Мятные Конфеты.

В воздухе парили полусухие листья, как будто выгоревшие на солнце, выделывая неповторяющиеся вензеля, и пестрили, охватывая пространство вокруг. Хоть и говорят о ней - «родильница хандры и печали душевной», но именно осень полна непрерывного движения. Её непостоянность делает её царицей перемен, порой, когда всё переодевает новую обувь, призывом что-то изменить, знаком, что никогда не поздно начать сначала.

Осенний ветер, подхватывая людскую одёжку, якобы раздевая от летних впечатлений, удивительно тёпел и спокоен, как настоящий хранитель человеческих историй. Он охватывает человека полностью, за пару секунд изучая всё, что у него на душе, смирно принимает и будто бы очищает, словно стирает слово за словом с листа бумаги, давая шанс создать что-то совершенно обратное. Но к сожалению, не всё в этом мире подвластно этому исповеднику, хоть и обладает доверием как странствующий путник, с которым жизнь больше ни за что не сведёт.

Порывы ветра несли за собой дорожку земельной пыли смешанной со сгустками тёмно-серого дыма с трасс. Листья, совсем не золотые, а напротив - частично ободранные по краям с грубым желтым оттенком, отдающим нотками грязи, ни на секунду не приостанавливались. Они танцевали меж разносторонних порывов, как самые талантливые артисты, любящие театр больше своей жизни. Они оборачивались, меняясь сторонами, кружились, смотря друг на друга то на расстоянии человеческого дыхания, то на расстоянии вытянутой руки. Они, как главные осенние вестники, товарищи и верные помощники хозяйствующего ветра, несли за собой детский смех. Такой звонкий, какой бывает лишь у девственной души, кристально чистой от существующих явей.

Нёсся язвительный возглас из невысокого старого дома с белыми ободранными стенами, которые уже приобрели потёртый серый оттенок и размывчатые пятна, похожие на кляксы. За окном, сквозь стекло которого ветер с легкостью пробивался, стоял круглый столик с небольшой чашей, внутри которой были мятные конфеты, похожие на идеально белые камешки. Один из леденцов крутил в руке, придерживая пальцами и перебирая из стороны в сторону, мужчина средних лет. Поникший и вялый он поднимал глаза и оборачивался, после чего появлялась слегла заметная улыбка или, скорее, её подобие. В эти моменты в его тусклых глазах появлялась секундная искорка, которая тут же исчезала, словно огонь, что только зажгли, и он сразу же потухал на ветру. Он слышал этот смех, он чувствовал его, эти звуки пробирают его изнутри, затронув каждую его живую клеточку, взбудоражив всё на своём пути. Каждый раз поднимая глаза, он приглядывал за своей маленькой дочкой, которая очередной раз осенью собирала гербарий, шелестя листьями разных форм и размеров, перебирая высушенные цветочки и расстраиваясь, когда те осыпались. Вокруг всё сияло, золотые листья пропускали сквозь себя лучи, благодаря которым осень огненно сверкала. Солнце уже не грело, но благодаря сказке, происходящей наяву, на душе становилось так хорошо, что это чувство грело изнутри. Такой осени больше никогда не будет.

Осенний ветер унёс за собой её смех, как и острая болезнь унесла её детскую невинную жизнь. Но ничему на свете не было даровано шанса унести те звуки, что и по сей день мерещатся ему, еле сидящему за круглым столиком, те её восторженные возгласы, всхлипывания и «папочка, посмотри» узким голоском, звучащим настолько нежно... Она так любила листья, кажущиеся ей невероятно золотыми, такими, что аж сверкали. Она так любила осень, ждала и считала одну за другой, когда же она пойдёт в школу и станет по-настоящему взрослой. Она так любила эти мятные конфеты...