Ночной мороз постарался: сковал к утру блестящие доспехи для мягкотелых сугробов... Долина у подножья гор засверкала в рассветных лучах, заискрилась чеканным серебром, заиграла бликами... Вдоль гор, создавая колючую преграду всему живому, теснились голубым пояском заросли колючего торона... Неподалёку, на краю поля, у брошенной копны сена ночевала стая диких собак...

Собаки коротали время на лёжках, спрятавшись в сухую траву, прислушиваясь к утренним шорохам... Пару лет, как они, из-за отсутствия в округе волков, заняли их нишу в пищевой цепочке и теперь диктовали свои условия всей местной живности... Людей они не боялись, но еды у них не брали и агрессии не проявляли тоже. Скорее, их отношение к людям можно было назвать осторожным презрением. Бывало, заметив человека, стая без всякой паники не спеша снималась с места и, выстраиваясь в цепочку, уходила прочь... Примечательно, что замыкал шествие самый крупный пёс с лобастой головой, и многие, видевшие их, замечали, как он часто оборачивался, замедлял шаг, глядел на человека с любопытством... В деревню стая не заходила, а жила в предгорье около, на вольных хлебах... Единственным их отличием от волков была дневная охота!

Средних размеров белая матёрая сука была в стае вожаком. Рождённых в лесу щенков она не повела к людям, а воспитала их как волчат - совершенно дикими! Четверо её детей, выросшие крупнее матери и такие же, как снег, белые с редкими чёрными пятнами на боках, подчинялись вожаку беспрекословно! Она научила их мышковать по лисьи, ловить зайцев, куропаток, глухарей и теперь вывела всю свою банду на крупную дичь. Сегодня намечалась большая охота...

 

Когда из перелеска на простор вышла косуля, стая замерла, затаилась... Хищники наблюдали, как она осторожно перебирает копытцами, чуть притопывает на месте, испытывая на прочность наст, и дрожали от нетерпения, ожидая атаки. Опытная охотница, прижав уши, не двигалась и ждала, чтобы олень подошёл ближе... Белые псы сливались со снегом, были невидимы, и ветерок уносил их запахи в сторону от жертвы... Страх, живущий в оленьей душе, теперь выбрался наружу, проявлялся в каждом его движении, в каждом вздохе и пьянил хищников...

Первым, не выдержав напряжения, бросился вперёд лобастый... Он всегда внушал матери опасения, и вот теперь поставил под угрозу всё предприятие!

Собаки мчались по насту за убегающей косулей, отставали, теряя шансы на успех, поскуливали от досады, но вдруг их жертва провалилась раз-другой, стала замедляться, сбивать дыхание, терять силы... Наст предательски ломался под тонкими копытами козы, резал шкуру до крови, и псы, заметив её слабость, стали нагонять... Рассыпавшись веером по полю, охотники старались окружить косулю, не давая ей свернуть в лес. И вот, когда до желанной добычи оставалось два десятка шагов, белая сука услышала вдалеке шум мотора...

Егеря на снегоходах появились внезапно. Мощные машины неслись вдоль гор, поднимая за собой снежный буран. Мать пыталась остановить охваченных азартом охоты детей, но те не слышали её лая и продолжали преследовать жертву... Когда захлопали ружья, было уже поздно! Она смотрела из колючих, спасительных зарослей, как лобастый, последний из живых её щенков, пытался уйти в перелесок, но в нескольких шагах от него кувыркнулся на ледяном снегу, задрожал всем телом и затих...

Егеря связали верёвками собачьи трупы, прицепили сцеп за снегоход и поволокли её потомство куда-то мимо в голубеющую морозную даль... Она слышала только, как старший из них досадовал и, закуривая перед отъездом, говорил: « Опять старая сука ушла, мать её так... Вот ведь хитрая - чуть что - сразу в торон, поди её достань оттуда!»

 

День убывал... Солнце уже лизнуло краешек леса, стало щуриться, зевало, чувствуя сосновую мягкость у щеки, рождалась тишина, и только в овраге за колючим тороном скулила тихонько белая сука...

 

Весна опять пробудила горы и долину... Солнце стало чаще бывать в гостях у лесных обитателей, рассыпать лучи по цветущим полянам... Ручьи прорезали себе в горах новые дорожки, засмеялись серебряным смехом, заторопились в долину, чтобы напоить новую жизнь...

Под гору, в ракитовую чащу, куда упал старый тополь, сбегали тонкие струи, и рядом с самым комелём лежала белая собака... Логово, устроенное ею, было рядом, и там, зарывшись в сухую траву, посапывая, дремали пятеро маленьких, белых, как мать, щенков...