Есенин неудобно влез в петлю
«Поэты ходят пятками по лезвию ножа,
И режут в кровь свои босые души»
В.С.Высоцкий.
Есенин неудобно влез в петлю,
А Маяковский просто застрелился…
На мысли, часто, я себя ловлю,
А что Высоцкий, если бы не спился?
Рубцов задушен, Шпаликов опять
Пеньку с похмелья спутал со свободой,
В традиции до срока умирать,
У этой части нашего народа.
В Елабуге раб Слова частый гость,
Что тянет в заскорузлую сторонку?
Как что? Обыкновенный ржавый гвоздь,
В чулане покосившейся избенки.
Торчит он шестьдесят, с немалым, лет
Наверное, для тех, с горящим взором,
Кто жить, когда Марины в жизни нет,
Считает недостойным и позором.
Потрогав и поцокав языком,
И зачитав Цветаевские строки,
Вдруг, приколотит точно же такой,
Какой-нибудь поэт, в своей берлоге.
Ранимая натура наш поэт,
Который больше, чем поэт, в России,
Перо, вино, петля и пистолет,
Вот вам изнанка Дара. Эх, витии...
И режут в кровь свои босые души»
В.С.Высоцкий.
Есенин неудобно влез в петлю,
А Маяковский просто застрелился…
На мысли, часто, я себя ловлю,
А что Высоцкий, если бы не спился?
Рубцов задушен, Шпаликов опять
Пеньку с похмелья спутал со свободой,
В традиции до срока умирать,
У этой части нашего народа.
В Елабуге раб Слова частый гость,
Что тянет в заскорузлую сторонку?
Как что? Обыкновенный ржавый гвоздь,
В чулане покосившейся избенки.
Торчит он шестьдесят, с немалым, лет
Наверное, для тех, с горящим взором,
Кто жить, когда Марины в жизни нет,
Считает недостойным и позором.
Потрогав и поцокав языком,
И зачитав Цветаевские строки,
Вдруг, приколотит точно же такой,
Какой-нибудь поэт, в своей берлоге.
Ранимая натура наш поэт,
Который больше, чем поэт, в России,
Перо, вино, петля и пистолет,
Вот вам изнанка Дара. Эх, витии...