................

lviazmitinova@gmail.com
 
СНЫТЬ
 
Дерево, проросшее корнями в мать и отца, белые пустыни, золотые ливни,
понимает, сам вырасти сливы, стань счастливей.
Сам и своим трудом.Понимает, сад, сын, дом,
Вол, света четыре стороны, четыре стены.
А иначе - сныть . А иначе сныть
 
закрывает облако и не улететь, не закричать на ветру,
вырывать сердце и лотос, голубку из детских рук,
уронив голову в землю, сломав весло.
А иначе сквозь голос вырастить ложь и зло посреди колебания тины
в толще мёртвой воды. Разводить мосты, седины,
ползучий дым без корней, без листьев, ветвей, ствола.
 
И одна свеча на краю стола.
 
Дерево понимает, но врозь летят семена, имена и литеры - в грязь. И опять не нам,
а нами - укрепляют мостовые, рубят крест на горе и клянутся упавшей свечой заре
ни падалицы, ни девицы, ни жар-птицы пера не брать. -
Брать молву. Только вор обрывает золото и палит листву.
Стынет ладан над водою, жаба в ночь кричит:
"Я бы память запекла тебе в горсти, в печи. -
Только вспомнишь ли меня,
сонная? " Сныть ещё пытается плестись, ныть, плыть по камням.
 
Ищет меняИщетменяИщетменя (22)
 
 
ИГРУШКИ ДЛЯ ВЕРОЧКИ. 1."А МОЖНО В САДИК БЕЛУЮ ЛОШАДКУ?" \Декабрь.1825\
 
Нос Гоголя за мной зашёл в сенат, оставив на Сенатской декабристов. А ветер так
пружинист и неистов, как звуковая белая стена. Ямщик с возка метёт снежок судеб.
- Он превратил бунтовщиков в сугробы. Не знает Николай, как быть с Европой.
И Константин пока не поседел.
Встряхнулись пушки, напрягли пыжи мушкеты.Ржут ли кони, колкий холод?
Размахивает молодости молот одною бесконечной жаждой жить. Воротит заяц
Пушкина версту. Не рвут верёвки Муравьёв и Пестель. Слежу в окно: и вместе,
и не вместе подводит время снежную черту ко всем чертям столичным вместе с тем,
что видит в стопке Ваня Карамазов... Простите, вновь сбиваюсь с пересказа. - Метель
 
2."ПЛАСТМАССОВАЯ УТОЧКА НЕ ТОНЕТ, ВЕДЬ ТАК?" \МАРТ.1881\
 
Над рябью Грибоедова канала затейливый весёленький бисквит.
Пожалуй, никогда не понимала: стрелять - и ставить Спаса-на-крови.
(Часовенок обычай и церквушек.)
Скажи, Тургенев, вырос наш лопух из императора? Базарова Евнюши?
С раскольниковской злобой на старух пальни, Засулич\Вера Лопухова\...
"Освободитель" здесь в последний путь сошёл с коляски.Топаю к Дворцовой.
Меняются фамилии - не суть. В канале плещут уточки и лодки
разрезанный на леность бликов шар. Печатается на рекламной фотке
безвинно убиенная душа...
Какая? Александр? Гриневицкий? И кто - народ? И кто такой - народ?
Гранитные обветренные лица...
В убийстве - святость? В скверне - поворот?
Где сбой в умах и кровь ради идеи - уже не кровь, а плеск речной воды?
За человечество как убивать людей и..?
Ползёт тургеневский по венам белый дым, а Верочка ворочает игрушки
и ковыряет пальчиком в носу. По телеку стреляют равнодушно.
- Злой серый волк? - Он где-то там... В лесу.
 
3."ИГРУШКИ НАИГРАЛИСЬ И МОЛЧАТ" \Май.1945\
 
Сирень додавит скоро палисадник - огромные духмяные махры.
Стучится в стёкла тёплые рассада. - Конец войне. Мир перешёл
в миры, "Прощание славянки" и салюты.Назавтра дождь и голод .
И прогноз то недоверчив, то сиюминутен. И апогеен вновь апофеоз.
Всё всходит и опять пускает корни - Берлинская стена и "Фау-два".
Опять Иван Непомнящий не помнит.- Артиллерийский гром сгустил в слова.
Огонь голодной чумовой картечи под тяжестью могильных братских плит
сменяет с ненавечностью на "вечный". - Фантомно до сих пор во мне болит,
но тихо гаснет. На мемориалах ветшают клятвы, буквы и венки.
История уроков надавала, но, видимо, не тем и не таких.
Цена победы на Хитровом рынке давно заболтана, совсем невысока.
А над Дахау плещут в сини рыбки - безвинные немые облака. (38)
 
 
КОНЕЦ ЕВРОПЫ.. I.ПРЕДЕЛ
 
И обязательно наступает предел.Терпения или мира. И дочь феаков
Находит тебя в воде, если смерть не находит тебя в воде,
ты возвращаешься на Итаку.
Или опять переплываешь Гидасп на белом слоне, подаренном Пором,
Думая, мог бы взять город его и ещё город,
Только не в этот раз. И сидишь на песке. И моешь ноги в реке.
И пьёшь вино из пелики, что расписал Клитий.
В ней будет лежать твой прах, когда горизонт событий
Натянется тетивой. И ты повернёшь. Из-за ничего.
Просто держась за руку Навсикаи,
Нежной и временной, как пена морская у ног.
Ты знал: всегда наступает срок. Дело совсем не в победах и не в потерях.
Перестаёшь однажды истово верить
И в неудачу свою, и в свою звезду. Дуешь на воду, ступаешь на палубу судна.
Трудно вперёд теперь, вернуться - нетрудно.Трудно вперёд и никто не даст.
 
Только обратно. И только через Гидасп.
 
 
II.РОЗА ДЛЯ НОСТРАДАМУСА
 
Свеча на подоконнике. Окно не закрыть.
И Господь говорит со мной:"Михаэль, не корми рыб.
Не рисуй рыб пустых на белом песке мёртвою розой в мёртвой руке."
 
Только чем выше истина, тем больше ненависти и страха.
Цена выше.Только чем выше истина, чем дольше прав я,
Грязней рубаха, грознее плоть и только недосягаемей Аристотель.
Только, верно, и древние посягали и мешались у признанных под ногами,
Слышишь?- Равнодушна каверна чумная. Красива почти как роза -
(По дороге в аббатство надо зайти к хворым.У старухи под аркой купить хворост.)
Роза...В розе значит леченье. Бог любит юмор.Свой тебе Рубикон. И пускай не Юлий.
Не юли, Нострадам, стережёт гордыня льва. Опять до денье из груди воздух вынут. -
Просто розовеют тисы у стен часовни. Меж крестов солнце садится сонней.
День похорон долог, свет дымен. Лучше розовые кусты растут от навоза.
-Только розовые кусты и гниют, и мёрзнут.Тьма скрывает свежих могил дыры.
Для тебя, Мари, я боролся. - Поздно. Не спасли ни пастилки из роз, ни звёзды.
 
Но с чумой воевать легче, чем достучаться до вас, парижане.
И, боюсь, разбиваться у ваших ворот, как храброй девчонке Жанне, .
И гореть. Ведь Христа, верно, вы распяли?Враг - доверчивость. Вам покажи лишь палец -
Вместо веры в себя. Ничто наука. Вы больны. Только эта болезнь - чума ли?
Храм обмана - вера ваша и мука.Разве вылечишь глупость, если ты ею проклят?
Не чуму жжёте - ведьм, моетесь раз - при крещеньи.
Только разве пространство виною тому и время?Заложили в фундамент конец Европы.
Ей не врач нужен. Не золото Индий.И не правда, свойственная натуре.
Только сказку и жаждет твою, провидец, прочитать ещё десяток центурий.
 
А чума почти ушла из Прованса. Но пока ещё тяжело в Лангедоке.
Разрешил сефардам король оставаться здесь и вместе с франками мирно дохнуть.
Только взгляды пристальней. Крики гортанней. Времена не те? Какие достались.
И пути. Снега нет давно, нет писем от Скалигера,
Чтоб спастись. А зима слишком долго. Тепло близко, но ему веры нет. Все требуют веры,
Даже выси. Даже узоры чисел. Прав Рабле, смейся с Пантагрюэлем.
Короли мрут. Созвездья стоят иксом. За руном шлёт Ясона в Колхиду Пеллий. -
И меня... К вечерне звонят. Пахнет апрелем.
 
Распускается роза. Как выстрел.
 
III.КАСТОР И ПОЛЛУКС
 
Кастор и Поллукс. Мокрые от дождя в этот раз или проплывшие, как Александр - Гидасп,
время, осевшее на гобелене в Тоскане. Или в Венеции. (Не доверяю ткани.)
И потому гадаю отсюда - смотрю сквозь сыры тосканские или не очень. -
Сквозь сырные дыры миры кажутся сдобренными жёлтым густым ароматом
то ли дождя, то ли лап\ляпов стакатто. Атом стучится. Может, волчица
Римская. Может, венецианский дож. Может быть, дог - хвостом?
Может, хвастливый дождь?
 
Время замкнулось контуром и Гельвецию у очага в Тоскане никак не согреться и,
даже подняв бокал местного, что впитало холмы или умы
по пути из Калькутты в Дамаск и Рим, что бередит умы, что привычно неповторим,
правда, изрядно заношен давно веками...Что это я? ах, да, я - о Тоскане.
Только не вброд, без Бродского, так, по себе, без вас.Уж извините. Не прозит? -
Просто растёт трава здесь под дождём хрусткая. И свежЕе.
 
Кастор и Поллукс бегут мимо меня, вытянув шеи.
Машут хвостами - по горизонту, по мне, поиграв словами
сказки, написанной мелом на треснувшей раме старой Европы, наискось на обороте.
Буквы стираются, но вы её поймёте. Мне остаётся память сметать в стога,
ждать - проплывёт мимо не труп врага - пара щенков, переменив полюс.
 
Кастор и Поллукс. (68)
 
БОЖЬЕГО ЗВЕРЯ, ГОСПОДНЯ ВОЛКА
 
Жертвенным агнцем всегда оказываешься ты сам:
Не волчок за бочок и не лиса за леса. -
Через много лет после осени просыпаешься от толчка -
И в лицо впиваются два горящих зрачка.
Хочется выть.- Встаёшь, наливаешь чего-нибудь выпить.
Он всё видит. Ты - маленький. Бьётся луна, как вымпел,
Застревает среди бровей прокуренных, облаков...
Лай собак вдалеке накрывает тоска волков.
 
И опять. Стынет осень в крике: "Жарко горящий куст, страшно встретить Бога в тебе или искус
В ожидании, что клюёт ежедневно печень!" Твой порыв остаётся неопредмечен
Даже золотом и янтарём поры. Дни несут на костры.
Ты, конечно, уедешь. - Спросит:" Семестр пропустишь?" -
Из морщин можно выткать ковёр. Корпускул,
Павших ангелов шорохи, желудей? Никогда ни за чем ни за что нигде
Ты встаёшь по ночам послушать: дышит? Шелестят в полых венах дожди, по крыше,
Не до нас \ не до вас \ не через тысячу лет...
Принимая ответ. В третий раз и в четвертый Рим
Говоря: мы все догорим. Говоря прям в сухую от страха траву: время сеять,
А не зреть, не кричать "живу!" Нам до сена
Тоже недалеко. Мчит состав в молоко. В лимб. И ни Моисей, ни доктор
Не подскажут. Рассыпал сентябрь оптом неприятностей ворох, счета, злую морось.
Ты к рассвету Пилат. Тщательно руки моешь.Вместо завтрака видишь - лицо живое.
Пропадают билеты, отпуск на море...Только ложечку за дед-мороза и за меня... Не понять?
 
Выраженье лица выносишь за двери, утку. Поднимаешь мысленно руку, ловя попутку,
Чтобы ветер путался в пьяных звуках, травах и волосах.
Снова три на часах. Снова темень. Не знаешь, день ли, ночь ли?
Мать любая всегда остаётся дочкой.Оболочки рвутся, связи, бусы, бинты...
 
Ты не можешь уехать. Можешь уехать ты.
Крики поезда пронимают до самых жадных жил, .до извилин.
За гардиной сияет река автомобилей. Все б любили, раз так легко, но любовь - это жертва.
Бог привык к сарказму, к метафорам, жестам. - И рябины горят. И клёны горят в ряд.
 
И горящие с тобой говорят (31)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
номер 144
3084958@mail.ru
Ирина Кабачкова
Сочи
Чай с птицей бен-бен и без
 
Чай в пальцах. Разнеженный трепетом флейты из тростника,
свит завитками беседы в отверстиях времени инь\ян - чёт\нечет.
Словно семь нот, словно семь птиц таят тающие облака.
Нет. Горячо. Ещё вечность.
До сумерек. - Клювом из вен бен-бен тянет волос мгновенья в длину
(могла б утонуть в чашке) - снимаю с крючка, чешу, отпускаю косой
с башни тенью в закат, в тишину, в волну молельную. Нут
на ковчеге пророс в серсо.
И крутится. - И остывает чай, солнца сок, съевшего море-облатку\
сомненье в себе. Душу украла с водой птица бен-бен,
предчувствуя: надо бы свить гнездо, пока дождь до тебя и обратно.
С чашкой чая и без. Птица летит
 
11.В кудели
 
Сосна, втянув кудель корней
в базальт отвесный,
протягивает пальцы мне
и неизвестность:
 
пройти ли пропастью? \ пропасть? -
Откуда знаю?
Дошедших пенится толпа. -
И замирает. -
 
В обрыв прокинули пути.
Сгибают ниву
ветра. Нам некуда идти.
Здесь край обрыва. -
 
Повисло время - льстивый плат
из повители.
Флажками аисты летят. -
И мы б летели! -
 
Сминает-вяжет-липнет страх.
Срубает ноги.
Пройтись бы небом на руках. -
Да мы не боги!
 
Во ржи - без ропота, без сил.
Нас выжег сумрак
и стрелку компаса косит.
В сумахе сумы
 
вагантов под блестящий прах
вселенской славы.
Пройтись бы небом в облаках,
сказав о главном.
 
Жаль, не смогу! - Глазами ем
свой край обрыва.
Таюсь и таю в колее,
а надо прыгать!
 
...Снег накрывает колоски
красивой ложью.
Обрыв ослеп. - Себя секи! -
Прыжок (от)ложен.
 
Метели сглатывают шлях.
Трясут куделью.
Не выйдет небом на руках!
 
Твой выбор сделан
 
12.Лунное
I.Проращивает немь и немочь на дне теней
луна, скусившая полнеба в моём окне,
сжимая пальцами пружины, свирель луща.
И заполняет страхом невод моя свеча,
 
лепечущая "перестаньте!", давя у рта
глаголы, выстроив в серванте те, что тщета
сулила, одолжив бокалы, граня хрусталь,
и мельком блика оставалась считать до ста
 
улыбок странного чешира в созвездьях трасс,
секущих город. - Утром Ирод дождётся нас,
сманив сомненьем, зажимая луну в горсти.
Она развеется, ломаясь.
 
И не спасти
 
II. От бытия отбилась буква Че.
Косит пугливо, обгоняя стадо.
По камертону смыслов и ключей
Иду во тьме, укрытой шумом сада,
 
Таинственным, мелеющим, ночным.
Глаза устали. Видят только пальцы.
Льёт в липы с диска вызревшей луны
Тяжёлый жар, смоловший звуки сальсы.
 
И мягко оседает на траве
Колючим от абсента изумрудом.
А я левей, а я теперь правей
Иду в себя по тёплым лунным грудам.
 
Перевернулась буква. Это стул.
Простая галька человечьей речи.
То ли иду к нему, то ли расту..
Синильга опускается на плечи,
 
Бадьян просыпав чашей бытия.
Я времени поток пересекаю,
Блестящий и холодный, как змея,
И тщетно окликаю Навсикаю.
 
Ей нет пути. - Мне не хватает нот.
Выпытывая жадным оленёнком,
Судьбу мою из века буква пьёт.
Я в пузыре метафор. Рвётся плёнка,
 
Рвёт слово рот.
 
 
13..Предел
И обязательно наступает предел.
Терпения или мира. И дочь феаков
Находит тебя в воде, если смерть не находит тебя в воде,
ты возвращаешься на Итаку.
Или опять переплываешь Гидасп на белом слоне, подаренном Пором,
Думая, мог бы взять город его и ещё город,
Только не в этот раз. И сидишь на песке.
И моешь ноги в реке.
И пьёшь вино из пелики, что расписал Клитий.
В ней будет лежать твой прах, когда горизонт событий
Натянется тетивой. И ты повернёшь. Из-за ничего.
Просто держась за руку Навсикаи,
Нежной и временной, как пена морская
У ног.
Ты знал: всегда наступает срок.
Дело совсем не в победах и не в потерях.
Перестаёшь однажды истово верить
И в неудачу свою, и в свою звезду. Дуешь на воду, ступаешь на палубу судна.
Трудно вперёд теперь, вернуться - нетрудно.
Трудно вперёд и никто не даст.
 
Только обратно. И только через Гидасп.
 
 
14. Reallу(ст)
 
Я реалист, а мир стал постмодерен.
Что конь, что всадник - в шляпе и в пальто.
Отозван паттерн папой для бактерий.
Что конь? - жуёт кулису шапито.
 
Пролистываю пару глав - что дальше?-
Девятый день ли, дом ли, дол ли, вал?
И самому чудится жалкой фальшью,
Что за пятак для вас намалевал.
 
В груди дыра. Смотреть в неё удобно.
Дуэлей нет. Безтемье и грызня.
Урюк усох до кости, лезет сдоба.
И хорошо, что хоть не из меня.
 
Порезался? - сигай на край страницы,
куда ведут клубок и колобок
берёзово-рябинным русским ситцем,
попеременно падая в лубок,
 
намыленно-наивно-чебурашно.
Да, ладно. Реалист я. - Не виню.
Стреляй уже. Скажи, что пал за Рашку...
Ну, выпал.- Хоть не выгнил на корню.
 
15. Паки, паки... Иже херувимы!
 
Ап! - бьёт решка орла. На тумбе я для тебя, редактор,
Показываю цирковым не зубы - анапест и дактиль.
На что поменяешь? - Планшет? Задрипанный пиксель?
А я о душе, как Ванька-дурак. И вот ещё - парочка истин
За пару оболов. - Сейчас не печать - уже не выйдет дороже.
Подохли журналы. Я знаю.- На кой твой хлыстик и вожжи?
Пунцовые щёки и синяя борода Карабаса... -
Когда там ещё твоя наполнится касса...
И если. Пожалуй, я здесь попасусь, в реликтовой чаще,
Поковыряю почаще в носу, в настоящем.
Всё понимаю - нимбы, паки иже херувимы... -
Только херово. Только на ноль неделимо
С рыбками недонемыми в вашем аквариуме. Это просто:
Дёргают? - и ты отбрасываешь хвостик.
Да, покровит - донно, бездомно, датно.
Не поверни за женою Лота обратно -
Станешь столбом соляным.
Тумбой. Лучше так оставайся - иным.
 
 
16. Ученическое
 
тебе
 
бе-бе-бе...
Всякий глупец, вылезший из человеческой толщи,
на голову встал. Хоть на твою. Отчего ещё
сонм измученных остеохондрозом?
Это не поза.
Просто
роза
выбита, расчленена и витражна,
лейблом на лбу вянет, мишенью, скважиной.
Видишь конец книги – читай титры.
Код человечества выверен in vitrum
у Мефистофеля. Осень, грифельный пудель
лапу даёт. «Алиса, знакомьтесь, – пудинг».
 
ИраздватрираздватрираздватриИраздва…
 
Он у тебя внутри. Осень заразна,
струпьями схожая с тупиком да болотом.
Ты всё купил, но не хватает чего-то?
Так прикупи меня, сядь удобней на шею.
…Кряквы на юг летят, я хороше́ю,
только болит спина. Что? Да. Иди ты
на... выпускали лозунги да эдикты,
а собирал последних – идти к свету.
Вроде кричали: «Идём, никого нету!».
 
от тебя
 
Ты, птенец, до кавычек вырос из моего крыла.
Поднимайся, малыш, над миром кариатид.
Замерзает душа, окалинами зола,
иссякают слова и реки. Молчат пути.
Я стою на пороге, намозоленном рубеже.
Вёсны – в осень межою, а виноград – в вино,
дол ушёл за гряду, буком глагол порыжел.
По пятам рыщет память, волком алчущим – ночь.
Ошибайся, иди наощупь, на смысл, на звук.
Выше факел – зажигай от моей свечи.
Горним голубем выпорхни из увядающих рук
в горизонты и за.
За меня не ищи.
Белым облаком из белых вишен. Скорей
расцветай. Будут позже снега и тебе, минор.
Домолчу маяком на горбатой горе. Постарев
подножием.
И давно
 
после тебя
 
...созерцание ближе осени, чем угол крыла.
Хоть растленье на вырост. Напоминает зиму
слеповато-кротовье шаренье в сумраке ламп.
И твоё отречение от меня – схима
И моё отречение от тебя- схима
Схима горьких лип, обугленных волглой рамой окна.
Акварель упростить бы до «может быть/не может». -
Вся изъезжена. Осенью сожжена
вместо листвы, вместо ветвей предложных,
взглядов мёртвых и рук. Слоится трещина. Лаокоон
не измеряет температуры усилий,
чтоб удержаться за трубу иерихонскую (ничего –
водопровод за облаком починили),
недострадав причастьем тебя ко мне.
По траектории, спрятанной небом в твердь ходиков,
прикоснусь – а дождь - хрусталём к спине.
А бугорки секунд выгибают хордою
палку о двух концах.
севера и сосны. Из коридора - окурков говор,
вызревший до октября. Бойся, даже ты сам
выцветешь – хоть упадешь нескоро.
Даже если у рта Ра
гора
 
17.Белоснежное
 
Забелоснежит мир за нами снег -
ждёт Белоснежка, что проклял Дисней
наполеоновскою сотней дней,
как змей, попкорно.
Всем будет с нежным русским словом "пох"
фартить по жизни проймами эпох,
хоть прославляют юные в трико
не Арагона. Нет. Но Арагорна.
 
Сам понимаешь, этот век худож.
Нет, не художествен, а худорож.
Пьёт Арлекин и колется Пьеро ж
в пересвободе
А лютик хиленький или лопух
уже зачат, уже затёрт в толпу.
Поскольку снова не найти тропу,
так долежать на чьём-то огороде
 
и, наконец, уже ребром кости
перекрестить и тем перепростить.
А из ребра - хоть душу, хоть мотив -
слепить Адама.
Не до конца, как в детстве, умерев.
Прям за косьбой всегда найдётся сев.
и даже если мир скрипит, просев,
сбоит программа.
 
И даже если твой артрит скрипит,
пал на торгах и даже - на пюпитр,
заместо тока хлещет по цепи
вода и водка,
возьми резец, а на худой... - хорей
Московию до гип-гиперборей -
и Арагона иссеки для сизарей
и околотка
 
18..Кастор и Поллукс
 
Кастор и Поллукс. Мокрые от дождя в этот раз
или проплывшие, как Александр - Гидасп,
время, осевшее на гобелене в Тоскане.
Или в Венеции. (Не доверяю ткани.)
И потому гадаю отсюда - смотрю сквозь сыры
тосканские или не очень. - Сквозь сырные дыры миры
кажутся сдобренными жёлтым густым ароматом
то ли дождя, то ли лап\ляпов стакатто. Атом
стучится. Может, волчица
Римская. Может, венецианский дож.
Может быть, дог - хвостом? Может, хвастливый дождь?
 
Время замкнулось контуром и Гельвецию
у очага в Тоскане никак не согреться и,
даже подняв бокал местного, что впитало холмы
или умы
по пути из Калькутты в Дамаск и Рим,
что бередит умы, что привычно неповторим,
правда, изрядно заношен давно веками...
Что это я? ах, да, я - о Тоскане.
Только не вброд, без Бродского, так, по себе, без вас.
Уж извините. Не прозит? - Просто растёт трава
Здесь под дождём хрусткая. И свежЕе.
 
Кастор и Поллукс бегут мимо меня, вытянув шеи.
Машут хвостами - по горизонту, по мне, поиграв словами
сказки, написанной мелом на треснувшей раме
старой Европы, наискось на обороте.
Буквы стираются, но вы её поймёте.
Мне остаётся память сметать в стога,
ждать - проплывёт мимо не труп врага -
пара щенков, переменив полюс.
 
Кастор и Поллукс.
 
 
 
19.В бега
 
Калитку открываю - и в бега. Там бабочки, как девочки Дега.
И пыжится цвести жасминный куст, а Пруст так прост, как мелкой гальки хруст,
Рассыпавшей сюда меня на строчки.
Взмывают миражи на этажи . Пропариться не хочется - прожить
над пропастью во ржи или в жнивье без дураков вокруг на пару лье.
Слетаются с катушек одиночки.
 
А пару проскочивших в сонник стай уже охотник добрый снял с шеста.
Пусть так. - Разделаю. Увижу згу, но открываюсь, но опять бегу
Ты на конечной. Мимо\мнимо? - мимо -
Считать баранов завитых до ста, за мной опять дошедших до моста.
Мажоров ли\болонок в конуре. Не заставляй меня с тобой стареть.
Я убегаю. Ты елозишь вымя.
 
 
20.Именем
 
"Это не народ? Это хуже народа. Это лучшие люди города"
Шварц. "Убить дракона"
 
От голоса до имени - парсек.
Не выменять - так хоть пойти на все...
Отмыть до сути ключевой водой.
Мне - ничего. У вас - растёт надой
За леность, пустозвонство и грехи.
Вам - бронза, мне - быльё да лопухи.
Где в Потудань Смородина течёт,
Ведётся строгий дураков учёт.
Сражаться там опять идёшь на мост,
Когда дракон в тебе распустит хвост.
Кормила своего я колбасой -
Вон скачет, шаловливый и босой.
А поодаль бойцов удалых ряд -
Гляди, мечи на солнышке горят...
Читатели-читатели- чита...
Не устают до корня вычитать.
Я - колокол. Я раздаю долги.
Я просто звук. Беззвучным помоги.
Ты - именем укрытый, как плащом... -
 
Не выменять - так хоть сказать ещё.
 
 
21.Слова
 
Перебирала слова:
невесомые в одну папочку, весомые - в другую.
Хрусткие, как трава. Липкие, как халва.
Доплывшие в шторм до буя.
Отдельно - бла-бла, суффиксы, плавники.
Чтобы тачать стихи. Чтобы качать стихи.
Чтобы лежать в реке.
Чтобы сойти с ума.
И начинала путаться в их жужжанье сама.
Строила ульи слов, в родовое гнездо -
пристраивала после Ждали меня до.
Бутылки сдавала, флексии, сопромат.
И славословила, слово ловила над,
жила с ним во грехе,
чтоб хоть какой-то блок, брик, бряк или фет
заметил: "Весьма!"
 
22.А потом
 
А потом мы долго ехали. Стучали сердцами в поезде или в себе.
Кто-то бежал по шпалам - кто-то лежал на гвоздях
Кто-то спешил в Марианскую впадину и попадал на Тибет,
Потому что опять не мог дождаться дождя.
Кто-то нас продавал. Заводил в тупики. Ставил на карантин,
Потому что кишели твердящими тварями родовые пути:
"Верьте в твердь!" "Твердьте в верть!"
А потом была остановка. Была тишина.
Рожон и режим,
смерд и смерть.
И нежить уже не давала нам жить.
Будто вина,
протосупом плескался первичный планктон.
Бил рингтон... От поклонов, поклонников часто болела спина.
И по вторникам я решала: в следующий понедельник - бежим.
Но обязательно что-нибудь "вжик!" -
и падало. Падало... - Дом, доллар или стекло. -
К нам.
Знаешь, если развесить на окнах сарсапарели усы,
можно держаться за страхи во мне, чтобы отращивать зло,
хвост или ногу, когда, от себя отмежевавшись, часы
устают заходить незаметными в электрички и бомжеватые города,
что снуют в электричках, чтоб только выплыть, чтоб есть,
чтоб дать, когда
нет билетов на проходящий поезд.
 
Когда опять "а потом" .
 
А потом мы не ехали долго.
А потом мы не ехали никогда.
А потом мы не видели Бога
и кто здесь
сказал "а п о т о м"
 
 
23. Налиться тишиной
 
Дождаться бы себя из тишины,
мотая понедельник на коклюшку.
Сквозь стены лезут слезы сныти, сны
и надрывает септаккорд кукушка,
летящая из всех передовиц.
Мы ждали грипп от птиц и не дождались.
Давали в том на отсеченье палец.
Мы ждали птиц.
 
А надо было к смерти привыкать,
вязать запросы ниткою суровой.
Мы пели. Мы не слышали звонка.
Мы покупали пёстрые обновы,
не выстрадав зловещности вещей.
Рубился ни за чем ручей, беззимне.
Судьба сиротски обнажала имя
и обобщала, становясь ничьей.
Рубился - ни за чем.
 
Ветвясь на островки и рукава
невыполотой перезрелой нотой.
Мы рукава стремились продевать.
И выходили тени на охоту
допадать в землю, не разжав горсти.
Хотелось допростить и добояться,
но оставалось жать и резать пальцы.
Хотелось допростить.
 
Хотелось допроститься, мир чумной.
И рыбой продышаться кистепёрой,
ползти на берег вон из створок, но
исчезли путь и выброшенный город,
оставив лишь аптеку и продснаб
налиться тишиной, чтоб мёртвый посох
расцвёл, пока ручей хмелит весна,
сомнения помножив на вопросы.
Налиться тишиной.
 
 
24. Папа Карло и море
 
Франциск дошёл пешком до базилики. - Не в счёт гвардейцы, папа Карло
и фотограф.
Он брёл один и за собой не видел тень мрака. Юный продавец шаров
ещё не продавал ни страх, ни смерти, ни смерти страх. Стеклянный колокольчик
его не слышен был в глухой толпе.
Но сдоба
просила подождать чудес подольше,
уже незримо заполняя ров
беспечности на том чемпионате, на том пикете и на свадьбе той,
которой далеко до похорон.
 
Ведь мартовские две недели юны. Невечная, но сладостная жизнь, -
порхает бабочка, трясёт росой левкой,
рад папа Карло. -
Знаешь, Вечный Жид
ему, наверно, купит тыщу курток, раз дал обет, раз неба край лазорев
и так далёк, что слышен и правдив.
 
И папа Карло поджидает море
на площади. А море -
позади.
 
25. А ещё
 
А ещё среди ветхих бездомных слов было много тебя, кузнечик и два гало.
На плёчо садился, сбиваясь капелью, чёрт, абрикосовой веткой мазал, играл в нечёт.
- Недочёт, - я думала, что умру. Лягушачье солнце несло на восток икру,
уходя, плача, стеная в наст. Я несла в себе что-то - а солнце в нас
между тучек, вляпанных в акварель. Между - шавкой шаткий брехал апрель ,
рыжим праздничным рылом тыкался, бил хвостом. И казалось, не было ни потом,
ни лузги, ни зги, ни надежд, ни сил. Оставалось ждать цветения и такси,
чтобы льдистое слово "вечность" из пустяка вылезло, но я понимала - никак.
Но я знала, хоть в воду прыгай, хоть полночью лезь в огонь - так,
по пояс разом, хоть - сунь ладонь,
только мысли. И стен не надо - тесней тюрьма. И одной никак - только сойти с ума
дальше дольника голубым шепотком. Дожевать с зарёй вязких звуков ком
посреди весны, по лазурь в грачах. Только бы успеть плакать свечой начать
под лиловый звон по бубновый май и дождаться - откроют ангелы двери в рай -
и на глину солнце стечёт лучом между слов моих. А ещё. Ещё ...
 
26. Бездонная рыба
Я стала рыбой. Стала плыть во сне,
не зная о весеннем ледоходе.
Ты мне не сможешь больше дать по морде. -
Ведь морды нет.
 
Есть чешуя, есть хвост и плавники.
И вместо глаз - поблёскивают блюдца. -
И рассмотрению не поддаются. -
Вот так. Прикинь?
 
Полюбишь разлагаться на песке
и разлагать - пожалуй, предположим, -
спасительной прикидываясь ложью. -
Ведь я в реке.
 
Не ставь - сумею обходить крючки,
сонливой, безалаберно-бездонной.
Ты света больше не погасишь в доме
с речной тоски.
 
Расти слова ножами - отмолчусь.
Поберегу краснеющие жабры.
Ты глухо прокудахчешь: "Вот же бабы!"-
от вечных чувств,
 
Где, на конечной, - дождика стена,
как торт, разрежет забродивший остров.
С ручьями в реку уплываю. Просто.
Теперь без нас.
 
 
 
.27. Отпуск
 
Ведь отпуск начинался хорошо.
В Трентино скучный снегопад прошёл. И всю неделю солнце грело трассы.
А после солнца, после горных лыж вы укатили на пежо в Париж
Ещё пройтись по кабакам со Стасом.
 
И чтоб наверняка не заболеть,
Скорей сменил на самолёт билет - ещё был чартер напрямую в Адлер.
А там - краснополянская лыжня, далёкая и близкая родня.
И чача с Вачиком - двойная радость.
 
Потом Толян позвал рыбачить в Тверь.
Не провалился бы под лёд, поверь, субботний отдых ограничив баней.
Но отпуск за три года.- Не гульнуть? Зря гнала тёща мутную волну.
Ну, кто сидеть на даче с нею станет?
 
Звал брат с собой ещё смотреть Кижи.
Но оставалось в кошельке на жизнь. И до Москвы доехать без запарки.
Закашлял на подъезде. В среду слёг. На службу - извинительный звонок,
А в понедельник умер в Коммунарке.
 
27 День Космонавтики
 
Хмелит весна. Неблоково двенадцать.
Не БАМ, не Первомай - один виток
Вокруг Земли.. - Не устаёт казаться:
Все остальные праздники - не то.
 
Сирени сонного шмеля кидают ветром
На подоконник. Шмель сердит и нетверёз.
Раздолье юного тепла летит и с веток -
Пыльца апрелево шалеющих берез.
 
Что про меня? - Тебе совсем неинтересно.
Для бложика? - Другие времена.
В концлагере я выжил хлеборезом.
За разное давали ордена.
 
И не давали. Ничего, не страшно.
А это ты, пожалуй, не пиши.
Как прадед , твой отец- всю жизнь лавашник.
Что лучше булки? - Только лаваши!
 
Горячие, с пригаром из тандыра.
Хватай с лопаты, жаркий мякиш рви.
Апрель лилов. В нём космонавт над миром,
Что, как лаваш, печётся из любви.
 
Где твой виток? Найдётся. - Не сдаваться!
Мука снежком летит сквозь решето
в цветущие сады. Опять двенадцать.
Ставь тесто, правнук. Посветлел восток.
 
 
28. Заходи-ка
 
Ты вряд ли увидишь когда-то
блин солнца глубокой тарелкой,
как мявкие звёзды косматы,
а волны - в размерность каретки -
 
рассыпали тучи-бархотки,
ползущие с лаковой крыши.
И лунную кошку с походкой
танцующей ты не услышишь.
 
В букет соберу заходи-ку,
в диезы бумажного хруста. -
Запахнет закатной гвоздикой,
заглохнет загаданной грустью
 
свирелей-лилей перемычка.
Слетелись фантазии в стаи
и песни гортанные кличут ,
и дудочки в ночь прорастают
 
из мятого листьями ветра,
звенящего в высь леденцами,
в котором находят ответы
стрижи в синеве и мы сами,
 
ступая на дымку, на голос
в медовую музыку света.
Вне строк стонет сирость и голость,
порхают внутри менуэты
 
и бабочки полнятся лугом,
чернёные грозы стихают,
а люди читают друг друга,
назвав это чудо стихами.
 
29. Ехать в Абхазию
 
Попасть обратно просто: перейти
мостом за куцую нарезку Псоу. -
Случится детство. Солнце станет сонно
и пионерский бодренький мотив.
 
И столько чепухи чумных мимоз,
разлезшихся по полю, сколько вместишь.
И выбитых зубных годами "если",
как будто через жизнь проложен мост.
 
От ностальгии сносит полбашки.
Петляя на подъезде к Старым Гаграм,
слагаются причудливым зигзагом
в трек штукатурки выбитой куски
 
сквозь шорох моря, бьющего в шоссе,
в слоновьи ноги робких эвкалиптов.
Долги здесь дОлги: с Эдды - до эдиктов.
Здесь все. -
 
Воспоминанья . Только алыча
цветет сейчас
 
 
30.На остановке
 
Шалтай-болтаюсь на стене? - Пожалуй.
Тут, за экраном, то мороз, то хлюп.
Царёвою невестою, пожаром,
Гусыней, долетевшей не на юг,
Где не до песен, не до роз и юкк
И не до маеты на перекрёстке,
Что давеча довыкипела взрослость...
 
Гниют оклады и уклад ветшает.
Континуум взрослеет, заболев.
Чистилище. Но не хватает шаек.
В котёночках размякивает лев.
Струг заплутал, изрядно полевев.
Зимы слоятся страхи в белом поле
И масок выторговывают доли.
 
Вчитайтесь в лица, выкрики и складки
На лбу, разбив газоны и носы!.. -
Но головы в песок - и всё в порядке
Под вопль: "Верните соску или сыр!" -
Да вот на крестящей щепоти сыпь.
Щенячье бесконечным слыло счастье. -
Вступило в горло - надобно прощаться.
 
И на юру не пятиться мишенью,
А лучше - из пищали от бедра.
Враз гуманизм сошёл в подтекст и шелест.
Постподмосковные линяют вечера
В предпурпур лососины, в ретро-прах,
Вакцины недовыпросив и лета,
А под землёй уже растут ответы.
 
Оплакав шестерни благополучья,
Попкорном рвутся зёрна и кричат.
Прицелился в тебя незримый лучник.
Раскачивает колокол "сейчас",
Века срезая, вечности свеча.
Считали вехи - просто вбили клинья.
Казалось, человек - на камне имя.
 
Уроки не доделаны на завтра.
Пускай - дистанционно. Полигон,
Танцуй, пока комедию дель арте
Не накрывает наглухо бетон,
Где Бостону до фонаря бостон
И не пожать, и недовымыть руки.
А смерть на остановке ждёт маршрутки.
 
 
31. Мартовское небо
Гладь неба, ледяного на излом,
Великая, как бой добра со злом,
Теснит рогами низовых соседей
Манером вставшей в ледоход реки,
И держится пожатием руки
За правоту щемящую предсердий
 
В моих, поднятых ввысь пяти углах.
Я вылезаю из щелей и глав
Кипеньем лав чумного мезозоя
И падаю рассветом на песок,
Летящий ветхой вечности в лицо
Из хромосом, понявших, что такое
 
Внезапный, оборвавший узы март.
Я помогу тебе сойти с ума
И доузнать в луга впорхнувший клевер,
Уснуть в тепле, устав себя считать.
Извёсткой облетит судеб тщета
И холод обнажит до вздоха север,
 
Чтоб довсплакнуть, за краем допропасть,
Который держит жвалами толпа,
А солнце рыжим боком натирает,
Переливая март в тугую медь,
Чтоб небом колокольно зазвенеть,
Однажды надорвав незримость рая.
 
 
32.Наговорю
 
Наговорю миры, а ты ныряй.
Кусай внезапный бесконечный воздух,
залипшая русалочья ноздря,
и режься формой слов, тугой и острой,
 
до памяти глубинно-голубой,
толчком идущей к зеву из аорты.
В безумной джиге вырвется прибой,
подмяв на зиму сцепленные порты
 
с безвременьем, пропитым и сухим,
растрёпанным до побе увяжу в снопы стихи,
образовав речетативный остров
 
среди судеб, ржавеющих в цепях,
одетых в жвачку и металлопластик.
И ты найдёшь в моих мирах себя.
 
И будешь счастлив.
 
33.Мой человек с Донбасса
 
Человек не знал, что он - герой.
(Галенька осталась в смотровой).
Бинтовал соседа по подъезду
и шагал с рассветом за водой.
 
У часовни скважина в степи.
Степь туманным молоком кипит.
Красота - не рассказать. (Я бездарь). -
Фоткою в рекламе закрепить.
 
Галя... Третий день энтерколит.
Всё смотрел...- Что у тебя болит?
МРТ, разбитое снарядом.
Снимки длинным веером в пыли.
 
Что ещё? Прошло ещё пять лет.
Галя ходит. Галин врач - поэт.
В трубку помолчу. Как будто рядом.
Завтра на работу всем чуть свет
 
 
 
34.Неопределённо-личное
 
Всезимье мается в петле, и мозг, похожий на желе,
Слепил сувальды
Земли, примёрзшей на оси, и голос безнадёжно сип
В снегах у скальда.
Ни лишних дней, ни лишних рук. - Зажаты холодом. И вдруг
Обрыв винила
На отчужденья полосе, уже успевшей окосеть.
А разве было
Тёпло и щёлкал дней курок ? А разве в месиве дорог
Толкался с вами?
Метель с крыльца смела шаги. По радио то плач, то гимн,
То скрежет рамы.
Плести метели \ умереть на Чёрной речке что ли? Впредь
На Чёрной речке
Раскрыть февральское окно \ сосулек скинув домино,
Лететь по встречке
 
35.Памяти Паши -Фейсконтроля
 
Паша стоял в "Сайгоне", будто у райских врат.
Скольких отфейсконтролил, сколько личин сличил...
Тысячи - точно, больше - просто не стану врать.
С Пашей - за ручку мэры, цацкались фирмачи.
 
Сливки, бандиты, чики, интеллигентский "кал"...
Строго окинет взглядом - определит нутро.
С меньшим пристрастьем спаситель учеников искал. -
Брал в крузаке хмырёнка, гопника у метро.
 
Только ведь в клуб - не в святые. - Круто погнуть понты.
Славен живой шлагбаум - дело идёт хорошо.
Ясно, не в пашину смену (Паша б сомкнул ряды),
Как-то апостол Пётр вместе с Христом прошёл...
 
Паришься перед выходом? Барышни истерят.
Ну, так швейцар, случается, - выше, чем сам король.
Умер вот только... Пётр дежурит у райских врат.
Думаешь, сослуживцу поможет пройти фейсконтроль?
 
36.Крик весны
 
Трава стучится в мёртвый дёрн башкой
и режет телом вымерзшее устье,
немея болью. Ледяной покой -
ещё денёк - и кружево распустит.
 
И вырвется из темноты росток.
Равнина многократно примет роды,
смерть обращая в талое ничто.
И отойдут в низины, злея, воды,
 
А птица удивлённо закричит
Застынет в поле зверь, неволясь крику
рожденья жизни. Добрые врачи
над колыбелью гомона приникнут
 
в потоках золота и пьяного тепла.
И без натуги всякого возлюбит
трава и тварь. В компост уйдёт зола.
В строительство и утвержденье - люди,
 
отныне подчинённые весне,
рождённой, как и всё, в труде и в муке.
А смерть зимы оплачет грязный снег,
сгоревший в жадном бесконечном звуке.
 
37.Белка под елью
 
Лучший предатель всегда из наследников и борцов.
Вешатель - из любителей незабудок и кошек.
Лучшую мину сделает потерявший лицо.
Классик при жизни - всегда золочёная пошлость.
 
Что это я? просто белка орех отпускает в кредит.
Пляшет под елью. Под что? Просто пляшет под что-то.
Утро туманно, как будущее, и всегда впереди.
Мелочна мелочь и рвана сословная рвота.
 
Я не оратор. Не в масть. Я коленный рефлекс,
Бьющий скорлупки основ и остовы корпускул,
Жмущий на спуск. - Прёт сирень и черешневый лес
Болью по шпалам, изрубленных в шрот и капусту.
 
Ладно. Замяли. Вдруг заново кто-то раздаст
Плюшки, смешки, оплеухи, чужую колоду.
Главное, сжечь пошляков и предателей в нас...
Прочих... простить и от сердца пустить на свободу...
 
Мдя. Не идут. Им без нас просто нету житья.
Этому лишь удивляюсь . Совсем без сарказма.
Ель зеленеет , и белочка пляшет моя.
И пузырится у Бога в кофейнике плазма.
 
 
38. Ключи от сломанных вещей
 
Из вечной жизни сломанных вещей
Я выношу подобия ключей:
Осколок вазы, той, на юбилей,
Которому давно б лежать в земле.
 
На палец бирка -"девочка, три сто",
Кота отмытый добела лоток.
Твоя рубашка. ( Надо бы зашить.)
Зачем? - Вложить ещё кусок души.
 
Окурки в банке. (Я ведь не курю.)
Они домокнут кашей к ноябрю.
Пустая ампула. (Я не сдала трамал,
А отнесла на кладбище.) - Не знал?
 
Затрёпанный и грязный поводок.
(Ветеринар сказал: "Ваш пёс подох".)
Твоя артритно-пухлая тетрадь. -
Никак не позволяет забывать.
 
Тест на беременность. (Закинут на шкафу.)
В пыли сухая роза, как в пуху.
Догнивший в палисаднике пенёк. -
Болит весной, в распущенный денёк
 
Весёлых вишен, что живут пока,
Цветами наполняя облака
И память. Серебром звенят ключи. -
И сердце глупым воробьём пищит.
 
 
39. Тоска
 
Половина из нас птицы, мечтающие стать людьми,
половина из нас люди, мечтающие летать.
И опять
половина рвётся куда-то извне, пойми.
а другой - совпадать .с половинами, вязнущими в любви.
Или не совпадать.
Для тебя напридуманы разные, брат, крючки,
чтоб не видел, которой из половин
ты сейчас живёшь и дышишь, прикинь?
Вот ты ходишь по небу, трутся перьев ростки
о молельное дерево. Знаешь, пора вставать,
но взмываешь в землю, делаешь в топь нырки,
и тебя зарастает покладистая трава.
Мы всегда в тебе спорим - морем?
Тучей? пешком?
Вон твои полетели на юг, чужие - с югов.
Мне б летать. Мне б летать легко,
Мне б идти, перед жизнью наделать долгов.
Я бы вышел, но скорее найдут
вне я.
Я бы вышел из люльки, из вороха одеял...
Из границы в себе оборудовал я редут
и отстреливаюсь. Выходить получается свистом пуль.
Что ты хочешь, Бог, ушедший за белый шум?
Снежным комом растёт во мне загадочный пул.
Здесь поломанных крыльев за каждым сотни и груды ног.
Я тебе даже письма давно уже не пишу.
Знаешь, выбор не только твой страшен и одинок.
Хоть сбиваются многие в ком, что вырос во мне, в подобие стай -
просто выживешь так, не узнаешь в себе миров,
Только в шумной стае - хоть пешком, хоть летай -
только выветришь то, что гонит молодость, греет кровь.
Я не знаю сегодня - лететь, идти, где и с кем,
в чьей мечусь тоске
 
 
40. Козявки над одуванчиком
 
Что тебе читать про меня с утра? -
Что в кармане снег да в груди дыра. -
Не отдать. Апрелево засвечу
Одуванчиковую вздох-свечу
И каких-то козявок - кружить над ней.
Тянет - песни пой, вдарит - слёзы лей.
Хоть в платочек - хлюпнуть, хоть полведра.
Хочешь брызну вчера, хочешь - вечера.
Синь булат, парчу, хризолит, атлас... - .
В жар-уста целуй или вырви глаз.
Да, бестемье. Что тебе обо мне?
Вот срубил монет. Забухал сосед.
Потерял носок, вытру со стола.
А пишу про битву добра и зла.
То в камзол, то в тогу тебе ряжусь.
Только, чем наплакалась, не скажу.
 
 
41.Непушкинский анчар
 
Не всё то золото, что блестит. Не всякий - пушкинский, но - анчар
Хранится вечной судьбой в горсти. - Не жалит будущим лишь сейчас. -
Нет ветра. Морок. Болото. Быт. - Иди по солнцу, прижмись к шесту.
Я начал вроде бы жизнь любить. Но получилось - совсем не ту.
 
Но оказалось - пустяк в руке. Опять обманка, нашёл пирит.
Был околдован ничем, никем. Дурак. И не о чем говорить.
Крестился глупостью. - Вплавь до дна. - Гудел у пристани пароход.
Но зелье - рвотное. - Вновь весна! - И предлагает: ползи вперёд!
 
В грязи и хохоте. Дохлебай. - Тебе отмерено от щедрот.
Не понял - это ещё был рай. - Твой ад начнётся уже вот-вот.
Не ведал - кубок Гертруды жгуч. Не знаешь - хлеб у Сизифа чёрств.
Судьбы кровав и тягуч сургуч. В антрактах пляшет лукавый чёрт.
 
От пьесы - только чернил сурьма. Тьмой-кошкой вылакана свеча. -
Незримо сводит тебя с ума начавший ядом дышать анчар. -
На срезе гроздья слезят росой. Стекает кровь, сотворя вино. -
Мир причащаешь цианом. Всё. Ты - Бог. Ты не умираешь. Но...
 
42. Зима вечного праздника
 
Быть вечным вечный праздник не готов.
Сгибаются упружины мостов.
Дообнажает ветхий дождь остов,
впечатывая пену в аэрарий
над бурею, над буною и над
водою, превращённой в бурый ад,
которую взбивает чайка в натр ,
прибоям треплет бороды и старит.
 
Ни взгреешь, ни сменяешь , ни продашь
Разлитую по горизонт гуашь.
Я спотыкаюсь, подтыкая пляж
под вылезший на берег санаторий
со связкой внесезонных москвичей,
торгующих мой берег горячей -
до пожиманья, походя, плечей,
уставших непогоду мониторить.
 
Стирает море силы и следы.
Раскинув палки, просятся зонты
под крышу, в состоянье немоты. -
Давно нет ни понтов, ни парусины
Под клочьями из жалобных прорех
лишь связки трав в клыках не то дерев,
не то китов, прекрасно умерев,
то там, то тут разматывают синус,
 
мешая камни, воду и в лицо
несожалений выжимая сок.
Дельфиньего безумия бросок -
как я - на отмели. Бок дышит, блещет, сохнет
от марева, стянувшего с марин
рекламный неземной аквамарин.
Я задыхаюсь, море и дельфин.
Здесь не зима - эпоха чтоб подохнуть.
 
Бежать в себя, за три девять земель -
от ноября мелея по апрель,
глотая гниль и прель больных недель.
А к маю всё подкрасят и завесят,
кавыча вечный праздник. Синева
Разгладится. Заластятся слова.
И защебечет изумрудный вал. -
И веси снова ничего не весят.
 
43. Крым
 
Машина катит жарким полем. Крым
Горит. Мы - просто перекати-поле.
Свивает память стелющийся дым
Из белых лент надмирного покоя
 
Не самолётов - буйных конских кос -
Гремя грозой, сминают пустошь кони.
Расшифровать запев не удалось -
Остановить лишь грифелем в картоне
 
Безумный бег. Гляди, плывёт орда
Над степью между профилей курганов,
Срывается лохматая звезда,
Чтоб выжечь мир по выкрику кагана.
 
История рассыпалась в песок
По скалам побрели экскурсоводы.
И кто тут кто, кто прав, кто бес, кто Бог -
Уже не скажут юные народы,
 
И что под камнем здесь погребено,
И что недопонять никак в крещальне
Владимировой. - Сотни тысяч но
Забыты в летнем выцветшем молчаньи,
 
Целуя бесконечный край земли
Воткну закладку - в соль и зыбь момента.
До шёлка жаром гладит ковыли,
Обесконечив, плато Фиолента
 
И рвёт его на части об утёс,
Белеющий в морской безмерной сини.
Завоет ветер в камышах, как пёс,
По всем костям и сверженным богиням,
 
Мелеющим в торжественной пыли.
Её тревожит нежно археолог.
Отходит остров, пароход. День долог,
Как летописи пожелтевший лист
 
44. Железнодорожные мифы древней Греции.
 
"Голубой вагон бежит, качается,
Скорый поезд набирает ход... "
 
Пролог
 
Города, узнаваемые со спины вокзалов,
Остаются в толпе провожающих на перронах.
Чтобы память, дрожа в лихорадке, не ускользала,
Я считаю столбы, ставлю штампики на воронах,
 
Охраняющих молча эти бесстрастные вехи-
Веки.Птиц использую. Выдираю хвосты у галок,
Чтобы памяти века сшить простыни и прорехи,
Сквозь которые только вехи, столбы, вокзалы.
 
Скорый поезд стучит что-то в никуда равномерно.
Кем-то стоптаны шифры, башмаки, гороскопы.
Со столба мне ворона кричит. - Проклятые нервы.-
Напророчила просыпаться, пешком топать
 
В никуда, в города, уводящие в пропасть реки,
Перетянутые наспех проводов паутиной
В тяжелеющие ночами года, века , веки,
Вечно замкнутые, чтоб не увидеть спины.
 
I.Золотое руно. Станция "Узловая"
 
Знай, особенно спелым октябрём поутру,
Сидя на парапете, за спиной вокзала,
Чувствую себя Ясоном, чуть - кенгуру,
Баюкающим в сумке Смерть. Её мало.
 
Смерть караулит тень - "Арго" обрушить
На голову непослушного мужа Медеи.
Медея за Ясона продала душу.
Медея, убивающая любимых детей.
 
Листаю книжку, читаю пыльные мифы,
Листами заслоняюсь от от солнца, ветра
На краю октября, жизни, на рифы
Присев стареть в зрачке увядшей планеты,
 
Засеянной зубами мёртвых драконов.
Из них растут причалы, привалы, вокзалы,
Меняющие Пегаса враз на хамелеона,
Глаголы - на мечи, а мифы - на орала,
 
Но оставляющие на дне пути сути.
Подходят корабли, поезда , аргонавты.
Над и под чемоданами снуют гуппи,
Спустив пары , грузя на автокары Завтра.
 
Прочесть ещё, дарить ветру. - Рюкзак
Заполнен. - Место в нём лишь под руно.
Стоглазьем стрекозы наблюдает вокзал,
Как мифы я ловлю, улетая в окно
 
Поезда, умеющего считать столбы.
Я-то куда? зачем? - позвал Ясон.
Юность отзывается на вызов Судьбы -
Старость обступает со всех сторон.
 
Наш пока не дряхлеет на мели "Арго",
Сцилла и Харибда пускают смельчаков,
И юность успевает наделать долгов,
Куль шансов зарывая в Поле Дураков.
 
Золото осыпалось , шкуру моль дожрала. -
Летит в прорехи города , в прогнившие швы
Та молодость ,которая всё время звала... -
Почти не поднимает от корыт головы.
 
Октябрь теперь наступит через тысячу лет.
Прикрывшись книжкой, вижу из-за страниц,
Присев позади города в пыль, на парапет,
Переселенье душ на юг и с душами - птиц,
 
Исчёркавших крылом лист моего рубежа,
Сбежавших втихомолку с октябрьского поста.
Я больше не могу говорить. - Нужно бежать.
"- Нумерация вагонов начинается с хвоста"...
 
Перегон между станциями
 
Наличие билета, пониманье цены
Ещё не означает договор с судьбою.
Наличие пола, потолка, стены -
Совсем ещё не состояние покоя.
 
Покой твой ложен. Только проводник
Махнёт зрачку на траверзе алым флагом.
А ты уже поверил - а ты приник
К стеклу . - И, правда, трогаемся с оттягом...
 
II.Зевес и Хронос. Станция " Пригородная"
 
Не всех детей своих сжирает Хронос.
К бессмертью найден может точный путь. -
Разрушишь - снова вырастают троны.
Уже твои. Твою корёжа суть.
 
И что потом? - метать сурово громы,
И молниями замыкать уста,
Вдруг загораться словно пук соломы,
Соломенной башкой в итоге став?
 
И что потом? - скучая на Олимпе,
Судить-рядить и баловать семью.
Да только темя натирают нимбы,
Тошнит от роз и как льстецы поют.
 
И что потом? - быть сводней да судачить,
Ревниво наблюдая за людьми,
Им ставить олимпийские задачи,
Надеясь на бессрочный оптимизм.
 
И что потом? - потом поймёшь - пустое.
Не хочется ни жертвовать, ни жрать.
Вдруг из гурмана вырастает стоик.
И как топор над ним висит "пора!"
 
А сыновья?.. - и кто ж из них, однако?
Рвёт Хронос кровь из напряжённых жил...
Он жрал детей , наверное, и плакал... -
Ведь всё равно тем самым он не жил...
 
Перегон между станциями
 
Солнце роняет алый зрачок
Между блестящих рельсов.
Прямо в закат убегает ещё
Шар от потуг экспресса.
 
Словно бильярдный, его загнав,
В скол горизонта-в лузу,
Тьму забивает в затвор окна
Поезд, пространство сузив.
 
III. Голова Горгоны. Станция " Сортировочная"
 
Справа налево.
 
Голова отрублена . Не прирасти.
Мерно падают капли, в траву, змеи.
Я надеюсь от дара её спастись.
Я надеюсь, спастись от себя сумею.
 
Я надеюсь на страшный обрубок в мешке,
Хоть и верю в свою победу, право.
Только вот каменею, убит никем.
Только змеи ползут от меня в травы.
 
Злее ноша моя с каждым днём, тяжела.
Давит мне голова, словно мрамор, плечи.
Меч правдив и прям. Белых масок у зла
Слишком много. От них защищаться нечем.
 
Заспешили персеи за головой.
Их пока убиваю горгоны взглядом.
Каменеют. Мои оживёт вот-вот,
Заживив эти раны целебным ядом...
 
От чинов не завися и от платьев,
За открытость, смелость, за доброту
Мы душой живою сполна платим,
Ухватить пытаясь за хвост мечту.
 
Что Горгона ? - она , как все медузы,
Тьмой уколет - и тает , как снег, на свету.
В жизни часто рубить придётся узел.
Только шею вдруг рубишь опять не ту?..
 
Слева направо
 
Я немножко Горгона - своими остатками кос.
Привяжу к ним на время, похоже, вдруг впавшее в прелесть
Моих песен и слёз, моих искренних песен и слёз.
Обращу тебя в камень, но этого мне не хотелось.
 
Мне хотелось любви и весны у тебя на руках,
Мне хотелось, чтоб по голове ты тихонько погладил.
Только нет ни тебя, ни ласкающего ветерка,
Но шипят и шевелятся пряди.
 
Я немножко Горгона. Но короток век у медуз.
Что кисель между пальцев. На солнце в ничто высыхая.
У богов на счету мои песни, у каменных муз.
Разбирают тетради, как чаек горластая стая.
 
Мой корабль на мели. Утонули в надеждах гребцы.
Я штормила напрасно, разбив вместо амфоры остров.
Я словами теку: вся душа в рваных дырах - как сыр.
Становиться поэтом непросто
 
 
Перегон между станциями
 
...Всё бьётся в такт: вагон, пульс, проводник
И о стакан, забытый кем-то, - ложка.
Мне пишется, хоть удержаться сложно
На траверзе от вязкой стукотни.
 
А Хронос, тот, которого Зевес... -
В моих часах отстукивает полночь,
Сменив попутчиков, чтоб не запомнить.
Чулок полез. Светлеет край небес.
 
IV.Тартар.Станция "Ростов"
 
Под стук колёс приснился странный сон:
Земля разверзлась где-то под Ростовом.
Орали дружно тысячи ворон
О чём-то страшном, неизбежном, новом.
 
Летела с неба дымная звезда
Снимались с места города и люди.
Кричали птицы. Плавился металл,
Открыв провал в Тартар. Ты знал: не будет
 
Расколотое дерево цвести,
Чьи ветви ветер разметает в щепы.
И не спасти, цвело что, не простить
Судьбы упрямо горькую нелепость...
 
Всё ширился до безобразья ров,
Обиды и чужие мифы множа.
Бог наложить пытался шов, костров
Дым горек был, и сбрасывало кожу
 
Вневременье, идя войной на нас,
Вчера ещё незыблемое вздыбя.
Мы плакали на кухнях. Вся страна.
И Марс горел рубином тёмным в Рыбе.
 
Судьба рвалась на площади, хрипя.
Казалось детство лучшим из пристанищ.
Шёл брат на брата. Каждый за себя,
Себя и совесть горькую оставив
 
Под кронами звенящих тополей
В отчаянно далёком звонком лете.
Черёмуха цвела, и на земле
Был белый холод от её соцветий,
 
Сияющих в листве как глыбы льда.
Цветы казались просто тонкой фальшью.
Враз разносили холод поезда
И провода. Кто б подсказал: что дальше?
 
Ров зарастал осокой и травой ,
Но жил и ширил цепкие овраги.
Летали стаи там, над головой,
Бумаги, там вовсю менялись флаги
 
И души. Заметались по степи
Четыре всадника вслепую оголтело.
Хотелось отмолить мне, искупить
Вину чужую, сон прервать хотелось.
 
Кусала руку. Кровь моя лилась
И затихала в заводях по Дону.
Едва держалась, чтобы не упасть.
А солнце ночью сбросило корону.
 
Крен не заметив, с мировой оси
Сошли, домчав почти до края бездны.
Казалось, Бога незачем просить.
И отступать, казалось, бесполезно.
 
Нам обещали : "Это смертный час!" -
Неверные дрожащие кликуши.
И било время тяжко, как праща,
Калеча людям совести и души.
 
Был выбор. Наполняли черепки
Сосуды, вспять сворачивая реки.
Людей съедали щели и пески,
Шлифуя сути в стойком человеке
 
Горячим ветром. Накрывала пыль
Свет истины, что был ещё на лицах,
Рождая мягкий пластилин толпы.
Хотелось убежать и отделиться
 
Стеной, но стены выросли без нас,
Пока чадила шалая эпоха...
Колёса били тьму. Спалось всем плохо... -
Тартар был сном в пути на этот раз.
 
Перегон между станциями.
 
...Какое утро! Дождь ночной стеной
Стоял, отмыв. Мгновенно, как Горгона,
Застыло солнце, но летит кино
Из перелесков в ленте перегона,
 
Поставив на прокрутку и ландшафт,
И чью-то жизнь. - Спешу заклясть словами,
Не обратилась в камень чтоб душа ,
Бродя, как Одиссей, меж островами.
 
V.Авгиевы конюшни. Станция "Мухосранск"
 
Мне всегда доставалось разгребать дерьмо,
Потому что вы ручонки не хотели пачкать.
- Дёрни, малыш, за верёвочку - за одним одно.
Задыхаюсь от залежалости истин. Прачкой
 
Отдираю их до снежно-белой кости,
Тех, что вы оставляли, не колебаясь, мухам,
Оттого для меня и невозможно простить. -
Слишком чисто отстирываю. Опять непруха.
 
Слишком перья белы для вороны, сквозя
Клеток меж , меняются в Овертона окошках
Рожи.Вновь - на грабли. Рвусь в дебри Нельзя.
По колено в грязи, устав доказывать: можно!
 
Раскрываю двери для голубой реки,
Несмотря на грозу, хоть не кончена драка.
Покаяние, не требуя наград никаких,
Очишает конюшни - всем нужен Геракл. -
 
Смелость умеет добро очистить от зла,
Зёрна истины отделить от плесени, плевел.
Не равно : говорить/делать добрые дела,
Закрывать плотину пальцем/ярлыки клеить.
 
Мне всегда доставалось хоронить, стеречь,
Колыбели качать, замечать, что голый
Добрый ваш король. Не ржавеет меч. -
Всё конюшни чищу. Жгу сердца глаголом.
 
Перегон между станциями
 
Картина маслом солнечным залачена
В окне, и всё приобрело внутри
Какой-то, механизмом обозначенный,
Особый железнодорожный ритм.
 
И даже строки - проводами около,
Линуя бесконечностью пейзаж,
Разрубят только перегоны сроками,
Слепив движеньем мыслей раскордаж...
 
 
VI.Ахиллесова пята. Станция "Березники"
 
Умереть не получится. Не всем в труп
Превратиться. Хитра чересчур Фетида.
Но и даже она выпускает из рук
Нить Судьбы у открытых ворот Аида.
 
В чём насмешка богов и упрёк сфинкса,
Изогнувшегося увидать с тыла,
Как идёт умирать, пивший из Стикса?..
И зачем так любила мать Ахилла?.. -
 
Чтобы горше терять. Он любовью мечен.
Потому так тверда рука Париса,
Столь бесславно прятавшегося за женщин.
В бурю падают все - дубы, ирисы.
 
Знаешь, боги в игре также, как люди,
Беспощадны, и рубят лес в щепу.
Смерть, как тень, настигает ход будней,
Обрывая головки цветов нелепо.
 
Кто-то машет мечом, кто рисует пентакли,
Кто-то ходит конём, открыв ворота.
Даже если хитёр этот царь с Итаки,
Двадцать лет за урок оставил. Всего-то.
 
За свободу посметь, что в лицо смеялась.
Он с кургана Ахилла увидел море.
Двадцать лет возвращенья домой - малость
За свободу посметь уметь спорить.
 
Смерть не бог, но итог, точка отрыва.
Я играю с Судьбой в кости. Есть силы.
Мы сидим на кургане. Ветер с залива.
Так зачем так любила Ахилла мать,
......................................................... так любила?..
 
Перегон между станциями
 
Поезд вьётся змеёй - голова за холмом.
Паровозы - родня с мостами:
Только высадишь сад, только выстроишь дом,
А его уже отчитали
 
Та-та-та -та-та-та -та-та-та -та-та-та.
Ты уже за летящей рекою.
Тонут зябко в тумане опоры моста,
И в секундах - опоры покоя.
 
 
VII.Крылья Икара. Станция " Аэропорт"
 
У Сахарова, Нобеля, Мари Кюри,
Провидцев, им подобных, болят плечи.
Не они убивали, но как ни смотри,
Им не легче от этого, ничуть не легче.
 
Их слова тяжелы, их глаза усталы,
Они в ужасе от своего дара,
Проклиная его с времён Дедала,
Не сумевшего уберечь Икара.
 
И у каждого из них есть в душе остров
Для разбитых надежд, для встреч с Богом.
Крылья юность ломает, скрепив воском,
Не сумев дотянуть до земли немного.
 
Но безумны храбрые и не могут иначе
Мудрецы, когда выставлен счёт. Минута
Истекает и обнажена задача
До кости. Лишь отчаяние. Цикута.
 
Остаётся забвение им. Неверье. -
Кислотой обжигает, как сменишь кожу.
Остаётся в волнах искать перья
Те, что ты потерял , ошибаясь тоже.
 
Перегон между станциями
 
Щель неба манит с верхней полки,
Как птицу в клеточке, летать,
А солнца тёплые осколки
Ныряют с головой в тетрадь,
 
Распахивая душу внутрь ,
Покамест тело на доске
Трясут ритмичные минуты
В упрямом поездном броске.
 
 
VIII.Огонь Прометея. Станция "Рцы"
 
Со времён Прометея тяну ладонь,
Даже если настойчиво помнит печень
Об орле. Не люблю тьму. Люблю огонь,
Хоть и время лечить забывает. Легче
 
Океан вброд пройти, до звезды долететь,
Собирая дороги по крохам-вехам,
Чем смириться, сидеть - воды в рот
Набрав,чем давиться чужим смехом,
 
Чем забыть о крыльях, что ещё за спиной,
Чем забыть о солнце, что над головами.
Принимай страданье. Ты теперь Иной.
Знаешь, бабочки всегда летят на пламя.
 
Знаешь, бабочки и без крыльев умеют летать.
Далеко видать, если прикован к утёсу.
Всё что нужно тебе: только мечта,
Даже если судьба - лететь под колёса.
 
Бог подпишет счета и закроет уста,
Водрузив дряхлый мир на твои плечи.
Ты идёшь на огонь, ты считаешь до ста,
Только кто-то опять клюёт печень.
 
Перегон между станциями
 
Перегон между станциями равен нашему разговору.
Я не спрашиваю - просто ври попутчик.
Молоко бытия состав мерно сбивает в творог,
Выжимая из бесконечной в окне тучи.
 
Говорим до дождя, до которого едем-едем-едем,
Разворачивая сот сухих капилляры
В душах каждому. Вот и бублик последний съеден.
Я в рассказчики столб в окне зачисляю...
 
IX.Сизифов труд. Станция "Петушки"
 
Ты считаешь: не сторонюсь напрасно,
Песни пою, размахиваю руками.
Спроси Сизифа: он слыхал эти басни.
Спроси Сизифа: зачем катит камень?
 
Только ли, покорный злой воле,
Так ли он раздавлен, потерян
Или он - с собой бьющийся воин,
Не уступит в неверии тебе, в вере.
 
Только и ты - вол, идущий в упряжке,
Оригинальный создатель гифок.
Вкатываю камень с Сизифом. Тяжко.
Боги смеются, листают мифы.
 
Боги смеются, раз Зевс доволен,
И увлечённо играют роли.
Даже один в поле - тоже воин.
Знаю: только один в поле.
 
Если ты падаешь, я поднимаюсь,
Над смертью смеюсь, если ты плачешь.
Гордость - священнейшее из таинств,
Если не можешь иначе, никак иначе.
 
Перегон между станциями
 
Вокзал поплыл, букеты, бравый марш,
Прощальные приветы, рыжий будочник,
Как Будда. Суп с котом - обрывок сна,
Провинциально затхл, до отвращенья будничен
 
В окно вагона без конца сквозит,
На скуку пассажиров натыкается.
Ещё один замыленный визит -
Как ложка кабачковой вместо паюсной...
 
 
XI.Ящик Пандорры. Станция "Кысь"
 
Реки, как руки, протянутые на север с юга,
Ограничивают права степей, неизвестные птицам.
Время, пробив память, проверяет её на упругость,
Придвигая и придвигая ко мне границы,
 
Прорисованные тенями в мелу-в настоящем
Не завися от спина. Всё кажут спины.
Я ломаю ногти, пытаяясь открыть ящик,
А меня теченье выбрасывает в стремнину.
 
Я одарена Богом, почти как Пандорра,
Но мешают идти парашюта стропы.
Под прицелом Судьбы топчусь, в коридорах,
Наживая шишки, врагов, опыт.
 
Мне не нужно инструкций, петиций, правил.
Раз нельзя, я открою уж точно ящик.
Словно птица , не знаю границ права.
Просто сук выбираю/миг подходящий.
 
Я хочу просто жить, не смотреть в спины
Надоевшим теням, не смотреть в реки,
Будто руки, протянутые с середины
До последнего часа в моём веке.
 
Я пускаю кораблики, песни, чаек,
Я не знаю беды, не вижу её споры.
Как и выбор богов, так и мой случаен.
Только имечко, как ни крути, Пандорра.
 
Перегон между станциями
 
Два слова в такт. Умеешь молча петь?
Глаза в глаза, открытые, как розы,
Доверчиво. Пуст разговор на треть.
И бочку- время не наполнить прозой.
 
Соседи пьют. У них такой режим.
Ребёнок плачет и хрустит пакетик.
Давай в глаза друг другу убежим
И вдруг одни останемся на свете...
 
 
XII.Золото Мидаса. Станция "Пески"
 
По закону Всемирного тяготения
Эф равно Эм умноженное на Жэ
Хочу-не хочу. Без разницы. - В теме я,
Чем человечество тяготится в душе,
 
Тыча в смешные уши Мидаса,
Надрывая над дураками живот,
Пока на лужке выгуливаю Пегаса. -
Ну, не жрёт, падлюка, совсем банкнот!
 
Разеваю рот - лишь один бутерброд...
Уж такая напасть. И не два зада.
Мне тосклив искренне перебор квот. -
Чтоб упасть под тяжестью? Вам досада:
 
Мне не жжёт руки золотое дерьмо.
Буратино я. Не Мидас. Полено.
То самое, выпавшее эволюции звено.
Говорите, что нет дурней во Вселенной?
 
И не надо руку хватать, золотить.
Ваше золото - ровно тысяча курток
Папы Карло... Откланиваюсь. Репит.
Золотите? - убиваю в себе манкурта.
 
Перегон между станциями
 
Прелесть длинных путешествий в схожденьи с ума,
В изобретении новых правил
Жизни. В окошке - лето/зима -
Всё, что бездумно ему оставил.
 
Там. - Здесь всё заново, заведено.
Тикают часики. Гудят пружины.
Там остаётся только окно
Жизни иной, бесконечность скрина...
 
XIII. Cудьба Одиссея. Станция "Беговая"
 
Я - Одиссей. Я странствую. Я чту
Судьбу, богов, друзей и Пенелопу.
Но я никак не попаду в Европу.
Я ощущаю вкус земли во рту,
 
Всегда надеясь. - В том и есть мятеж.-
Я невзначай повздорил с Посейдоном.-
И вот плыву. Но острова всё те ж.
Меняются лишь лица. Не каноны.
 
Я не борец. Но я гляжу в лицо
Своим невзгодам , бурям и напастям.
Я просто жду конца, в конце концов,
Я выкую удачу сам и счастье
 
Богам назло. Пусть хитрость - мой удел.
Я вновь и вновь переступлю черту.
Вернуться! - это всё, что я хотел...
Я ощущаю вкус земли во рту.
 
Перегон между станциями.
 
Была ль земля? давно гуляет пол.
Нас бьют в себе невидимые волны.
И каждый, устремленьем общим полный,
Давно до ручки внутрь себя дошёл.
 
И каждый - на земле, хоть край земли ,
Как прежде, пуст, как прежде, безучастен.
Бежали б впереди мы, коль могли,
Но молча бьёмся в бегу сопричастность...
 
XIV.Лабиринт Минотавра. Станция "Дно"
 
Демократия, деточка, - дохлая лошадь.
Если выход из лабиринта искать к цели,
Самомнения пропорциональна площадь
Разрушающей чудный "Арго" мели.
 
Мне не важен набор аргументов, принты,
Важно, с кем ты , с какой стороны стены.
Магистрали заканчивают лабиринты.
Есть у самого синего моря пена.
 
И пастух лучший не благодетель овцам,
Если шёлковы в руке сострадальца нити.
Мир таков. - Ни пастух , ни овца вовсе
Не решают, ограничась горизонтом событий
 
И смирением пленяющим у Минотавра,
Для которого нет мира, весь мир - стены
Лабиринта. По-прежнему на Судьбу ставлю:
Ей что нити разрезать мне, что вены.
 
Молча вглядываюсь в горизонт: вдруг да парус чёрный?
Но заранее знаю: не выход - белый.
Слишком просят высокую плату за учёность...
Вот увижу парус - и что делать?
 
Перегон между станциями
 
Ты, конечно, приезжаешь, когда... Когда
Устают поезда, города в прятки
Вдруг играть. Путь длиною в жизнь - ерунда.
Что б уже ни случилось, теперь в порядке,
 
Восстановлен план Бога надмировой.
Возвратилась земля под ногами владельцам.
Мир не вытянут рельсой. Над головой
Раздаться небо успело, раздеться.
 
 
XV.В очереди возле Стикса. Станция "Конечная"
 
Бог удерживает. Дьявол отпускает.
Отошёл от берега баркас
С душами, пока они решают,
Кто куда плывёт на этот раз.
 
Мученики мнутся. Санитарный
День в раю. Теперь в две смены ад.
Глянь, на стройке массово-ударной
Чьи-то души весело горят.
 
Не спешу. Макаю руку в воду.
Холодит до боли речка Стикс.
В давке жмётся уймища народу -
Здесь на всех одна идея-фикс...
 
Бог удерживает. Дьявол отпускает.
В мире было всё наоборот.
Очередь. Пока сижу на камне,
Камешки кидая в бездну вод...
 
 
Эпилог
 
Мой кот, кажется, помер.
Нет, кот, кажется, дышит.
Мдя, вот был бы мне номер.
Кот спит. Коту снятся мыши -
 
Погрызли книжки обложку. -
Достался том парапету. -
Я здесь. Исправлю оплошность,
Хоть дважды ни в лето, ни в Лету.
 
Довязан сон мой на спицах
Луной-вороной с вокзала,
Введён напуганным шприцем
Мой шторм в пространство. Всё мало.
 
Пускаю кораблики с ветром.
Гитару замучали рифы,
А печень - грифы-ответы
Гераклу. Дождь растёт, мифы,
 
Ведущие время к началу
Историй в солнце по крышам.
За серой спиною вокзала
Спит кот. Коту снятся мыши.
 
 
 
45. Электричка в Тверь
 
Что Земля, что Арракис, какая ни есть твердь -
Те же люди, дела, закидоны везде, верь.
Если есть у тебя меланж, то с водой проблемы,
Если тянет в Москву, электричка идёт в Тверь.
 
Звезд как грязи, а жизнь - колёсико от часов
Или вишенка в торте, ключик - открыть засов
Размахнувшейся круто в простом Ничего Вселенной.
Только жми осторожно - меж пальцев стечёт сок
 
В города, где ты не был, куда не придёшь никогда.
Ты воюешь с рожденья, волнуешься, как вода.
Что там выше больного багряного облака? Боги?
Вот бы карты судьбы удалось половчей раздать.
 
Вот бы выспаться, остановиться, списки сличить потерь.
Разглядеть ваши лица, пока ещё сам не зверь.
Только голову - ввысь и подумать мешают ноги.
Есть меланж - нет воды. Электричка идёт в Тверь.
 
46.. Мои стихи, прожитые до дыр
 
Мои стихи, прожитые до дыр,
Опаснее тебе, чем тьма и ересь,
Читатель. Внутрь мене, текел, перес
Ведут их торопливые следы.
 
Растить непросто доброе зерно,
Рвут кожу всходы и молотят кости.
И нужно строить каждый шаткий мостик,
То в ил уйдя, то попросту в говно.
 
Нетрудно лишь размерить мой хорей,
Мой замысел постичь - уже работа.
Глумливо клумбы разоряет кто-то,
Подсматривает кто-то у дверей.
 
А кто-то тащит рваный стяг и скарб
И разливает на алтарь поллитра.
Конечно, промолчу. Конечно, вытру.
Отчаянье глухое и тоска.
 
Ну, не ходи ты, коли до звезды.
Не петушись, не сей труху и мелочь.
Кому - не знают, знают, что же делать -
Мои стихи, прожитые до дыр...
 
47. В переходе
 
на за то тебе, лови!
А. Пушкин
 
Вот сижу я в переходе: морда - в гриме, губы - в мёде в древнегреческом походе
За руном ломать Столпы
По веленью энтропии из волны, прокисшей в пиве, за окраиной России
На задворках у Судьбы,
 
Как Прекрасная Елена, ( с водки - пробка, с пива - пена ), чья Вселенная нетленна -
Снятый холст Литератур.
Осень. Гол. Пора отлёта. Горний свет отрезал кто-то. Умирает нота. Рвота.
Переходный тур для тур.\
 
Спас для дур. Наивность пропил в гомерическом галопе "Ветер... по Европе". В жопе. -
Больше - с мёда, от обид,
Зревших яблоком. Устала. Нет ни феек, ни фиалок. Послевкусье карнавала.
Можешь, мальчик, - сделай вид
 
В магистральности сюжета. Ты - планида, я - планета. То кончается кассета,
То песеты, то судьба.
Фрукты, байки, пот со лба травят. Я глупа, слаба?! С Грибоедовым арба. -
Рыбой гроб хранит раба.
 
С пантеоном перекличка. Пушкин пуще строчит в личку. Чи-из! - вылетела птичка...
Кто сегодня Русский Хам?
Я на флейте - на скамейке. Клеют на меня наклейки, лавры, сели батарейки. -
Разменяю и раздам.
 
Спам. Ломаться не хотела, но себя не переделать - дух, душа, айфон и тело.
Смысл? - повсюду. От всего.
Но не выразишь его разливаннейшее море. На горе кресты на горе -
Ничего нет. Вязнет воск
 
В крови истин и материй. Холст окрашен - шаг растерян. Где же берег? Где же верить
Без долгов \ без дураков?
Без ошибки вжаться в зиму, чтоб метель, чтоб взгляды в спину, мой негаданный любимый, -
Про запас нажить врагов.
 
Мы упали. Невредимы. Или кажется мне, плут? Да, болит и там, и тут. Лжи и боли много в пьесе.
Наложи скорее жгут.
Я тебя оставлю в песне. Что вредней? - поймёшь в процессе. Яблоко роняю, персик
В это начатое "вдруг",
 
 
Голос, волос, колос, птицу, Шамаханскую Царицу, буквицу, передовицу? -
Иордань. Темна вода
При крещеньи. Смыслов гордость. Вышла годность слов, по горло мне пузатых яблок. Богу
Некогда и никогда.
 
...
 
Развеселою метелью в сказке скачут белка с елью то стрелой, то смутной целью. -
Это я или не я
Вам бренчу на переходе. - Морда в гриме, губы в мёде в древнегреческом походе -
За - не знаю. От - вранья.
 
47. Пеликаны
 
Я бегу от тебя к пеликанам.
К исполинам. А правда в них рыба?
Отцветают за юкками канны,
Облетают неслышно магрибы.
 
Витражи из осколочков света
Сквозь платановый бунт узорочья
Тёплой сказкой? малиновым летом ?
Старогагринский парк? Нижний - в Сочи?
 
От тебя - по колено в прибое -
Обернуться, столкнуться глазами.
Море, сладкое и голубое,
А на дне вьётся синее пламя.
 
Оглянись, как заклясть столько боли?
Да, теперь стала я твёрже кремня..
Море стынет в седеющей соли -
Слишком долго проплакало время.
 
Улыбнёшься на выцветшем фото.
Тыщу лет и во снах не приходишь.
Пчёлы склеили памяти соты.
- Пароходик, смотри, пароходик!
 
Долго плавала в разные страны.
Я большая теперь, чтобы плакать.
Но хочу убежать к пеликанам
И во сне увидать тебя, папа.
 
47. Дорога к родникам
Дорога к родникам похожа на петлю:
Натянешь - зазвенит и заискрится леской.
Допрячься-дотоскуй - дознаю-долюблю.
Моргнёшь - и жизнь моргнёт, горька, но интересна.
 
Нагнёшься, а зенит ударится в ладонь,
От солнечного дна всплывут за тучи рыбки -
И станут вдруг людьми, крадущими огонь
У бога, что им дал сомненья и ошибки.
 
Потянет с островов - проветрит сквозняком
Наивности надежд, ударится о берег
Вернётся в ничего такое пустяком,
Что хочется мятеж цветов и просто верить,
 
Что вырвется весна из липкости строки,
Оливу принесёт прекрасная голубка,
Врасплох заголосят живые родники,
Жизнь выльют из горнил не медью слов - в поступках..
 
А хочется? - и верь! а можется? - иди! -
По углям, по воде, по знаку, по молитве,
Решив: здесь рубим дверь, здесь - сердцем бьём в груди,
Здесь - месим новый мир и новый голос битвы.
 
Намутишь облака и звёздочки набьёшь,
Дорогу к родникам себе вернёшь петлёю.
Иначе ведь никак. От счастья плачет дождь,
А жизнь от полноты хохочет: просто клёво!
 
 
48.Верь мне
 
Именно бросивший камень имеет веру
В Бога, в хозяина, как хороший ротвейлер.
Мир догнивает, добрав до числа зверя.
Гуся бы Рим спасти. -
Гусли и бубны да над головой ладан.
Путь перешит. Латан белый свет-перелатан.
Не помогает волшебное слово "надо".
Только тухляк в актив -
Голым стоять, дожидаясь, как тот, в Кноссе.
Может, подаст, может, заново сдаст осень
Карту, поверив, под лето чумой закосит
И заплетёт в венки
Веру, надежду, любовь - выбирай любую.
Только плыви, нахлебавшись, хоть до буя.
Ни ветерка. - Просто нынче здесь глаз бури. -
Премия за косяки.
Ладно про веру. Что ржать, что рожать - истин
не обретешь. Мир наш есть.\ Мир наш немыслим.
Он простоквашей у Бога в бадье киснет.
Не посылается на...
Верь мне. У веры всегда будут сыты адепты.
Только в слова мы, в конечном итоге, одеты
Фридин платок завалился опять где-то
За времена
 
49. Сентябрит
 
Сентябрь круто взял под козырёк.
Слетает на бульвар листок облаткой.
Кто недозрел, уже недоберёт
Ни статью, ни аршином, ни повадкой.
 
Перебираю в пальцах колоски.
Сгущаются над горизонтом тучи.
И каждый, кто не лёг ещё в стихи,
Свою строку дождями дополучит,
 
Намоленными долом и горой.
Прозрачней воздух, домыслы и вещи.
Злодей линяет. Крепится герой
Проверками на страх и человечность.
 
Я зажигаю раннюю свечу
Под мерное кипенье электрички,
Сбежавшее в кленовую парчу,
Забрызганную грязью по привычке.
 
Привычке к смене. В ноги - ворох нот.
И сполохи, и жар на мокрых листьях.
Мгновенья сжаты, мысли, нивы, рот.
И каждый звук - затмение и выстрел.
 
50.Исповедь дурака
 
Я мало верил в вас, но менее - в себя.
Палю порой мосты, но не сжигаю писем.
Мне б щуку расспросить - да ловится сибас.
Оставлю рысий след - вам тут же мнится лисий.
 
Хватал пучок начал - потеряны концы.
Украсили венцом меня? - в мешок и в воду.
Казалось, Млечный Путь - а это просто сыпь.
Мечталось полетать - не обмануть природу.
 
Желалось да моглось - загашена свеча.
Метался бисер - вот и выдают мне перлы.
Согласен навсегда - не вышло и на час.
Истрачены вперёд надежды и резервы.
 
И страты дружный вздох таков - загривок взмок,
Мне в тортике свечей воткни - как дыр в заборе.
Ведь где-то ж был там Бог!.. да кто-то вилы в бок,
А раки на горе - нам, дуракам, на горе.
 
Да осени.- Жнивья достаточно, чтоб слыть
Полям моей судьбы безрадостной картиной.
Всё вырвано. - И вы. И я. Не ною. - Выпь
Впивается в тоску, залачив века скрины.
 
Каким последний бой получится с собой?
На небе тишина - за тучами арбитры.
Живу, раз слышу боль. Пусть, как и Бог, изгой
Насестов и орбит, ходок по кромке бритвы.
 
Что? громко? извини. - Во мне гудит зенит.
Я докричу, а ты сочтёшь в катренах блошки.
Недолго до смертей. Немного до зимы.
Кипеть ещё чуть-чуть - и допущу оплошность.
 
Как мельница скрипит, сбивая нас. Крепись!
Хромает Росинант, съедаясь жёлтой пылью.
Останется стучать - раз воля на цепи.
Мне б лихо петь да пить - но водку в воду вылью.
 
Но выпаду зерном - не в рост -так подберёт
Хоть юность - разомну весну и вскину колос.
Патроны у меня - стрелять тебе черёд.
Какая ширина полос и где тут полюс?
 
Вопросов частокол - ответов ни на грош.
И те, что раздаёшь, фальшивые, пожалуй.
Эх, тело б прокормить хоть за казённый кошт -
Но кормят лишь мозги сиропом. - Зря и мало.
 
А мир давно трещит от жадности по швам.
Век глупой саранчи осатанел от жора.
Огарочек свечи - по завещанью вам,
Распутицу моих унылых коридоров.
 
Себе оставлю взвесь надежд, какие есть,
Припрячу совесть от щедрот и славословий.
Пусть напоследок врежет по ушам оркестр
О вере и любви. Доверчиво. С любовью.
 
Отсеялось - в горсти, что, наконец, постиг.
Болото под ногой - утопла суть и почва.
Мне б в золоте ржаветь - кто ж за него простит?
Мостил тропу вперёд - колдобину на кочку,
 
Путь скатертью - в кусты, шелками - под откос... -
Подножки тут и там. Прям за друзей неловко.
Хотелось волком выть - ковшами жарких слёз...
- Спасибо, дал хоть ты на счастье мне подковку.
 
На бантики - шнурки, пущу вперёд клубок.-
Расея широка - вся дуракам-иванам.
Возьми мои стихи - в них жилкой тёплой ток...
Кривишься? надоел? - что ж, горевать не стану!
 
Да, прощевай! Пока!
Привет от дурака!
 
 
round-like
10
Получите больше читателей, отзывов и лайков!
АНОНСИРОВАТЬ
ИЗБРАННОЕ
1
Поделиться
Вконтакте
Одноклассники
Facebook
СТИХИ ЭТОГО АВТОРА