Зона

Левыкин Вячеслав

Вячеслав Левыкин

ЗОНА

Бродский взял размер строфы у Мандельштама.

Смерть и жизнь остались. Вьюги отпоют

После страшного конвоя Магадана,

Где прикладом карабина в спину бьют.

Там овчарки рвут ошейники и цепи

В лае, захлебнувшись, на худых зека.

От костров взлетает к небу серый пепел,

Летом катит гальку бурная река.

Сколько страха, сколько жутких покаяний

Вырвалось из душ замученных людей.

Содрогнулись недра, ветры расстояний,

Копи и болота, зоны лагерей.

Раскулаченный, политик, уголовник,

Немец и эстонец, русский и еврей

Наизусть познали спецотдела сонник

И клопов барачных и лесных клещей.

Утром тают тучи, сопки обнажая,

Снег скрипит, как будто крошится стекло.

Всем могилы хватит, ведь Сибирь большая,

Если знали радость, пусть познают зло.

Под удары в рельсу на столбе, где вахта,

Строятся в шеренги – ранний пересчёт.

А потом в забои, в ад колымской шахты,

Чтоб отцу народа был в стране почёт.

Повезёт кому-то, лес валить заставят,

Всё-таки есть небо, хвойная верста.

Ох, как эти брёвна плечи грузом давят,

Жутче тяжести могильного креста.

Нет крестов, лишь номер на ногу привесят,

И пошёл в грунт мёрзлый, бывший имярек!

Пайку хлеба вечером на ладони взвесит

Злой бугор бригады, поделя на всех.

Что ему черняшка, сало жрёт паскуда!

От посылок тощих получает дань.

Ничего, потерпим, пусть ещё покуда

Цикает шестёркам воровских охран.

Двадцать миллионов срок тогда тянули,

Больше половины сгинули во тьме.

Имена узнать бы, всех бы помянули,

Списки приговоров сожжены в тюрьме.

Но отец народа всё-таки не вечен,

Он умрёт в Барвихе, избегая встреч.

Не по нём так жарко полыхают свечи

У икон церковных, возрождая речь.

Немота народа, будто наважденье

Или траур долгий целых тридцать лет.

Толпы безъязыких! Сколько поколений

Вслед за ним впадали в откровенный бред.

Двери распахнулись, зоны опустели,

По стране разбрёлся сонм худых людей.

Только им недолго птицы свиристели,

К власти подбирался новый прохиндей.

Шёл он осторожно, связи обретая

В стане сталинистов и в тиши штабов.

Зимы наступали, падал снег и таял,

Листья облетали, как скворцы с дубов.

Как Хрущёва скинул, задушил свободу,

Ордена навешал холуям своим.

И опять толочь нам в снежной ступе воду,

Горем захлебнуться и ходить седым.

Если встал ты против, получи три года,

Сто прим девяносто – вот твоя статья.

Диссиденты хуже, чем враги народа,

Вылиты не из советского литья.

Автор этой книги тоже под Якутском

По статье той самой срок свой отбывал,

На полу валялся, спал на койках узких,

В карцерах бетонных стойко голодал.

Срок прошёл, вернулся. Стёр слезу ладонью.

Как забыть о страхе и с кого спросить?

Пусть народ ответит, как с такою болью

Мне страной гордиться и её любить?