17-я китайская центурия
Не разберу: своя ли здесь
чужая ль сторона.
Ли Бо
Женитьба - не моё как ни крути.
Кишат просторы внучками министров
и жёнами тех самых, но мириться
с запросами последних очень глупо.
Министры, императоры - кретин
кретином погоняет! Отмахнуться
от этой пиз**братии - прекрасно,
но брать существование в кредит,
чтоб дальше - просто следовать приказам,
я точно не желал бы никому -
как тяжко не жилось бы им под солнцем.
Ко мне в неспелой юности подослан
тяжелый алкоголь - отец распада,
но я не воспевал: ни их коммун,
ни тяги к революциям, в разгадках
которых не сокрыто горькой славы.
Поэта, прокричавшего "капут!",
в любой стране причислят к голословным.
А значит - в самом деле - дело швах!
Солдатики - в простоях за харчами.
Их как-то незаметно закачали,
лишивши перспективы и осанки.
Империя расходится по швам,
как китель генерала при осаде.
Китай в каком-то смысле - Атлантида.
Любовь к своим правителям пошла
и, что не удивляет, однотипна.
Мне мил по умолчанию мой край,
прославленный заморскими ослами,
но мне б хотелось несколько ослабить
влиянье в нём "небесных большеногих".
Империя стыдлива и мокра,
как девушка на пике брачной ночи,
которая потеет за потомство.
Охрана императора могла б
меня в былое время заподозрить
в тотальном отвращенье ко всему,
но им во время войн не до писаки.
Когда министры пьяными плясали,
я понял - век империи навеки.
Я - рыба, что безвестна косяку.
Законы будут жестче и новее,
хоть старые стоят обглодоком в горле.
Ребёнок, что стучит по казану,
идёт в какой-то мере против воли
имперских подголосков, чьим речам
мы верили так долго, что не верю.
Уехав от беременной невесты -
с оттенком министерского налёта,
я стал простой косой без черенка,
а путь стал поразительно нелегким.
"Своим" я был десяткам незнакомцев.
Кто отдан на съеденье червякам,
того не тронут тучи насекомых?
Не раз меня мутузили. За боль
я мстил как полагается - стихами.
Когда мои обидчики стихали,
я долго умывался бурой жижей.
Меня не волочили на забой,
хотя порой я вёл себя, как живность
и, убегая, выл им "догоните!"
Я часто порывался за Забор,
но знал, что был привязан тонкой нитью.
Все сверстники мне ставили в упрёк:
"Ты - отпрыск непростого коммерсанта.
У вас за вашим домом, кроме сада,
есть домик и беседки из бамбука!"
Их очень волновал простой вопрос:
как нужно в этой жизни изогнуться,
чтоб жить в таком достатке, не потея?
Ответ, конечно, есть, но он непрост:
перетерпеть отцовские потери!
Я был в далёком детстве нелюдим.
Ребята послабей бросались галькой,
но я уже тогда осипло гаркал
при этом анормально розовея.
Я был замечен в стойкой нелюбви
к ровесникам. Но худеньких ровесниц,
я тискал по углам с особым жаром.
Они всегда кричали мне "лови!",
и я ловил. Не все освобождались
от масленых объятий. Но теперь
меня ссылают бо′сого к туманам.
Сегодня вспоминаются - то мама,
то папа, с утвержденьем - жизнь опасна.
Как руки коченеют. Натереть?
Все мысли перепутались. Ох, папа!
Я был так одинок, сейчас - тем паче.
Когда, как раб ступаешь на терен
своей беспутной родины, ты плачешь.
И эти слёзы горше, чем паслён.
Меня ведут раздетого в колодках.
Какая здесь несметная колонна:
ни то что сосчитать, постигнуть трудно.
Когда мне скажут краткое "прощён!",
тогда всё будет кончено. Два трупа
лежат невдалеке. Не будет прока -
пока поэт считается прыщом
на заднице империи, что проклял!
