Холодные миражи Глава 3
1
Иван замолк. Молчал довольно долго,
Как будто не решаясь дальше продолжать.
Он чувствовал, что появись опять иголка,
И можно будет душу отпевать.
Поэтому Иван
Стал крепче в кулаке свой оберег сжимать.
По скулам Томчака волной ходило нетерпенье.
«И бред покойника, и росича рассказ
Разнились только в мелочах.
Так значит, это правда, нет сомненья.
Однако тот уже ушёл,
Остался этот говорить под протокол.
И если замолчит, не будет откровенья.
Поможем обречённому ещё припомнить».
Второй, по внешним признакам, священник,
Чтобы своим присутствием начальство не тревожить,
Сидел в углу и в полумраке,
Как будто он уборщицей забытый веник,
Ему до лампочки задержанного враки.
Искусство долгого придворного холуйства
На первый ряд не преданность выводит,
А правило: папаше поперёк не суйся,
Стой за спиной, и знай, что происходит.
Из дальнего угла он боссу смотрит в рот,
И видит, как на тайный пульт, где управление иглой,
Томчак настойчиво кивает.
Тот отрицательно качает головой:
После второй инъекции никто не выживает.
Ксенс не доволен, но спокойно говорит Ивану:
– Обманывать тебя не стану,
Известен ход дальнейшего повествованья.
Мне лишь подробности нужны.
Расскажешь, для детей и для жены
Продлишь существованье.
2
Через два дня, едва достигнув цели,
На части начал распадаться коллектив.
В спасение давным-давно никто не верил,
Страх неизбежного толкает на разрыв.
Встречались по утрам, едва бледнел рассвет.
Тогда делили суточную норму кислорода,
Давался каждому энергетический брикет,
Пакет с провизией, вода и…
Полная свобода на весь остаток дня.
Агав, он первым отдалился.
Нашёл пещерку меж камней.
С сидуром истинный еврей
Без устали молился и молился.
Совсем забыл, что он ещё и врач,
Что только тот услышит глас Господень,
Кто по себе родному прекращает плач,
И кто для помощи другим пригоден.
Пусть ты безграмотен или учён
Не за слова получена награда.
Творец достаточно умён,
Чтоб сделать ровно так, как надо.
Геолог болен был
И к доктору хотел сначала обратиться.
Увидел Сид, как тот к профессии остыл,
И как с религией пошли дела,
Решил самостоятельно лечиться.
А может быть на всех и на себя,
Что называется, забил.
Сид изысканья вёл,
И что-то там нашёл, но только не руду.
Какой-то непонятный герметичный блок.
Геолог на свою беду
Открыл его
и получил химический ожёг.
А рядом тот же след земной повозки
Ведёт до «черпака» проклятой «Ложки».
Проклятой, потому что сгинувший Хабит,
На дне расщелины какой-нибудь лежит
Или увяз в песках зыбучей сопки.
Вдоль поперёк изрезана гора
Изломами ущелий, дырами пещер.
То каменный навес, то вертикальная стена…
Велик природный скульптор-инженер!
Не менее велик,
Кто сделал копию всего,
Расчистил место, не оставив ничего.
И вновь массив воздвиг.
Но как иллюзию, оптический обман.
Захочешь, не найдёшь изъян.
Творенье совершенно, хоть на метр подойди,
Увидишь только горы.
Или на горную гряду из космоса смотри
Сквозь современные приборы.
Иван того не знал.
Он сутки напролёт ходил, искал
Хотя бы маленький намёк
Куда Хабит пропал.
Зачем? Кому от этого теплее будет,
Когда он мёртвого Хабита обнаружит?
Да никому.
Товарищи решили пропадать по одному
И в одиночестве поставить точку…
Иван порвал наружный слой защитной оболочки,
Когда катился по зазубренной щебёнке
Навстречу гладким валунам,
Напоминавшим издали роскошную бабёнку.
– Чёрт тебя побрал! О, Господи, меня прости!
Ругнулся, повинился, встал с колен
И оказался на расстоянии протянутой руки
От надписи.
Мол, некий член
Из марсианской тараканьей тьмы
Здесь побывал, взобрался на природный феномен.
В чём расписался и добавил: «Все козлы!»
Под ней, за шаг, блестела зет-свинцом подковка.
Такую же сорвал Иван, когда не ловко
По насыпи спускался, будто вусмерть пьян.
За ней нагнулся, снова поскользнулся
И головой об камень, как баран.
Ни искр, ни нестерпимой боли,
Ни кровь рекою не течёт.
А быть должно как раз наоборот,
Когда случайно, поневоле,
Башкой пробьёшь небесный свод.
Иван зажмурился, потом открыл глаза,
Но не увидел солнц, планет и лун.
Сорвало маску. И его лица
Коснулся свежий воздух-колотун.
Инстинкт вернул Петровича назад,
Он отползал на пятой точке.
– Мне надо… Надо в лагерь… Позову ребят.
Похоже, все мы родились в сорочке!
3
– Я знаю, где мы. Но вслух боюсь сказать.
У нас за это гладят против шерсти.
– Не вижу никого, кто рты захочет затыкать.
– Я думаю, что это Горизонт. Возможно, первый
Или второй, или какой-либо другой.
– Наверно. Но послушай, добрый доктор-ортодонт,
Во-первых, геолог без сознанья.
Ты напряги свои познанья,
И на ноги его поставь.
А во-вторых, любезный друг Агав,
Мне совершенно наплевать, какой у двери номер,
Мне важно, повторяю, чтобы Сид не помер,
И чтоб Хабита здесь найти.
Тогда и дверь отыщется, и к ней ключи.
Не тратя больше слов,
Агав над Сидом колдовал.
И через несколько часов
Петровича позвал:
– Я сделал всё, что мог.
Едва залеченный, присохший
Чудовищный химический ожёг,
Когда геолог проходил через мембрану,
Распространился ещё больше.
Абсцесс. Прогнозов говорить не стану.
Творец присутствует во всём.
– Ну, да. А Сида на закорках понесём.
Проблема, собственно. Куда идти?
Повсюду ровный свет
И пол, как стол.
Но повезло. Петрович в метрах десяти
Засёк мерцающий предмет.
А значит, направление нашёл.
– Ну, ничего себе!
Вторая, парная, – сказал Иван. –
Скорее полезай к сестре
В набедренный карман.
«Да! Вот он – Горизонт!
А сколько было баек,
Частушек под дребезжанье балалаек.
Официальных врак.
Всего наслушался,
Как средний статистический дурак.
И почему для нашей, безусловно, мудрой власти
Любой открытый новый Горизонт
Несёт одни несчастья?
Кумекаю, виной всему земляне.
Они хоть редко «роскую» играют на баяне,
Но на ступеньку выше каждый раз встают,
Когда научный поиск на Луне ведут.
Представить страшно, если на пустой поляне
Объявятся от власти марсиане.
Ведь слюни зависти у них давно текут».
– Прости, Агав, что за дверные цифры
Тебе несдержанно хамил.
Чтоб разгадать все заковыристые шифры…
– Я тоже самое, Иван Петрович, говорил.
Какой бы ни был, но я врач.
И доводилось мне читать
Негласные с Земли журналы,
В которых были материалы,
О «бесовском» проекте «Вечная Весна».
Скажу, Петрович, откровенно: я
Сам бы лёг на Горизонте Два.
На Первом
Всё заточено под эти ритуалы.
«Мы явно здесь не там» –
Говаривал мой дед Абрам.
Что до Четвёртого – пикеты и манёвры,
Обкатка добровольцев и юнцов.
Туда стекаются со всех концов
Охочих до баталий толпы.
Опять не наше положенье.
Последнее предположенье:
Здесь Пятый – империя инетов,
Но это даже несерьёзно где-то.
Туда живому человеку
Заказан путь, отныне и до веку.
Петрович слушал, а потом заговорил:
– Ты, кажется, про Третий пропустил.
– Да, с Третьим вышла неувязка.
Похоже, он на кончике пера мираж.
Теоритическая сказка.
– Агав, а ну-ка, Сида подержи.
Иван стал вылитый мифологический типаж:
– И где тут миражи?
4
«Задание подходит к успешному концу.
Сюрпризов неприятных? Нет, не жду.
Как только будет найден связь-канал,
Уйдут все данные в Аналитический Портал,
И вслед за ними я на Землю полечу.
Как будто просто: отыскать пропавший марсоход,
Запущенный с орбиты кораблём разведки.
И выстрел был довольно метким,
Но потерялся среди каменных пород.
За этой простотой другая цель стояла:
Разнюхать место
Гравитационного удара.
В Сантук пришли подробности затеи.
Я был немало удивлён,
Ведь только с нынешних времён
Таким как я подобное могли доверить.
Прошёл экстерном курс спец-подготовки,
Под выбранный объект чуть внешность изменил:
Добавил в нос горбинку, бородёнку отпустил.
А дальше начались бюрократические гонки.
И вот,
Кретинами командовать назначен был.
Пока мы цугом по пескам тащились,
Игралась интермедия скорей.
И только у стены
Актёрские азы по драме пригодились
И лекции по психологии людей.
Мозоли каждого я знаю точно
Заставить их смертельно рисковать
Логически легко, но всё-таки… порочно.
А может, нет? Поди пойми.
Но не обязан я вопросы датские решать.
Тем более, что местные царьки
Отлично научились на людей капканы расставлять.
Потом был пеший переход.
Но, думая, что всё, никто мешать не будет,
Пришлось включить «Усердный псих».
Усердно тратил свой и общий кислород.
Усердно к цели шёл, изматывал других.
Я знал, что победителей не судят.
Однако, как назло, нашли проклятый флайер.
Как будто кто-то целый склад для нас оставил.
Тогда же мне искомый марсианский трактор
Прислал не пламенный привет –
Извилистый невнятный след
Имел загадочный характер.
Он вёл до флайера, потом почти обратно.
Признаюсь, до сих пор мне не понятно.
Ещё один тревожный фактор:
Иван – латентный лидер – начал понимать,
Что экспедиция
К руде, к метеориту
Одна… Я не могу сказать.
Одна лишь ширма, фикция.
Что вилами всё писано, да по воде,
Что нет доверия начальнику Хабиту.
Ну, то есть, это мне.
Дальнейший путь был недалёк.
Я выучил урок и сразу смылся.
Треклятый марсоход с налёта не нашёл.
Сейчас мне ясно:
Он сингулярностью накрылся.
Шагать сквозь чёрную дыру впервые, напрямик
Совсем не то, что перекрёсток, пусть опасный,
С закрытыми глазами и на красный
Переходить во время часа пик.
Не знаешь, где и как ты будешь собран.
Возможно, в булочной недалеко,
А может быть в галактике Веретено
Аборигенами подобран.
Случившийся расклад не самый худший.
По вычислениям на Третий Горизонт
Гравитационный ветерок попутный
Унёс меня и «шестисотый» вездеход.
Понятно, что за зверь. Вопрос, зачем?
Зачем меж Марсом и Луной
Он создал ниппельную дверь?
Что характерно, как попасть домой?» –
Так размышлял Хабит.
– Вы только поглядите на него, Агав и Сид,
Мы обыскались,
А он на бампере сидит.
Беглец невозмутимый с виду
Рукой нащупал рукоять.
– Иван, что за обиды?
Раз хочешь группой управлять,
Так управляй.
Веди всех прямо в местный рай.
А Сид? Я вижу он уже в раю!
Со звуком «пью-ю» хлестнул оранжевый пучок,
Потом послышался хлопок,
Последним было «Мать твою!..»
Стрелок направил ругер на врача.
Повторно плазма слепит золотисто.
Не долетев двух сантиметров до плеча,
Вдруг, раз, и в воздухе повисла.
Оскаленный Хабит весь в динамичной позе
Застыл, как жидкость на морозе.
Стоп-кадр. Движенья нет.
– Какой несдержанный у вас инет.
Любезный, вы бы потихоньку,
Вот так, бочком-бочком, в сторонку
Отошли. Ну, и довольно, хватит, ладно…
Признаться, всё-таки накладно
На миллиарды скорость света мне делить,
И тиканье часов инета тормозить.
Так, возвращаю всё и вся на круги.
Я понимаю, вы сейчас в испуге,
Но надо в руки взять себя.
Тут незнакомец слез с индифферентного осла,
К Ивану подошёл,
Помог геолога на гладкий пластик положить.
Иван перчаткой кровь с забрала маски стёр:
– Насквозь пробита голова.
А мог бы жить да жить.
– Жениться, народить детей. –
Добавил горестно еврей. –
Что натворил безжалостный бандит?
А тот молчит, обмяк, остекленевшие глаза.
Ствол ругера у ног дымит.
– Покрылась плесенью твоя душа.
– Вас, кажется, зовут Иваном?
Так вот, в антропоморфном типе проводов навалом.
А что до человеческой души,
Пусть не стандартного, но всё-таки инета,
Так это…Это,
Как от Марса до Луны.
Нет, перегнул и неудачное сравненье.
Да, кстати, поздравляю с Днём рожденья. Иван. Агав?
Вам повезло, что я с утра катаюсь…
– На ослах?
– Осле. Его зовут Реховски.
Охотник страстный до морковки
И прогуляться по садам.
При этом умница, до неприличия упрям.
Ему и мне…
– Не зябко? – вяло перебил Иван. –
Вы оба как бы налегке.
Мираж? Иллюзия? Дурман?
– Договоримся, Ваня, сразу:
Обманом не живу и от других не жду
Подобную заразу.
Наряд мой показался неуместным?
На всё есть договор…
С одной особой местной.
Мужчина замолчал.
Осёл хвостом по сторонам качал.
– Я вас рассказками намеренно развлёк,
Чтобы купировать опасный шок.
От стресса ломота в висках,
Тошнит, с рассудком прибабахи.
Агав, не надо дёргать за рукав
Моей застиранной рубахи.
– Ликуй душа! Великий Машиах
За все перенесённые лишенья
Через посланца, через тебя
Дарует мне чудесное спасенье,
Которому свидетель был не только я.
Иван, в твою копилку доказательств эти чудеса.
Без них Сын Божий, просто чей-то сын.
Всем правильным словам – цена алтын.
Я просто верил, верую и верить буду
В предначертание одно…
– Агав! Естественно,
За каждым, как вы сказали, чудом,
Кто-нибудь и что-нибудь стоит.
Вот, например.
Хабит – интеллектуальный прототип…
– За всем, что существует, Бог следит.
Он любит и меня, и свой народ.
Мы ждём. Он обязательно придёт.
– Любезный, отчасти разделяю вашу веру.
Неважно имя. Я склоняюсь к Инженеру.
Идея популярная в народе…
Продолжу про синтетика.
Он тоже чудо в своём роде.
Набрался отвратительных манер,
Но виноват не инженер,
А тот, кто, собственный навоз разносит по природе.
Достаточно убрать вот этот маленький блочок.
Здесь клапан перекрыть, а здесь, чтоб он открылся.
Инет ошибки прошлые повесит на крючок
И снова в строй. Срок службы обнулился.
Теперь Хабит – болванка, чистый лист.
Уйдёт к своим на Пятый Горизонт.
Не вышел из него антропоморфный Бонд,
Возможно, выйдет неплохой таксист.
Оставьте злобу и забудьте про инета.
Навечно разошлись случайные дороги.
Он будет с кем-то как-то где-то.
Ничтожное одно из очень, очень многих.
Для человека важен человек,
Живое тянется к живому.
Определение нехитрое, простое.
Его легко запомнить, имярек.
Давайте лучше новым коллективом
Сорвёмся, свинтим, свалим, двинем.
Допустим на восток.
Я гарантирую вам дивный,
Прэлэстный уголок.
К тому же, мне пора назваться,
Как принято среди людей.
Я – Сомов. По имени – Сергей.
В чём вас прошу не сомневаться.
Давайте друга вашего положим на осла,
На голом пластике лежать негоже.
К тому же, можно предпринять…
Мужчина шёпотом, едва ли разобрать,
Как будто про себя продолжил:
– Ведь есть делишки, есть дела…
Я попрошу. Она поможет.
5
На небе Солнца нет, а значит, нет теней.
Нет смены дня и ночи.
Их новый проводник Сергей
Стыдит осла. Осёл идти не хочет.
Ему «двухсотый» груз претит.
Сергей сердито что-то в ухо говорит.
Животное упрямо бьёт ногой.
Тогда Сергей пинком под хвост: «Домой!!!»
Итак,
Сердитый Сомов уводит караван.
За ним идёт признательный Агав,
Вслед настороженный Иван.
Реховски с ношей, чуть отстав.
Шли час, а может, двадцать два.
Здесь время как-то неприметно.
Не может быть!
На пластике растёт трава!
И воздух потеплел заметно.
Проплешины сменил растительный покров.
Пошёл кустарник, деревья замелькали.
Вдруг выглянуло…Солнце! Появилась сень лесов!
И даже заросли! Цветочные поляны!
А воздух? Это вам не перегретый кислород
С искусственной химической отдушкой.
Здесь лето тёплое умеренных широт
Сплетает запах сена и грибной опушки.
Тропинка, подорожники чуть-чуть в пыли,
Цветы и ягодки созревшей земляники,
Петляя, на песчаный берег привели.
В спокойных водах озера – от Солнца блики.
У самой кромки – стрелы камыша,
Кувшинки белые ныряют в глубину.
Немного дальше треугольник шалаша,
Баркас, привязанный к столбу.
Обрыв крутой, но не высокий
С корнями сосен в капельках смолы.
Пологий пандус, достаточно широкий
Вёл с берега в тенистые сады.
А через них легла прохожая дорога.
Зигзаг. Загиб. Мосток через ручей.
– Почти пришли. Осталось нам не много. –
Вспотевших путников взбодрил Сергей.
Он не соврал. Дорога стала подниматься.
Фруктовый сад сменил душистый травостой.
И вольный вид стал открываться:
На луг, на сад, на озеро, на лес густой.
А дальше дымка, в которую садилось Солнце.
А дальше виден Горизонт…
Пришли. Всё то же Солнце на стекле в оконце.
Метёный двор и никаких ворот.
Из гладких брёвен срублен пятистенок,
Высокое крыльцо на толстой ножке,
Навес и лавочки для посиделок.
И к низкой баньке мощёная дорожка.
За домом что-то, очевидно, для хозяйства.
Короче, аккуратно всё, без разгильдяйства.
Сергей Реховски взял под мокрые уздцы.
– Вы проходите, раздевайтесь, отдохните.
Я тело на ледник…
– Нет, Сомов, погодите.
Как говорят обычаи, писание, духовные отцы –
Должны мы до заката, простите, Сида сжечь.
Развеять прах в последний путь.
А уж потом, и отдохнуть, и помянуть.
– Похвально всем традиции беречь.
Однако здесь, замечу, мир особый.
– Каким бы ни был мир, прошу, не трогай
Основы веры. Аз, что называется, воздам.
Агав в испуге приложил ладонь к губам:
– Иван, не надо, не перечь!
Хозяину достойному виднее,
Как с телом Сида лучше поступить.
Я верую, что он плохого не имеет.
– Что остаётся? Верь, раз не хотел геолога лечить.
Ну, ладно, утро вечера мудрее.
Сергей увёл осла на задний двор.
При этом, не смущаясь, показал глазами Ване,
Где можно отыскать топор,
И где поленница. Для бани.
Петрович в знак согласия развёл руками.
В парной нашлись: котёл на каменке,
Три полока, три веника, тазы,
Кедровое ведро, запарник, термометр, часы.
В уютном небольшом предбаннике:
Дубовый стол,
Вокруг него дубовые скамьи.
Приколота к стене фривольная открытка
И.. на верёвочке сухая рыбка.
Иван Петрович в мокрой простыне
Рассматривал картинку на стене.
– Как хорошо!.. С каких далёких пор
Я по-человечески не мылся.
Как будто заново родился.
Вечерний трудный разговор
Им окончательно забылся.
6
Настала ночь. Взошла неполная Луна.
Своим неаккуратным поведением,
Как будто чашу с пудрой серебра
Просыпала на всё в одно мгновенье.
В озёрных водах копию свою купает.
Тем временем, Иван на сеновале размышляет.
– На иммигрантской транспортной лодчонке
Я подписал впервые новые пелёнки,
Когда поддавшись песням приходского звонаря,
Родители отправились на Марс.
С тех пор, все смыслы текстов псалтиря
До самого последнего сейчас
Мне служат путеводною звездой.
В них ближний путь к Творцу указан по прямой
Без дополнительных просёлочных дорог,
Объединённых в развитую сеть.
На правду, если посмотреть,
В них сам Творец невольно заблудиться мог.
К нему и легче, и быстрей
Идти без дорогущих костылей,
Надеясь на возлюбленного сына.
Такая убеждённость Агава возмутила:
– Давай-ка, обойдёмся без детей,
Не исполняющих пророчеств.
Однако, если, – продолжал еврей, –
Мой замысел услышать хочешь,
Брось хныкать о торговцах в наших храмах.
Сюда нас занесло недаром.
Обставить можно положенье делово:
Через факирство-волшебство,
Ну, скажем, Сомова Сергея,
Возможно выйти на Творца.
Здесь благодатная для встреч земля.
Иван соломинкой ткнул в бок еврея.
– Ты что?
От пара охренел? Иль бес навеял сон?
За каждым фокусом стоит не познанный закон
Физической основы мироздания.
Конечно, Бог построил зданье,
Но по гостям не ходит он.
И что бы ты ни говорил…
– Ушами надо слушать.
Ты, Ваня, важный фактор пропустил
Про заключённый тайный договор.
И, стало быть, они общались напрямую.
– А я тебе, балбес, толкую…
– Я буду спать. Мне вреден на ночь спор.
«Каков гусёнок, Моисеев сын!
Ко мне затылком повернулся,
Чтоб я с религией своей заткнулся.
Но удивил.
Про бабу Сомов, помню, говорил,
Да мало ли что говорит про женский пол мужчина.
Мне интересна не она, мне интересен тот,
Кто время, как тростинку гнёт,
И ездит на осле в одном застиранном белье,
Как будто Третий Горизонт –
Цветущая равнина.
Кто он? Удачливый рыбак простой?
Гончарный мастер, банщик, пекарь,
Печник, сапожник, гастроном, столяр, портной,
Заядлый садовод, аптекарь?
Осла – заразы – укротитель?..
…Учёный…Праведник…
…Неординарный человек…
…Спаситель…»
Иван не смог поднять усталых век.
7
– Не буду к сеновалу привыкать.
Приятно пахнет, но меня как будто били.
К тому же одеяло дать забыли.
Я попрошу у Сомова кровать
Поставить в маленькой отдельной комнатушке.
Агав с ворчанием стал руки мыть в кадушке.
– Иван, на шею мне полей.
И принеси махровый полотенец.
«Смотрю, освоился в раю еврей,
Ведёт себя, как местный уроженец.
Да, Бог с ним. Что ж, пора вставать.
Я выспался, и мне понравилась душистая кровать».
– Держи, рушник. А хочешь, я тебе намылю шею?
Ты что, Агав, как каменный застыл?
– Я брежу. Я глазам своим не верю.
Ведь, правда, Ваня? Сид… Вчера он мёртвым был.
– Мертвее не бывает.
– Ага. Он вместе с Сомовым сюда шагает!
Иван в кадушку уронил рушник.
Сид не был пеплом, но из пепла он возник.
Живёхонький, хотя немного бледен.
Но в голове не видно сквозняка.
– Ребята, вы наверняка,
Взамен своих нравоучительных обеден
Готовились устроить что-то вроде тризн.
Не время вспоминать про догматизм.
Мне Сомов предлагает молоко,
И свежую краюху хлеба.
Агав, поднявший руки в небо,
Благоговейно прошептал:
– Ещё… Ещё одно…
Петрович к Сиду подошёл, обнял.
– Какое в биографии сальтО загнулось…
Вчера Сергей от спешки удержал,
Чтоб я не сотворил большую глупость.
А так бы ты над озером летал.
Пойдём за стол,
Нам есть о чём поговорить.
Сергей из деликатности ушёл
Кормить осла морковкой.
– Иван, не знаю, как и быть.
Про Сомова хочу сказать,
Но мне неловко
Холодному уму над чувством волю дать.
Вчера я трупом был, а он пять лет назад.
Известный физик, открывший полую Луну,
Полно регалий и наград не только за петлю
Возвратной памяти. Ему
Присущий осторожный на науку взгляд –
Семь раз отмерь и делай –
Воистину граничил с фанатичной верой.
Других учил и сам творил не наугад.
Он умер на каком-то Горизонте.
А делать выводы, меня увольте.
Я сам сейчас из редких исключений.
А может, хватит нам на …опу приключений?
– Согласен.
– А я нет.
– Что, мужики, серьёзный держите совет?
Прижав к груди бидончик с молоком
И с корочкой пахучий каравай,
Сергей приблизился к сидящим за столом.
– Ну, раз такое дело – разливай!
По-разному на каждого из вас
Влияет сила здешнего контента.
Кто любит молоко,
Кто любит квас,
А кто-то, то и то одновременно.
Не в принципах моих вас заставлять, неволить.
И даже, если б захотел себе позволить,
Я не могу нарушить взятых обязательств,
Поскольку связан рядом обстоятельств.
Итак. Желающим уйти я помогу подняться на Второй,
Потом на Первый. Дальше путь домой.
Мои возможности на этом прекратятся.
Советую по космосам не шляться,
Жить жизнью честной, скромной и с семьёй.
Кто хочет здесь прожить,
Тот выберет не праздный путь.
Себя кормить, поить, одеть, обуть…
По списку род занятий далеко неполный.
Но гарантирую, что труд здоровый
Позволит многого увидеть суть.
Прощайте! Хотя бы редко вспоминайте
Сергея Сомова и умного, упрямого осла.
Наденьте безделушки-амулеты.
Не сомневайтесь, на вопросы есть ответы.
И помните о силе, что однажды вас спасла.
8
Над аэровокзальной суетой
Пропел стандартный мелодичный гонг,
И тотчас голос с сексуальной глубиной
Отчётливо и нежно замурчал:
– Челнок Селена – Первый Горизонт
В срок прибыл на семнадцатый причал.
Платформа-лифт до уровня «Песчаный грунт»
Опустится через одиннадцать минут.
Встречающих и представителей «Весны»
В эрайвел-финиш-холл прошу пройти,
Куда выходит регистрационный коридор
Двенадцать-бис, зелёный тач-колор.
Обратный таймер шаттла – три часа,
Включая пасс-контроль и чек-багаж.
Спасибо!
Дили-донг!
– Наверно, это наш. Ещё один прыжок,
И навсегда прощай Луна.
В расстёгнутой «аляске» невысокий человек,
Чуть-чуть сутулясь, будто тяжесть на плечах,
Смотрел на эскалаторов разбег,
Бетон и сталь в неоновых лучах.
«Похоже как у нас, а всё же по-другому.
В логичной простоте расчётливый уют.
Надраено, начищено, в «толчке» спускают воду.
Инеты, чёртушки, туда-сюда снуют.
А люди? Их, конечно, очень много.
Но нет толпы и нет очередей.
Скорее по привычке вспоминают Бога.
Грешат во всю, а жизнь… идёт вольней».
– Ещё есть время, предлагаю подкрепиться.
Да, что с тобой? Ты бледен, друг.
– Устал. Мутит. Пойду умыться.
– Иди. Я закажу тебе индийский лёгкий суп.
– Индийский? Лёгкий? Не смеши.
Но напоследок для души, пожалуй, что-то с карри…
Мужчина,
Тот, что говорил о ресторане,
Похлопал по тщедушному плечу:
– Прорвёмся. Я тебя за столиком, короче, жду,
Где есть народная меню-программа.
О! Не успел сказать, пошла контекстная реклама.
На уровень «Песчаный грунт» отведать острого зовут.
9
Зайдя в клиентский зал кафешки «Посошок»,
Он испытал, как сам себе сказал,
Культур-логический, и любопытства шок.
Довольно тесное пространство
Включало разношерстное убранство
Всех главных этносов в истории Земли.
К примеру, весь сыхеюань, конечно не смогли
Впихнуть. Но не было и дилетантства.
Глаз гостя постоянно натыкался
На незнакомые ему дворы.
Мужчина мимо проходил и удивлялся:
– Чудны, Творец, дела твои!
Прости, но в этой пестроте не вижу толка.
Со школы знаю о пяти народах только,
И то им договариваться сложно.
А здесь? Немыслимо. Невероятно. Невозможно.
Что может вместе их держать?
В чём корень возражений моей те́зе?..
Ну, надо ж! Знакомый интерьер в разрезе!
Изба. Избу душой могу понять.
Изба скорее походила на трактир:
Столы раздвинуты, у каждого – массивные скамьи.
Места все заняты, но был в углу один,
Зажатый между фикусом и к нужнику дверьми.
Там в одиночестве серьёзный мужичок
Неторопливо ел окрошку на кефире.
Картошечка печёная в мундире,
Горбушка чёрного и зелени пучок
Простую трапезу логично дополняли.
– Любезный…г-мм…гражданин, нельзя ли
Составить вам компанию в пристрастии
К классическому роскому меню?
Потухший взгляд сменило слабое участие.
– Пожалуйста. Я только не пойму:
Раз вам по вкусу русская окрошка,
Зачем, надеюсь, не нарочно
Менять её национальность?
Прошу понять мою принципиальность:
Мы с ней с единых берегов.
– Не будем бычиться из-за нелепых пустяков.
Допустим, у меня особый говор.
Важнее, как её готовил местный повар.
– Согласен. Как вас величать?
– По документам я – Степан.
– Степан? Прекрасно. Леви Дан.
Что? Не похож на русского,
И мой последний ужин понарошку?
Степан, вы закажите роскую окрошку.
В ответ мужчина понимающе кивал.
Вдруг замер весь, едва не закричал,
Как будто через сердце пропустили ток:
Последний ужин… «Посошок»…
Дан видел всё и продолжал:
– Я выиграл, сначала загадал:
Обязан кто-то был ко мне подсесть.
Я вижу, вы случайно оказались здесь.
Последний шаттл для вас не катафалк.
И если не боитесь вы с покойником поесть…
Степан его прервал:
– Несчастный! Я не знаю всех причин,
Но чтобы добровольно в петлю лезть,
Отречься надо от всего, что свято есть,
Забыть, что жив Спаситель Сын.
– Я совершенно трезв, Степан.
Хотя и принял бы на грудь стакан.
Нет сумасбродства. Я вполне в уме…
А что до ценностей, они всегда при мне.
Дан пальцами провёл по жилистым вискам,
Большим залысинам. Сцепил их на затылке.
Взгляд что-то лихорадочно искал.
Сложились губы в горестной ухмылке.
– Наука – современный идол – обещает нам,
Что лучшие, счастливые мгновенья,
Не пропадают, а хранятся где-то там.
Что обретём умиротворенье,
Когда в нефрит нас пеплом запакуют.
Мол, в бесконечном цикле повторенья
Проблем с потусторонней мистикой
Для нас не существует.
– Вы в это верите?
– Верить я обязан. К тому же, Договором связан.
Практичный мир. Практичный Договор.
В обмен на социальную стабильность –
Позволить молодым раскрыть себя, как личность,
Уйти без принуждения на задний двор.
– Так значит, ваш потенциал…
– Вот, самое оно, и в точку ты попал.
Не страшно потерять с родными и друзьями связь,
Ведь с ними все счастливые фрагменты.
Обидно, нитка жизни порвалась,
А с ней, аутентичности патенты.
Увы, уже не я, уже другие,
Исправят жёсткость современных мер.
– Да-а, в вашем прогрессивном мире
Вы натворили всяких дел.
И я, обычный инженер,
В нём жизнь прожить бы не хотел.
Для вас религия – железки, провода,
Научный гений общественного типа.
А жизнь не больше, чем белковая среда.
Вы с лёгкостью доводите себя до суицида,
Хватаясь за соломинку. А рядом плот
По бесконечному течению плывёт.
Гордитесь костылями взамен свободного движенья…
Нет, Дан, я знаю ваши возраженья.
Послушайте, как мыслю я.
Дух творчества и мне знаком,
И радость нового мне не чужда́.
Не вскладчину, а собственным умом
Дойду до замысла Творца.
Он точно расставляет вешки
В стремлении себя познать…
Мы чудесами их привыкли называть.
– Я в чудеса не верю.
– Естественно, конечно…
Ни в чудеса, ни в россказни про рай…
Последний, между тем, недалеко.
Ну, скажем, не совсем.
Но дверь в него – не дверь в сарай.
Чтобы дойти, не каждому дано.
– Ты что, Степан, туда проездом?
– Проездом – да, но не туда – обратно.
– Невероятно,
Насколько у людей фантазия сильна.
Поведай,
Мне информация сейчас особенно полезна,
Ведь в крохотную кучку пепла…
– В том есть твоя и общая беда.
Я сам хотел погибшего согласно ведам сжечь.
Спаситель коротко и чётко запретил:
«Не сметь!»
На следующее утро друга воскресил.
Я вижу, недоверье вызвал мой рассказ.
Что ж. Мой друг немного сам не свой,
Блюёт сейчас,
Но подойдёт сюда достаточно живой.
К тому же, есть совет не лгать
И от других вранья не ждать.
– Спаситель, говоришь. И лично ты знаком.
Он, кстати, родом не из «дома хлеба»?
– Иронию оставьте на потом…
Простите, Дан… Нет чёткого ответа.
Он обещал и он пришёл.
– А был ли ослик?
Спросила девушка с соседнего стола.
Степан ответил:
– Каверзный вопросик.
Касательно осла, то был осёл.
Но не в животном длинноухом дело.
Я сердцем, хоть не сразу, принял очевидность
И чувствам уступил. Душа давно хотела
Убрать посредников бесстыдность.
Свершился поворот.
Внезапно зазвучал орган.
Под шарканье подошв на выход тянется народ.
Дан Леви крепко руку жмёт:
– Степан. Не стану лгать, что безразличны миражи,
Твои фантазии. Ты там… кому-нибудь скажи:
Жизнь вечная – не карусель. Ручьями пота, крови, слёз поли́та.
Пусть остановят нашу канитель
И взоры обратят на залежи подлунного нефрита.
10
Взяв новых «смертников» в недолгий каботаж,
Шаттл отвалил от орбитального гиганта –
Искусственного спутника для финиша и старта
В удобной точке равновесия L-два Лагранж.
Наружное кольцо на сотню километров
Пестрело пирсами для разнотипных кораблей,
Строительными доками с десятками скелетов,
Слепящих мини-солнцами от сварочных лучей.
Параболы антенн диспетчерских отделов;
Жилые комплексы в прозрачных пузырях;
Бесчисленные шлюзы, башни разных форм, размеров;
Военный арсенал в защитных кожухах.
В центральной части – шар энергетической обвязки,
Соединённый фермами с кольцом.
Сеть траволаторов и магистральные развязки
Опутали амбициозный космодром.
В эфире слышались короткие команды,
«Добро пожаловать!», «Семь футов под кормой!»
«Куда ты прёшь?», «Матчасть учите, практиканты!»
Смех, ругань, музыка и анекдоты с бородой.
Привычный ритм космической парковки.
От предназначенной для дальних перелётов бровки
Немного старомодный лайнер отошёл,
На малых маневровых развернулся
И, как пловец от стенки, оттолкнулся –
Пилот с молитвою завёл
Ионно-плазменный движок,
Чтоб совершить на маршевом прыжок
До терминала на орбите Марса.
Ни лайнера, ни эмигрантов… Запашок
Взаимной неприязни только и остался.
На полпути до пункта назначенья
Через кингстон командной рубки
В довольно смелой для полёта юбке
Прошла девица без следов смущенья
На миловидном, чуть нахмуренном лице.
Фигурка, ножки, ноготки… Она ва-а-ще
Приятное производила впечатленье.
Вся вахтенная смена вместе с капитаном
Одновременно отвернулись от экранов,
Рассматривая гостью с головы до пят.
– Привет, ребята! Раздели – одевайте!
И больше на меня не отвлекайтесь.
Работайте! Вам говорят.
Взбешённый капитан едва не прикусил язык.
В своих владеньях ОН приказывать привык.
– Послушай, цыпочка, вон с мостика долой.
Иначе я ремнём пройдусь по голой ж..пе.
Твои клиенты ждут тебя в салоне.
Туды и растуды, и в глотку, и в печонку…
Девица поманила капитана головой:
– А ну-ка, отойдём, крикун, в сторонку.
Не бойся...Молодец… Расстёгивай мне блузку.
Смотри… Не торопись… Вот здесь…
Мужчина покраснел. Напрягся весь.
Внезапно вытянулся в струнку,
Скорей, в басовую струну.
– Простите, мисс. Как говорится, чем служить могу?
Мне за себя сейчас неловко.
Знак Департамента и вдруг…татуировка.
– Расслабьтесь. Это просто временная мода
На опознавательный значок…
Радиста мне,
И экстренный закрытый связь-канал.
Направленный пучок
Несущихся фотонов содержал
Секретный текст такого рода:
«Защитный Департамент Провинции ЕЭС.
Секьюрити отдел.
Подразделение Внешних Эмигрантских Дел.
Отправка: время, дата. Тип: экспресс.
Агент: Оливия Гужильска,
Текущее задание: «Последнее рагу»
Служебная записка.
Согласно правилам по рангу довожу
О главных фактах, имевшим место быть.
Среди желающих отбыть
К местам сознательных мучений,
Услышан мной приватный разговор,
Порой переходящий в жаркий спор,
Бесспорно, полный еретических значений.
Один из спорящих – землянин Леви Дан.
Пенсионер. Без сопровожденья близких.
Второй без явных признаков прописки
Гораздо интереснее. По имени – Степан.
Я слышала отдельные крамольные слова,
Суть разногласий до конца не поняла,
Однако проследила путь событий.
Тот первый, что назвался Даном Ле́ви,
Минуя лишних ритуальных чаепитий,
Без промедления отправился со всеми
В огонь на нижний Горизонт.
Степан, а вместе с ним больной дружок,
Имея визу русских эмигрантов,
На лайнере «Стремительный Ковчег»
Среди трёх сотен человек
Летят на Марс.
Степан, признаюсь, не лишён талантов,
Стал проповедовать среди умов.
Пришлось вмешаться мне. Сейчас
Они в беспамятстве.
Степан практически здоров,
Второй находится на грани –
Врачи бессильны распознать причин деструкций.
Для веры истиной считаю их врагами.
Для нашей в частности.
Дальнейших жду инструкций».
