Овидиево
Все и каждый счастье в этой жизни дарят.
Эти – если рядом, те – когда далече.
Больше поводов для счастья.
Я в ударе.
Краснобайство хоть немного душу лечит.
Да, Коринна, как все люди, постарев, я
В «Арс аманди» все едино вечнозелен…
Только здесь иные, знаешь, ли деревья.
И с души слетело юное веселье.
Бронзовеет повелитель Палатина.
Веселится молодежь там золотая.
Здесь военная привычная рутина.
Но совсем не потому душа страдает.
Поделом мне, разумеется, награда.
Чересчур уж ярко выглядел и броско.
Молодым прослыл учителем разврата –
Но теперь-то мне, поэту-переростку,
Стало ясно: слишком много мнил романтик
О познаниях в науке той, где двое
Превращают любострастье в арс аманди.
От природы проще женщинам освоить
Это дело, ведь по одному мужчине
Судят всех, почти всегда при этом правы.
Всей науки-то – живи, пока морщины
Не спугнут твоих поклонников оравы.
У мужчин наоборот. Я массу женщин
Знал, Коринна, но с годами, как ни странно,
Понимаю их, точнее, вас, все меньше.
Не суди мое брюзжанье ветерана
Пусть бесславных, но отраднейших баталий.
Есть что вспомнить в этой старческой юдоли.
Да, Коринна, неспроста в такие дали
С высоты Парнаса сбросил Капитолий.
Как с Тарпейской той скалы, прочтя до корки
То, что станет молодым насущным хлебом.
Я не мастер всяких правильных Георгик.
В них Овидий явно б выглядел нелепо.
Но на то они и консульские розги:
Чтоб не лезли за моральные границы.
Рим-то помнит о поэте-переростке,
Что с годами не сумел остепениться.
Быть в стихах особо верным не желая,
Не скрывал, что и властям не верноподдан.
Но теперь душа изрядно пожилая
И не ищет в чувствах той, былой свободы.
Тем не менее, от цензорских нотаций
Почему-то совершенно не краснею.
Под руинами судьбы живым остаться
Трудно, милая Коринна, но сложнее
Увернуться от сердечного осколка.
Впрочем, вряд ли на судьбу пенять я вправе.
Чтобы быть забытым Римом, слишком долго
Проторчал я здесь, у края географий.
Ну а Рим не Рим, Коринна, если в бронзе
Толком некого ему увековечить.
Захолустье… Есть там, пишут, ан дотронься -
На поверку прах и тленье человечье.
Не дано – нет смысла даже и стараться.
В бронзе бездарь – века золото в могиле.
По указу не рождается Гораций.
Циркуляром не предпишется Вергилий.
Всем известно, в чем грехи мои и вины,
Почему никто не сменит гнев на милость.
Ведь семейный долг, наука, как раздвинуть
Ноги женщине чужой, мной возводилась
В ранг искусства. И не вырос из элегий
Переросток непокорно-моложавый.
Не сумеют так душевные калеки,
Усеченные великою державой,
Как Прокрустом. Тяжко править переросшим
Все понятья и на них глядящим свыше.
Я сужу свои стихи гораздо строже.
А иначе как в руинах Рима выжить
Тем, кем был? Неисправимым любодеем.
Да, Коринна, эта жизнь – она такая.
Если носишь в сердце пламя Прометея –
Что тут странного, коль скоро обжигает?
Все по делу – ойкумены край, прикован.
Чтоб маячить подражающим поэтам.
Не дай бог им вдохновения такого,
Вот и все, что я могу сказать об этом.
А любовь… загадка вечная и странность.
Как в последний раз. До первого интима.
Не доводит это чувство до добра нас -
Без него жизнь будет злом необходимым.
Так что пусть и впредь безумствует да травит.
Как бы ни терзала, чем бы ни бесила,
Все же люди осуждать любовь не вправе,
Что ее счастливой сделать мы не в силах.
