От чего отказался Есенин-32

ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ ЕСЕНИН

 

Литературный анализ

 

(Продолжение)

 

 

* * *

 

В 1925 году, как мы помним, наш поэт за глумление над Христом дал Бедному Демьяну и агрессивному советскому атеизму такую оплеуху, что Кремль решил прибегнуть к излюбленному приёму — оборвать земную стезю неугодного соотечественника. Решил и злодейство совершил. И этим засвидетельствовал, что Есенин очистил сердце от богоборческой мути. Но, вопреки наивным надеждам своим, засвидетельствовал и ещё одну мученическую смерть, которая, как тысячи подобных, омоет кровью будущую православную Россию и вознесёт имя поэта в святую когорту праведников, отдавших жизни свои за Истину.

 

Впрочем, богоборчество, — действительно, было только мутью, вброшенной в душу поэта революционной смутой. Как отход от Бога не помешал Пушкину всю жизнь изучать Библию и многочисленные сюжеты её использовать в творчестве, так и есенинская революционность не заглушила знаний Божественных откровений, укоренившихся в сознании с детства и ученических лет. Стоит взглянуть на стихи и поэмы с этой точки зрения, как безо всякого труда почти во всех обнаружим незыблемые христианские положения. Для доказательства пролистаю три стихотворных книжки пятитомника, пропустив юношескую пору, когда вера ключом била в его трудах. Пульс этой духовной жизни не пропадал все последующие годы.

 

«Свет от розовой иконы На златых моих ресницах», «И рыжий Иуда Целует Христа», «Нощь и поле, и крик петухов… С златной тучки глядит Саваоф», «Господи, я верую!.. Но введи в свой рай Дождевыми стрелами Мой пронзённый край», «О Матерь Божья, Спади звездой…», «Так говорит по Библии Пророк Есенин Сергей», «Душа грустит о небесах, Она нездешних нив жилица», «За прощальной стою обедней Кадящих листвой берёз», «Словно мельник, несёт колокольня Медные мешки колоколов», «Будь же ты вовек благословенно, Что пришло процвесть и умереть», «Бесшабашность им гнилью дана», «Мы теперь уходим понемногу В ту страну, где тишь и благодать», «Оттого и дороги мне люди, Что живут со мною на земле», «Жить нужно легче, жить нужно проще, Всё принимая, что есть на свете», «В этом мире я только прохожий, Ты махни мне весёлой рукой», «Помирись лишь в сердце со врагом — И тебя блаженством ошафранит», «За свободу в чувствах есть расплата», «Теперь со многим я мирюсь Без принужденья, без утраты»…

 

Прошу читателей не удивляться, что теме возвращения Есенина к Христовой вере уделено в нашем исследовании столько места. Больно укоренили в народном сознании убийцы гения ложь о его богохульстве, разврате, беспробудном пьянстве и якобы вытекающем из этого самоубийстве. Примеры, которые мы привели выше, опровергают эти наглые оговоры. А для особо застрявших в столетнем вранье — ещё одно доказательство.

 

За два месяца до гибели Есенин сочинил экспромт:

 

Ты ведь видишь, что небо серое

Так и виснет и липнет к очам.

Ты прости, что я в Бога не верую —

Я молюсь ему по ночам.

 

Так мне нужно. И нужно молиться.

И, желая чужого тепла,

Чтоб душа, как бескрылая птица,

От земли улететь не могла.

 

Людей неправославных может насторожить словосочетание не верую. Однако оно не означает неверия в Бога, иначе незачем было бы поэту молиться Господу по ночам. По христианским понятиям веровать — значит быть полностью воцерковлённым, посещать все службы, строго соблюдать Божьи заветы, серьёзно изучать теорию православия (Истину Христову). Но о том, что я верую, и я не скажу, и другие верующие не скажут. По невежественности или горячности сказать могут. И не более того. Потому что верующие мы на самом деле в большинстве своём — слабовольные, многогрешные верующие, которым до уверования ещё расти да расти.

 

Так и Сергей Александрович, поэт предельно совестливый и честный, неправды в стихах сказать не мог, однако уже то, что он открыто заявил, что молится Богу по ночам, становится для нас убедительный свидетельством осознанного возвращения блудного сына к Отцу своему — к юношеской вере, во много крат усиленной житейскими страданиями и скорбями.

 

Таким образом, Сергей Есенин преодолел неглубокое безбожное искушение, которое тем не менее своим начальным кощунством предопределило трагедию поэта (поругание Духа Святого прощается только через мученическую смерть — Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, Маяковский).

 

Почти в это же время, с небольшим отставанием, Есенину удалось осознать социалистический обман: основоположники неосуществимого строя не учли главной причины будущего краха — генетической греховности людей, которая быстрее и легче приводит к плохому, чем к хорошему. Есенин, подобно ещё одному русскому классику, Бунину, пришёл к полному отрицанию утопического режима, принёсшего не освобождение трудящихся, а ещё большее закабаление. Причём, для Ивана Алексеевича было это великой неожиданностью. Он не считал Есенина поэтом, и вот на тебе — показушный крестьянский стихотворец поднялся до пророческих бунинских высот. Совершилась Небесная закономерность — худший стал лучшим.

 

* * *

 

Итак, мы постарались ответить на непростой вопрос, поставленный в начале исследования: от чего отказался Есенин — в поэзии XX века, поэзии, явно изменившей классическим традициям, в поэзии, начавшей скатываться в опасное болото массовой, либерально-толерантной культуры; и понятно — в жизни, поскольку жизнь и поэзия были для героя нашего неразрывным живым целым. Хочется думать, что с этой задачей мы справились. Однако многоплановый анализ неохватного есенинского творчества открывает перед нами возможность ответить и ещё на один не менее сложный вопрос — каких высот достиг он в напряжённой, непрерывной работе; чем дорог нам, нынешним читателям, и, надеемся, будет дорог Руси возрождающейся, начинающей возвратный, спасительный путь к тысячелетним традициям.

 

Припомнился блестящий цикл статей Белинского о Пушкине. Тогда критик ещё не завяз в революционном демократизме, и оценки его были свежими, честными, справедливыми. Неистовый Виссарион сразу приметил главное в создателе отечественной поэзии — русский дух, ярко выраженный национальный характер. Этим даром обладали и некоторые другие предшественники: автор «Слова о полку Игореве», Ломоносов, Державин, Жуковский. Однако было их дарование далеко не пушкинской полноты и силы. Высшей степени удалось достичь позднее только Блоку и Есенину.

 

Поистине поражает, как русский дух, настойчиво и энергично, из года в год увеличиваясь и крепчая, обогащал стихи и поэмы Сергея Есенина! Свежесть, яркость и напевность языка, исключая малую толику сочинений, — это первое, что покоряет в его поэзии и говорит о принадлежности к русской нации, к славянским корням. Многие наши предки были кудесниками в сочинительстве и пении под мелодичные переборы гуслей, хотя и мечом, и луком, и сохой владели не в меньшей мере.

 

Дана была славянам и широкая, добрая душа, сочувствующая не только соплеменникам, но и проезжим торговым людям. Гоголь в своих исторических лекциях упоминает о том, как русичи сопровождали их по речным путям, охраняя от налётов разбойных племён. Не от этой ли русской доброты в Есенине уважение и любовь к странникам, душам потерянным, обиженным или бунтующим против человеческого зла; любил он и братьев меньшим, и русскую природу — словом, всё, что сопровождает земную жизнь.

 

Жить нужно легче, жить нужно проще,

Всё принимая, что есть на свете.

Вот почему, обалдев, над рощей

Свищет ветер, серебряный ветер.

 

Больше жизни ценил поэт сочувствие всему, что есть на свете, но в запредельной цене была верность правде, переросшая в конце пути в жертвенное служение правде высшей — Истине. Любая несправедливость рождала боль и протест, он считал себя обязанным высказать своё несгибаемое отрицание зла. Первым из тогдашних поэтов Сергей поднял бунт против уничтожения крестьянства, первым встал на защиту Христа и первым нанёс сокрушительный удар по основам советской власти, с её лживыми обещаниями и кровавой действительностью. Первым — зная, что Кремль в конце концов с ним поквитается.

 

Все свойства есенинского духа напрямую отражали славянскую природу нашего народа, её лучшие черты. Но гнездились в певце и тёмные, бесовские силы. Только русскому человеку свойственно резко, как бы беспричинно, переходить из блаженного состояния в гибельное душевное падение, с почти сладким отчаянием принимать надвигающуюся гибель и любой глубины грех — измена ли, пьянство, недорогая любовь, другие ростки разврата.

 

Не знаю, почувствовал ли кто-то из есенинских почитателей, с каким желанием и с каким откровением исповедовался наш поэт за грехи свои, малые и большие, давние и только что совершённые, увидел ли, сколько потаённой радости приносили ему душевно-духовые признания? Я чувствую это постоянно. И потому убеждён: ни у кого из самых лучших поэтов мира нет такого — наизнанку — откровения и таких — до разрыва сердца — переживаний.

 

Ну, и что ж! Пройдёт и эта рана.

Только горько видеть жизни край.

В первый раз такого хулигана

Обманул проклятый попугай.

 

Обратите внимание, что у иноземных стихотворцев исповедальность приглушённая, необязательная, используется очень редко. Пишут они о чём угодно, только не о своих глубинных переживаниях. Наши, русские, — полная им противоположность. И опять-таки это тайны менталитета. Нет на земле другой народности, которая любила бы так созерцать, изучать природу, мир, свою духовную жизнь. Изучение себя, своих недостатков, при избытке совести, честности и веры в Бога, приучило нас к избавлению от грехов, к спасительному исповеданию перед Богом, родителями, самыми дорогими людьми. А у настоящего поэта совесть и чувства отточены до сабельной остроты — для него и Христос Бог, но Бог и читатели тоже, несмотря на то, нравятся им стихи или не нравятся. Дороги люди, и всё тут. И ради них выплёскивает он душу в слова. Но не для тех, кто бежит от Творца сломя голову. С ними у него отношения такие же, как с Демьяном Бедным.