. Бог или Природа
Затеяли такую круговерть.
Убитый горем молодой вдовец
Ерошил волосы, устав от боли,
И тихо говорил: «Налей-ка, Толя,
Девятый день… Ну, вот и все. Конец…»
Его товарищ в черном пиджаке,
От дыма сигаретного прищурясь,
Тугой поправил галстук на шнурке,
Окурок в блюдце потушил и, хмурясь,
Разлил по рюмкам: «Слышишь, ты давай
На «белую» не сильно налегай.
И не такие крепкие спивались,
А у тебя, заметь, теперь пацан,
Пока что бабки нянчить подвизались,
Но поднимать тебе его, ты сам
Понять уж должен – весь твой путь указан,
Уйди в работу с головой, в дела…
Она, его рожая, умерла,
А ты, братишка, значит жить обязан!»
«Спасибо тебе, Толя,» – и они
Не чокаясь еще по рюмке влили,
Немного помолчали, закурили
И посмотрели разом как огни
В окне осеннем зажигает вечер
И дождевые капли в стекла мечет.
Застывшим взглядом, словно в первый раз,
Смотрел вдовец, как будто удивленный,
На слез осенних легкий перепляс
И танец листьев, ветром окрыленный.
«Дела, работа… Ты, конечно, прав,
Но как природы прекратить движенье,
Зачем она не завершит вращенье
Меня жестоко, подло обокрав?
Когда-то в осень стал любить и видеть,
Теперь ослеп, мечту похоронил…
Как раньше эту пору я любил,
Так впредь ее я стану ненавидеть!»
Он замолчал, салфетку теребя,
Вздохнул: «Да, ладно… Толя, как смекаешь?
Ты крестным папой станешь для дитя?»
«Петрович, елки – палки, обижаешь!
Конечно стану, ты ж прекрасно знаешь,
Что лучший в мире крестный, это – я!»
«Тогда вопрос один, но главный самый:
Кто будет мальчугану крестной мамой?»
Вдруг, ночь упала, расколовшись, вниз
На светлый город огненной дугою,
Великий гром на краткий миг завис
И раскатился мощью неземною!
Казалось рядом, в мрачной пустоте,
На колеснице огненной слетая
И небесами грозно потрясая,
Великий бог хохочет в темноте!
Окно раскрылось с треском, раскидав
Осколки, щепки, и ворвался ветер,
И, ледяными брызгами обдав,
Завыл уныло обо всем на свете.
Из-за стола вскочили и к стене…
Сквозь дробный цокот бьющихся тарелок,
В окно сходила в черной простыне
Гремя скелетом, улыбаясь смело
Безгубым ртом, грозя косой задеть,
В глазницах ночь, в сиянье чудно-белом,
Неумолимая, сама царица Смерть!
Влетела, по хозяйски оглядела
Шкафы с посудой, раковину, пол,
Картины, плитку, холодильник, стол,
В углу двоих, от страха онемелых,
Тогда сказала: «Крестной буду я!
Твой сын избегнет бед и суесловья,
Хирургом станет. Круглая земля
Пред ним падет! Но вот мое условье:
Когда лечить он будет рядом я,
Как опекун, как роковой судья
Стоять хочу и, если в изголовье
Больного появлюсь, пусть лечит всех,
Но если встану я в ногах у тех
Кто нужен мне, пусть этих отдает
И с миром крест свой праведный несет!
Однако, я должна, по уговору
С той силою, что мной руководит
Оставить талисман, бессмертным взором
Создатель мира ревностно следит
За нашим братом. Вот вам жизни корень,
Его лишь к ране приложить тот час
Излечит все недуги, но лишь раз
Его использовать мой крестник будет волен
Во имя жизни супротив меня.
Я отступлю, но, по законам мщенья,
Потребую другое возмещенье!
Запомнил все, что здесь сказала я?»
И, голоса не чувствуя, рукою
Глаза прикрыв от молний и дождя,
Растерянно, как будто сам с собою,
Он прошептал, он ей ответил: «Да…»
Исчезло все, лишь тикает будильник,
Все прибрано, покрыто тишиной,
Шкафы с посудой, плитка, холодильник
И на столе у рюмок, как живой,
Весь белый, будто вырос из фарфора…
«Нет! Быть не может… Это корень?..
Корень!»
2.
Все повторяется. Природы колесо
Неумолимо, вечно крутит время.
Вперед! Вперед! Не оглянуться, все, -
Росток взойдет, коль в землю пало семя.
И наш малыш вступает в чудный мир.
Вокруг него круговорот пеленок,
Свистелок, погремушек, всяких игр,
Прививок первых, сосок, распашонок.
То он на что-то сердится, кричит,
То улыбается чему-то, то, вдруг, плачет,
Пополз на четвереньках, - скоро значит
Научится под стол пешком ходить.
Гляди, гляди на кривоватых ножках
Привстал, шажок, шажок… на попу хлоп!
Вчера, гуляя с папой по дорожке,
Украсил шишкой беспокойный лоб.
И вот, уже, комично хмуря брови,
Старается сказать: «Могу», «Хочу».
Весь мир – вопрос! «Зачем рога корове?»
«А, если захотеть, я полечу?»
И обязательно погладить нужно кошку,
И колбасой кормить бездомного щенка,
И на спор полежать в грязи немножко,
И куличей наделать из песка,
И дернуть Катьку из соседнего подъезда
За маленькую, с бантиком, косу, -
Она подглядывала, это всем известно,
Когда играли в прятки, - так не честно!
«Я больсе с этой мымлой не длужу!»
«Слышь, пап, а, пап, теперь со мной не бойся,
Я во дворе стал чемпионом бокса,
Я Мишке посадил синяк вот тут,
Сейчас его родители придут…»
Но вот, звенит звонок и в сентябре
Наш мальчуган пошел, робея, в школу.
Уроки, двойки, рев, а во дворе
Уже на санках, с хохотом веселым,
Катается ватагой детвора.
Обидно - ужас! Слезы до утра!
Уже меняет галстук пионерский
Звезду с кудрявым Лениным, и вот,
Наш Всероссийский лагерь Черноморский
Вокруг костров по вечерам поет.
Уходит детство незаметно, быстро,
А мальчику не терпится взглянуть
В мир взрослых, ну, хотя б, на пять минут,
Сквозь щелочку, и по ночам не спится.
Как повзрослели девочки! Уже
Им классики запрещены, наверно,
Уже себе заводят кавалеров,
Предпочитая мини парандже.
Собранья комсомольского актива,
Под алым парусом полет к семи ветрам
И успеваемость, и инициатива
Все это днем, ну, а по вечерам
Дворы, друзья, запретные базары
Все испытавших в мире чуваков,
Портвейн в стаканах, песни под гитару
Уставших от житухи «стариков».
Как хочется медлительно, солидно
Достать из куртки пачку сигарет
И, прикурив, и, угостив лениво,
Судить с сарказмом пресловутый свет!
Чтоб слушали, смеялись и кивали,
Потом гитару взять и до темна
Лабать чего-нибудь, как показали,
Из «Воскресенья» или Кузьмина.
Как хорошо почти уже по утро
Придти домой. «Где шлялся-то всю ночь?»
«Гулял, отец…» И, погремев посудой,
На кухне похлебав холодный борщ,
Запить водой из крана и в потемках
Упасть в кровать, и так вот каждый день, -
Заботы по боку, учиться страшно лень,
Когда все мысли только о девчонках!
Вот выпускной и отчего-то грусть,
И отчего-то летний день печален…
Эх, школа, школа, я тебе вернусь
Когда-нибудь и все начну с начала!
Большая жизнь, огромный институт
В котором медики туда сюда снуют,
И, вот она, лоб в лоб приходит взрослость
Сначала все мы в ней, как недоноски,
Удивлены, глаза туда сюда,
Но ни черта ни в чем не видим толку,
Идет игра, незримая вражда,
Сам за себя любой, но никогда
В ней одиночек нет, все стаей, - волки!
Теперь он не Сережа, он теперь
Сергей Михайлович,- принципиально
Так взросло, строго, конфиденциально,
И он работает, и учится, как зверь,
Уже аспирантуру защищает,
Печатается, споры затевает,
Но даже факт, что стал он знаменит
Ему не может дела заменить.
Уже он первый из хирургов наших,
А он все также беспрерывно пашет!
В страну, глумясь, пришел капитализм,
Открыв ларьки с китайским изобильем,
Развеяв в прах деньгами и насильем
Российский бесшабашный альтруизм,
По новому легли границы стран,
Сквозя прогнившим воздухом свободы,
Соединив дремучие народы
Разлился «Интернета» океан,
Весь мир летел, хлеща прогрессом – плетью
Навстречу новому тысячелетью.
И наш Сергей уж много повидал
И был известен в разных странах мира,
Для многих он спасителем, кумиром,
Коллегой, другом бескорыстным стал.
Но где бы ни был он, на золотой цепочке
Носил кулон у сердца. В нем, в мешочке,
Был заключен его большой секрет,
На протяженье многих лет
Он помогал, спасал, лечил от боли,
Бессмертный и священный, жизни корень!
3.
Приходит осень с хмарью и дождем,
И, по сложившимся давно укладам дома,
Сергей поехал на машине днем
В свой день рождения к отцу седому.
На той же кухне ежегодно, здесь
Не торопясь пол литра открывали,
Мать и супругу молча поминали
И за здоровье сына пил отец.
Все та же мебель, осень из окна
Все установлено не броско, но с комфортом
Хотя, по настоянию сынка,
Облагорожена была евроремонтом.
«Послушай, сын, тебе уж тридцать два,
Ты стал большим и важным человеком,
А я уже старик, так не пора
Тебе жениться? Ходишь пустоцветом!
И я внучат бы нянчил…» «Слушай, пап,
Опять ты за свое! Что за забота?
Ну, некогда сейчас, в разгар работы,
Мне время тратить на каких-то баб!»
«Не верится мне что-то…» «Ну, пошел…
Не попадаются, - растет еще невеста,
Подружек много, только, если честно,
Такую, чтоб до гроба, не нашел.»
«А рыжая? Ну, та… предприниматель?
Ну, эта, как ее…» «Не смейся, батя!»
Отец развел руками, закурил,
Сергей налил еще по сорок капель
И, помолчав чуть-чуть, проговорил:
«Приходит… Только лишь возьмусь за скальпель
Стоит уже и щерится…Вчера
Хотел ей корнем помахать под носом!»
Отец вдруг рявкнул: «Дальше от греха!
Не говори о ней, когда не просят!»
И замолчали оба… «Ладно, я
Поеду, батя, волка ноги кормят.
Ко мне еще должны придти друзья,
И не волнуйся за меня, - я в форме!
Ты в одного, как сыч, тут не сиди,
Вон, лучше дяде Толе позвони».
Любовь не выбирает место встречи, -
Мир для нее лишь глупый антураж!
Амур, ее посланник, стрелы мечет,
Ловя крылами озорной кураж.
Она живет незримо между нами
И ждет, когда ее откроем сами!
Перчатки, маска, мощный белый свет,
Холодный блеск стерильных инструментов…
«Сергей Михайлович, уже надежды нет»…
И вдруг, сквозь тихий шепот ассистентов,
Ее увидел, как-то сразу всю:
Безжизненное тело, шею, руки,
Чудесных белых локонов волну,
Бровей летящих золотые дуги,
И понял все, но вдруг шатнулся: «Нет!»
В ногах ее, смеясь, стояла Смерть!
«Отдай. Моя. Не надо, слышишь, крестник?
Что вылупился? Эк, тебя свело!»
«Не дам ее, хоть развались, хоть тресни!»
«Ну, что же… Да и правда, мне-то что?!»
Он вынул корень… «Бедный ангелочек,
Ты сам пошел ко мне? Иди, иди…
Я даже подожду, но, мой дружочек,
В разгар любви, в осенние дожди
Ловить момент, секундой наслаждаться
Иль ждать, томиться, шороха пугаться,
Предчувствуя меня, что будешь ты?
Ну? Выбирай!» И как-то неумело,
Вдруг ощущая приступ тошноты,
Он корень приложил к больному телу!
И все померкло, искрами горя,
Очнулся он, лишь, от нашатыря.
И началось, свершилось, слава богу!
Задерживаться на работе часто стал,
И спать, и есть, казалось, перестал
И под любым, немыслимым, предлогом
Цветы в палату для нее носил
Конфеты, апельсины, на обходах
Смешить пытался из последних сил,
Он просто жил в больничных переходах!
Когда же начала она вставать,
Он провожал ее по коридорам,
Рассказывал истории и спорил,
Когда ему пыталась возражать.
Носил ей книги, много говорил,
Она ему с улыбкою внимала
И он, все наблюдая, находил,
Что и красива и умна немало,
Так женщины одним своим молчаньем
В мужчинах вызывают обожанье!
Так минула зима, настало время
Готовиться ей к выписке и он
Вдруг растерялся и немел, бледнея,
Как заходил об этом разговор
Она все это тоже замечала,
Весь происшедший в нем переворот,
Взаимным пониманьем отвечала
И ей самой казалось – это тот
Кого ждала, о ком мечтать не смела
Кто предан ей уже душой и телом.
Так длилось, до ее выздоровленья,
Такое романтичное леченье.
На выписке, в волненьи теребя
В руках букет весенним, чистым утром
Сказал ей, наконец: «Люблю тебя…»
И убежал растерянный как будто…
А дальше встречи, телефонные звонки
И разговоры бесконечные ночами.
Так могут лишь влюбленные одни,
Готовы все отдать, чтоб за гудками
Услышать, трубку сжав немеющей рукой:
«А, это ты? Я так ждала, родной!»
4.
Уж, осень колдовала бабьим летом
Сквозь ласку солнца чистый, свежий ветер,
По свету паутину раскидав,
В вечерний час, как будто, умирает,
Прохладу тихую печально оставляет,
Для тех, кто позабыв о всех делах,
Целует губы, терпкие, как осень,
В объятьях и пугается, и просит!
Еще пока деревья зелены,
Но пахнет все предвестием зимы,
А их сады лишь только распустились,
Они спешат влюбленный вздор шептать,
По улицам неоновым шагать,
Они еще весной не насладились!
На лавочках готовы, с упоеньем,
Дарить друг другу ласки и слова,
Да и без слов, лишь заглянув в глаза,
Читать все мысли, тайны, откровенья!
И как смешно на лицах замечать,
Спешащих мимо хмурых пешеходов,
Серьезности угрюмую печать,
Или в подъездах, лифтах, переходах
Читать на стенках разные слова,
Названья групп, стишки и просто гадость,
Так поколение на острие гвоздя
Потомкам оставляет письмена
И археологам приносит радость!
Таинственно играют с тенью свечи,
Он держит на коленях свой цветок…
К нему склонившись и обняв за плечи,
Она прильнула, - хрупкий полубог!
Дыханье теплое он чувствует на шее,
Губами еле докоснувшись до ресниц,
И что-то шепчет, от любви пьянея,
Его рука скользит тихонько вниз,
Смелее талию любимой обвивает,
Их губы встретились… Но это чудо вдруг
Скрипучий голос с лязгом разбивает:
«Довольно тешиться! Я за тобой, мой друг!»
Задуло свечи ледяным дыханьем,
Девичий крик, тупая боль и вот
Старуха Смерть уже его зовет
И скалится, и чертит заклинанья!
«Вам отмерялось время на любовь, -
Теперь оно прошло! Ну что же, крестник,
Твою остановлю сегодня кровь
Я по закону неизбежной мести.
Пойдем, мой мальчик…» Но пред ней предстала,
Глазами полными от ужаса огня,
Сверкая, девушка. Старуха замолчала.
«Послушай, тетка! Выслушай меня!»
Почти крича, сжав в кулаченки руки:
«Уж, если правда это крестник твой,
Дай ночь еще, лишь только ночь разлуки,
Не забирай его, пока он мой!»
И закричала в голос что есть силы:
«Ведь я его еще не долюбила!»
Смерть усмехнулась: «Девочка, объятья
Не сократят его далекий путь,
Давай без глупостей, - ни слезы, ни проклятья
Ни поцелуй его уж не вернут!»
Ударил гром, и все покрылось мраком,
Заполыхали молнии вокруг,
Ощерившись, как дохлая собака,
Смерть оказалась рядом с ними вдруг
Уже схвативши за руку Сергея,
И понесла его неумолимо в ночь,
Он оглянулся быстро и, немея,
Увидел, улетая в бездну, прочь,
Свое безжизненное тело на полу
И девочку, припавшую к нему!
И звезды закружились в диком танце,
Его засасывала бездна пустоты,
Вины, отчаяния, надежды, маеты
И выжигала страх протуберанцем!
Летели долго и стремительно вот так
В холодном ужасе, как в родниках купаясь,
Клубами липкими тумана, черный мрак
Густел, клубился, вился не кончаясь,
Исчезло все и в дикой пустоте,
Они повисли. Прямо перед ними
Из ниоткуда, выходя в нигде
Великая гора, как на картине
Усеянная мириадой звезд,
Висела здесь. «Ну, вот - теперь мы дома, -
Сказала Смерть: В тебе живет вопрос?
И вот ответ, простой как аксиома
Все это свечи жизней и судеб
Мне стоит лишь подуть и все прервется
Их пламя это мой насущный хлеб,
Пока язык последней свечки вьется.
Дурацкий парадокс богов, подумай, ведь
Когда есть жизнь, – необходима смерть!
А ты, глупец, баланс нарушил древний
И потому идешь дорогой терний!
Но все же ты мой крестник, не могу
Сегодня отказать тебе в поблажке
Решишь вопрос, - я в жизнь тебя верну,
Считая, что родился ты в рубашке.
Вот жизнь ее, - не гаснущий огарок,
Он корнем подожжен и он так жарок,
Что я его не в силах потушить
А вот твоя свеча, она горит
Не так давно, еще пылать ей долго, -
Твой выбор… Погаси одну из двух
Не торопись, подумай, время много,
Разорванный замкнется тотчас круг!»
Она замолкла, в пустоте качаясь,
Как будто и дразня и издеваясь.
«Я волен делать то что захочу?..»
На Смерть взглянул, чему-то улыбнулся
К двум огонькам спокойно потянулся
И просто потушил свою свечу…
5.
Ну, вот и все… Моя любовь, быть может,
Прочтет легенду эту между строк,
Быть может покровитель – полубог
Ей тайный смысл стихов понять поможет…
А я хочу закончить все вот так, -
Картинкой дня, случившейся недавно
Однажды в церкви я на Покровах
С ребенком женщину увидел вдруг случайно
И что-то близкое почудилось мне в ней
Она была похожа как две капли
На девочку из творческих ночей…
Я удивлялся, сомневался, - прав ли
Когда искал похожую черту…
И сравнивал невольно шею, руки,
Из под косынки локонов волну,
Бровей летящих золотые дуги…
Она погладила сынишку по плечу,
Перекрестилась, и вздохнув невольно,
И, помолчав, поставила спокойно
Перед иконою, зажженную свечу!
