ОДИССЕЯ. Песнь седьмая
ОДИССЕЯ
Песнь седьмая
(Попытка приблизить перевод Жуковского
к современному литературному языку)
Так Одиссей благородный Афине Палладе молился,
А в это время царевну везли крепконогие мулы
В город. Достигнув красивых царёвых палат, Навсикая
Въехала сразу во вдор и сошла с колесницы. Навстречу
Вышли её молодые, бессмертным подобные, братья.
Мулов они отпрягли и в покои корзины с одеждой
Мигом втащили. Ушла на свою половину царевна.
Там уж огонь в очаге разводила поярче рабыня
Евримедуса, чтоб ужин любимице быстро сготовить.
Некогда в быстром её корабле увезли из Эпира,
В дар Алкиною назначив, поскольку в то время над всеми
Властвовал он феакийцами, богом в народе считаясь.
Ею Была Навсикая воспитана в царском жилище.
В город направил тем временем путь Одиссей. Но Афина
Облаком тёмным его окружила, чтоб не был заметен
Он никому из людей феакийких, кто мог бы до срока
Выведать имя скитальца, зачем он пришёл и откуда.
Но, подойдя к воротам городским, повстречал он богиню
В виде несущей скудель молодой феакийской девицы.
Встретившись с девой, спросил у неё Одиссей богоравный:
«Дочь моя! Можешь ли ты указать мне палаты, в которых
Ваш повелитель, божественный царь Алкиной проживает?
Много всего испытавший, судьбою сюда издалёка
Я занесён. Мне никто не знаком здесь – никто из живущих
В городе вашем, а также из тех, кто в полях поселился».
Дочь всемогущего Зевса Афина Паллада сказала:
«Странник! С великой охотой палаты, которые ищешь,
Я укажу. Там в соседстве живёт мой отец благородный.
Следуй за мною в глубоком молчанье. Пойду впереди я.
Ты же на встречных людей не гляди. Никаких им вопросов
Не задавай. Иноземцев не любит народ наш. Не ласков
С ними он. Люди радушного гостеприимства не знают.
Быстрым вверяя себя кораблям, пробегают бесстрашно
Бездну морскую они, отворённую им Посейдоном.
Их корабли скоротечны, как быстрые крылья и мысли».
Речь свою кончив, пошла впереди Одиссея Афина.
И, ускоряя шаги, поспешил Одиссей за богиней.
Улицы с ней проходя, ни одним горожанином встречным
Не был замечен пришелец. Его окружила богиня
Непроницаемым мраком, храня его от любопытных.
Был удивлён Одиссей, на пути своём пристани видя
С флотом больших кораблей, и народную площадь, и стены
Чудной красы, обнесённые крепким бревенчатым тыном.
Вот подошла к многославному дому царя Алкиноя
Дочь светлоокая Зевса и так Одиссею сказала:
«Странник, с тобою пришли мы к палатам, которых искал ты.
В них ты увидишь любезного Зевсу царя Алкиноя
В сонме гостей за роскошною трапезой. Но без сомненья
Ты к ним войди. Ведь известно, что только бесстрашному мужу
Легче намного желанья исполнить свои удаётся.
Прежде всего, оказавшись в палате, направься к царице.
Имя светлейшей – Арета. Она от одних происходит
Предков с почтенным супругом своим Алкиноем.
Вначале
Сын Навсифой Посейдоном, земли сотрясателем, прижит
Был с Перибеей, всех дев затмевавшей своей красотою,
Младшею дочерью мужа могучего Евримедонта,
Бывшего прежде властителем буйных гигантов. Но сам он
Свой погубил святотатный народ и себя самого с ним.
Дочь же его горячо возлюбил Посейдон. От союза
С ней он имел Навсифоя, который и стал феакийцев
Первым царём. От него родились Рексенор с Алкиноем.
Но Рексенор, сыновей не имея, на свадьбе вторичной,
Был Апполоном застрелен из лука. И дочь Рексинора
Жизнь провела бы в сиротстве, когда бы на ней не женился
Брат отошедшего в ночь Алкиной. Он такою любовью
Семью свою окружил, и таким небывалым почтеньем
Имя царицы Ареты, что все феакийцы считают
Главным её божеством, и лишь только завидят царицу,
К ней, словно к берегу волны, без всякой причины стремятся.
Кроткая сердцем, имеет она и возвышенный разум,
Так что нередко и трудные споры мужей разрешает.
Если моленья твои с благосклонностью примет царица,
Будет тогда и надежда тебе, что родную отчизну,
Светлый свой дом и семейство своё непременно увидишь».
Всё это высказав спутнику, Зевсова дочь удалилась.
Морем безлюдным от Схерии тучной помчавшись, достигла
Вскоре она Марафона. Потом в многолюдных Афинах
В строгий дворец Ерехтея-владыки вошла. Одиссей же
Этой порой подошёл ко дворцу Алкиноя. Изрядно
Сердцем тревожился он, став в дверях перед медным порогом.
Всё лучезарно кругом, словно в небе полдневное солнце.
Стены из меди во внутренность шли от порога и сверху
Были увенчаны светлым карнизом лазоревой стали.
Вход затворён был дверями, литыми из золота самых
Чистых пород. Серебистые притолоки утверждались
На серебре косяков и массивном пороге из меди.
В центре – кольцо золотое, а сбоку, и слева, и справа,
Тоже из золота и серебра разместились искусно собаки
Стражами дому любезного Зевсу царя Алкиноя:
Были бессмертны они и с течением лет не старели.
Стены внутри огибая, по гриднице шли от порога
Лавки богатой работы. На лавках лежали покровы,
Тканные дома искусно руками прилежных работниц.
Строго по чину садились на лавки мужи городские,
Чтобы питьём и едой насладиться на трапезе царской.
Видели гости фигуры из золота отроков ладных.
Светочи в их пламенели руках, озаряя палату,
Если над зданием ночь опускала свой занавес тёмный.
Жили в просторном дворце пятьдесят рукодельных невольниц.
Рожь золотую мололи одни жерновами ручными.
Нити сучили и ткали другие, сидя за станками.
Нити же были так плотно подогнаны ими, что масло
Путь для себя между нитями не находило. Насколько
Были мужи феакийские в море ловки и искусны,
Жёны их были настолько же в ткацкой науке способны.
Да и во всех рукодельях богиня Афина Паллада
Хитростям их научила, неведомым в землях заморских.
Был за широким двором, обнесённый высокой оградой,
Сад плодоносный. Немало росло там преркрасных деревьев –
Яблонь и груш, и маслин, и гранат, и смаковниц, роскошно
Там круглый год и цветущих, и щедро плоды приносящих.
Там разведён был и сад виноградный – богатые гроздья
Частью на солнечном месте лежали, сушимые зноем.
Частью в тени ожидали, когда виноградарь их снимет.
Частью месились в чанах. А другие цвели иль, осыпав
Цвет, созревали и соком янтарно-густым наливались.
Саду границей служили зелёные грядки, с которых
Овощи с пряными травами прямо к столу собирали.
Пара ручьёв протекала в саду. Огибал вкруговую
Самый широкий из них. А другой перед медным порогом
Царских чертогов бежал родниковой струёй, из которой
Черпали воду служанки. Так дом одарён Алкиноев
Был по таинственной воле богов.
С удивленьем великим
Долго стоял перед ним Одиссей богоравный. Но всё же
Смело ступил на порог, и в одной из палат оказался.
Там он увидел вождей феакийских и знатных старейшин,
Зоркому богу Гермесу вином возлиянье творящих.
Он перед сном наступавшим всегда вспоминался в Элладе.
Быстро палату пиров перешёл Одиссей богоравный.
Скрытый туманом, которым его окружила богиня,
Прямо к Арете приблизился он и колени царицы
Крепко обнял. И его облекавшая дымка исчезла.
Все замолчали в испуге, могучего мужа увидев.
В это мгновенье сказал Одиссей изумлённой царице:
«Дочь Рексенора, подобного силой бессмертным! Арета!
Нынче к коленям твоим, и к царю, и к пирующим с вами
Я прибегаю, плачевный скиталец. Пусть боги пошлют вам
Светлое счастье на долгие дни. Да наследуют ваши
Дети и ваши жилища, и должности ваши, народом
Данные вам по заслугам. Прошу вас, склоняясь нижайше,
Мне помогите, чтоб я, сокрушённый жестокой разлукой
С отчей землёй и родными, скорее бы мог к ним вернуться».
Так он сказал, к очагу подошёл и на пепел горячий
Сел. Все в молчанье застыли. И долго молчание длилось.
Но наконец Ехеней, благородного племени старец,
Ранее всех современных ему феакийцев рождённый,
Красноречивый, и старые были, и новые знавший,
Добрых исполненный мыслей, сказал, обратясь к Алкиною:
«Царь Алкиной, неприлично тебе допускать, чтоб молящий
Странник на пепле сидел очага твоего перед нами.
Ждём повелений твоих оказать ему должную почесть.
С пепла подняв, ты его усади на почётное кресло.
В чаше вина пусть глашатай ему поднесёт золотого,
Чтоб мы все вместе могли совершить возлияние Зевсу,
Чьё покровительство чувствует всякий молящийся странник.
Гостю пускай из запасов даст ключница пищи вечерней».
Так он сказал, пробудив Алкиноеву силу святую.
Царь тут же гостя поднял и на кресле богатом с собою
Рядом за стол усадил, повелев уступить Лаодаму,
Сыну любимому, возле сидевшему, место пришельцу.
Для умывания рук поднесла на глубоком сосуде
Полный студёной воды золотой рукомойник рабыня.
Чистый потом пододвинула стол. На него положила
Хлеб с аппетитной едой из домашних запасов богатых.
Сердце своё насладил и едой, и питьём изобильным,
Наш многославный страдалец. Тогда Алкиной благородный
Бросил глашатаю слово крылатое: «Чаши наполни
Лучшим вином и подай их гостям, чтоб могли громовержцу,
Странников всех покровителю, мы совершить возлиянье».
Так он сказал. И наполнил медвяным вином золочёные чаши
Царских гостей Понтоной, и тогда возлияние гости
Стоя у щедрых столов совершили в честь славного Зевса.
Царь Алкиной, обратившись к гостям, произнёс: «Приглашаю
Выслушать слово моё, дорогие мужи, чтобы вам я
Всё мог сказать, что велят мне сегодня рассудок и сердце.
Кончился пир наш, друзья. Вы теперь по домам разойдётесь.
Но, только солнце взойдёт, приглашая с собою знакомых,
Вновь приходите сюда, чтобы нам совершить гекатомбу
В честь громовержца небесного. Вместе решим, как скорее
Гостя отправить под нашей надёжной защитой, чтоб мог он
Без треволнений малейших прибыть в свою землю родную,
Как бы от нас далеко ни простёрлась она. Лишь достигнув
Отчего края, пускай испытает он всё, что судьбою
Было назначено для испытаний его от рожденья.
Если же кто из бессмертных под видом его посетил нас,
То у него есть, наверное, замысел, нам не известный.
Но нам всегда открываются боги, когда гекатомбы
Мы им приносим. Они без чинов вместе с нами садятся
Трапезу справить. Они феакийцев родными считают,
Так же как диких циклопов и племя гигантов». Закончил
Речь Алкиной. Отвечая, сказал Одиссей хироумный:
«Царь Алкиной, не тревожься напрасно таким помышленьем.
Вечным богам, беспредельного неба владыкам, ни видом
Я не подобен, ни силой. Простой человек я. Из всех вам
В мире известных, жестокой судьбою гонимых, я самый,
Может, злосчастнейший. Многое мог бы сейчас рассказать я
О величайших напастях, которые мною по воле
Строгих богов в этой жизни владели. Но вам я признаюсь –
Больше прискорбий бесчисленных голод несносный жестоко
Мучил меня. И что я утолил его, низкий проклон Алкиною.
Вы же, молю вас, как скоро пробудится светлая Эос,
Мне, злополучному, путь долгожданный в родную отчизну
Вашим советом высоким скорей учредите. Готов я
Даже погибнуть, лишь только бы дом свой, семью дорогую,
Милый народ мой увидеть». Так речь свою странник закончил.
Царские гости, пленённые словом правдивым, решили,
Каждый в душе своей, гостя быстрее в отчизну отправить,
Где он родился и вырос и, видимо, долгие годы
Не был в которой. Потом, совершив возлиянья и славным,
Терпким вином насладившись, в жилища свои удалились,
Сладко о ложе и сне помышляя. В палате столовой
Царь Алкиной, Одиссей и царица Арета остались.
Быстро рабыни в палате посуду убрали, порядок
Вновь навели. И царица беседовать стала с пришельцем.
Вдруг, приглядевшись, в одежде нежданного гостя признала
Мантию с тонким хитоном, которые долго вязала
Дома с рабынями. Так Одиссею царица сказала:
«Странник! Сначала ответь на вопросы мои откровенно.
Кто ты? Откуда? И как на тебе оказалось одежда
Из обихода царёва семейства? Ты только сказал нам,
Что был морским ураганом на берег наш выброшен нынче».
Так отвечал Одиссей хитроумный великой царице:
«Трудно мне будет поведать тебе, госпожа феакийцев,
Повесть о многих несчастьях моих, что назначили боги
Мне испытать в этой жизни. Но вот что тебе расскажу я.
В море находится остров Огигия. Там обитает
Дочь кознодея Атланта, держателя божьего неба.
Имя её Калипсо. С нею дружбу не водят ни боги,
Жизни которых бессрочны, ни люди, которые смертны.
Я же один, злополучный, на остров её был враждебным
Демоном брошен, когда моё судно губительным громом
Зевс поразил посреди беспредельно-пустынного моря.
Спутников всех я тогда потерял – поглотила их бездна.
Сам же, на кие разбитого судна, безумно руками
Этот обломок сжимая, я в море кипевшем носился
Девять бессонных и дней и ночей. На десятые сутки,
Ночью, на остров Огигию выброшен был. Благосклонно
Дав мне приют, Калипсо угощала меня, вероятно,
Думая дать мне бессмертье. Но сердце моё не сумела
Всё же она обольстить. Семь мучительных лет пролетело
Там. И текли мои слёзы на тяжкие ткани одежды,
Той, что мне нимфа дала. Вдруг она повелела мне остров
Быстро покинуть. Не знаю, кого Калипсо убоялась –
Зевса ли – Дия, других ли богов, или совести, может,
Что, говорят, и бессмертными правит. Я скоро построил
Плот из нарубленных брёвен. В дорогу она наделила
Хлебом меня, и вином, и пригодной для моря одеждой.
Следом послала за мной благовеющий ветер попутный.
На восемнадцатый день мне привидилась на горизонте
Ваша земля, и печальное сердце моё оживилось,
Столько страдавшее. Много, однако, еще оставалось
Мне пережить испытаний, которые тайно готовил
Гневный владыка морей. Вдруг дорогу мою заградил он,
Дикие ветры подняв. Был не в силах я, волю теряя,
Судном неловким владеть на взволнованной стонущей бездне.
Буря его разломала в куски, и в кипящую воду
Бросился я, обезумев. И вот разъярённые волны
К вашему берегу вынесли горе-пловца и на скалы
Бросили. Вновь очутившись в воде, я все силы напряг – и
В сторону выплыл, и вскоре увидел удобное устье
Вашей реки. Уж не помню, как вышел на берег. Прохлада
Ночи настигшей заставила в рощу войти. Там в охапках
Павшей листвы я зарылся и спал до утра, и до полдня,
И до поры, когда солнце склонилось к закату. И тут я
Слышу сквозь сон – звонкий смех раздаётся от берега речки.
Это с царевной подружки резвились вблизи от купальни.
К ней обратил я молитву, и так поступила разумно
Царская дочь, как немногие с ней одногодки смогли бы.
Чаще бывает, что юность с рассудком не очень-то дружит.
Но молодая царевна радушно меня подкрепила
Славным вином и едой, искупаться в потоке велела
И предложила мне эту одежду. Вот всё, что сердечно
Мне вам поведать хотелось». На этом закончил рассказ свой
Странный пришелец. И царь Алкиной благосклонно заметил:
«Странник! Гораздо приличнее было б для дочери нашей,
Если б она пригласила тебя за собою немедля
Следовать в дом наш – к ней первой ты с просьбой своей обратился».
Так он сказал, но ему возразил Одиссей хитроумный:
«Царь благородный! Царевна твоих недостойна упрёков.
Следовать мне за своей колесницей она предложила
Сразу, как только готов был идти я. Но я отказался.
Стыдно мне было. К тому же подумалось мне, что, увидя
Дочь свою вместе со мной, ты разгневаться мог на царевну».
Царь Алкиной, возражая, сказал простодушному гостю:
«Странник, в груди у меня к безрассудному гневу такому
Сердце не склонно. Однако согласен – приличия надо
Смертным во всём соблюдать. О, когда бы бессмертные боги
Дали мне счастье, когда бы подобный тебе в этом мире
Вдруг бы нашёлся и стал бы супругом моей Навсикае,
Дом и богатства я дал бы ему... Если б только по воле
В нашем краю он остался... Насильно же здесь иноземца
Мы не задержим. Такое насилие было бы Зевсу,
Мудрому богу, противно. Отъезд твой, скажу, чтобы знал ты,
Завтра устрою тебе. Не успеешь в дороге проснуться,
Как доплывёшь до отчизны своей, если даже случится
Плыть до Эвбеи, по сведенью наших пловцов, за которой
Больше уж нет ничего. С Радамантом они златовласым
Тития, сына Земли, навещали, доплыв и вернувшись
Ровно за сутки. Да, впрочем, ты сможешь и сам убедиться,
Сколько мои корабли быстрокрылы и сколько проворны
В них молодые гребцы». Так сказал он в ответ Одиссею.
Радость великая в сердце печального странника мигом
Бурным потоком влилась, на колени он стал и молитву
Жаркую богу богов произнёс: «О, отец наш бессмертный!
Зевс, да исполнится всё, что теперь обещал мне великий
Царь Алкиной! И да будет всегда на земле плодоносной
Слава ему! А меня проводи безопасно в отчизну!»
Так Алкиной с Одиссеем беседу вели. А царица
Временем этим рабыням в сенях приказала поставить
С мягкой постелью кровать, и ковром застелить домотканным,
И, чтобы тело согреть, сверху мантию тёплую бросить.
Факелы взяв, из столовой работницы вышли. Когда же
Было для сна приготовлено ложе, одна из служанок
Лёгкой стопой подошла к Одиссею и тихо сказала:
«Странник! Ты можешь идти почивать. Для тебя всё готово».
Радостно было услышать ему приглашенье к покою.
Сладко-целительный сон наконец он вкусил безмятежно,
В звонко-просторных сенях, на постели и свежей, и мягкой.
Вскоре и царь Алкиной, с ним простившись, во внутренней спальне
Лёг на кровать и заснул возле милой супруги Ареты.
2.09.13 г.,
пророка Самуила (XI в. До Р.Х.)
Окончание седьмой песни
