Чужое дитя

Предыдущая глава https://poembook.ru/poem/2472949

____________________________________________________________________________________

Рыске показалось, что она на время потеряла сознание. Во всяком случае, она не помнила деталей. Помнила лишь, что летела в потоке света, что проживала одну жизнь за другой, что сгорала и воскресала… Помнила, что такого в её жизни ещё не бывало. А когда она наконец пришла в себя, то мир, увиденный ею, оказался прекрасен так, как бывает прекрасен в момент, когда видишь его впервые.

 

Над миром этим начинался ранний летний рассвет. Солнце, ещё не видимое человеческому глазу, уже спешило подняться на небосвод, окрасив свой предстоящий путь розовым и золотым. Над травой колыхался туман, голубовато-белый, холодный и сырой, но такой живительный! Прибрежная трава пестрела цветами — жёлтыми, розовыми, белыми, и цветы тоже радовались и туману, и предстоящему рассвету. Как и она. Как её воскресшая душа. Как слух, словно бы впервые уловивший пение ранних птах в прибрежных кустах, как обоняние, впервые ощутившее запахи скошенной, подсушенной летним зноем травы и близкой воды, как зрение, лишь сейчас увидевшее красоту этого мира и… того, кого так любило ожившее сердце.

 

Приподнявшись, Рыска долго смотрела на него, на мужчину, с которым провела эту ночь и не верила своим глазам. Неужели это он? Неужели она смогла дожить до этого светлого момента и снова встретилась с ним? Неужели от него она услышала вчера это слово, от которого у любой женщины так кружится голова? Или ничего не было, и это просто сон, а она сейчас проснётся в своей комнате?

 

Протянув руку, Рыска погладила Алька по спутанным волосам, и белокосый мгновенно открыл глаза, ничего не говоря, улыбнулся краешком губ и щепку спустя уже подмял её под себя и снова ей овладел, вот так запросто, грубо, без прелюдии, но именно так, как она в этот момент и хотела. Неизвестно, как это было объяснить, но с Альком Рыске было хорошо уже от осознания того, что это он. И потому всего несколько щепок потребовалось, чтобы её истомившееся без любви тело снова пробрала сладкая судорога — в который раз за эти ночь и утро.

 

А потом, замерев в его объятьях она долго искала, но так и не смогла ответить на вопрос — почему? Почему она так долго терпела ту, другую жизнь? Вспомнились ласки и поцелуи Яромира, — ведь всё, на самом деле, было не хуже… Но такого сумасшедшего наслаждения, как с Альком, с мужем она никогда не испытывала. Ни разу за восемь лет она не чувствовала себя такой счастливой на утро после ночи любви. А такого сладостного опустошения, как этим утром, не было в её жизни вообще никогда — наверное, оттого, что в те далёкие времена их недолгой совместной с Альком жизни была она ещё слишком молода и не понимала таких вещей.

 

Но раз так, раз мир из серого и надоевшего после ночи с Альком вдруг стал цветным, прекрасным и желанным, то она сделала всё правильно. Правильно пришла. Правильно не забыла.

 

— Надо вставать… — произнёс Альк со вздохом. — Так не хочется… Но надо.

 

— Угу, — кивнула Рыска и даже не пошевелилась, не разжала объятий. С ним ей было невероятно хорошо и уютно, даже здесь, на сырой траве возле близкого ручья.

 

Альк всё же осторожно высвободился из обвивающих его рук, поднялся первым и направился к ручью. Рыске в ту же щепку стало холодно и она тоже поднялась, стала искать свою одежду — и почти всё нашла, пока белокосый умывался.

 

Платье намокло от росы, потемнело, потеряло всю свою красоту. В таком, подумалось ей, и на глаза-то чужим людям попасться стыдно, а не то, что явиться пред мужем… Что ж, чем хуже, тем лучше.

 

— Помнишь, как именно у этого ручья мы с тобой много лет назад говорили о выборе? — спросил Альк, не глядя на неё.

 

— Помню, — кивнула Рыска. — Сейчас снова время выбирать… — она вздохнула.

 

— И кого ты выбираешь? — спросил белокосый, поворачиваясь и глядя ей в глаза, — меня? Или его? — он кивнул в сторону замка.

 

— Тебя, конечно… — начала она.

 

— Хорошо подумай, Рысь, — перебил он её, подходя ближе, — Удовольствие удовольствием, но уже настало утро. А за прошедшие годы слишком многое изменилось. Я так и не научился сидеть на месте, так что, жизнь, если останешься со мной, превратится для тебя в цепь ожиданий. И это лишь во-первых, — произнёс он жёстко. — Во-вторых, жить нам теперь негде.

 

— А тот дом у моря? — вскинулась опешившая Рыска.

 

— Тот дом я отдал ворюге. В счёт долга. А в-третьих… — он помолчал, нахмурившись, — в-третьих, как я вижу, ты прожила восемь лет как госпожа, наверное, уже разучилась и готовить, и убирать: вон какие руки стали, белые, нежные… Я, конечно, не говорю, что, живя со мной, ты будешь вкалывать всю жизнь от рассвета до заката. Думаю, я всё же не останусь совсем без наследства, и рано или поздно что-нибудь да изменится, и тогда будет тебе помощь по хозяйству, но никто не знает, сколько этого придется ждать. — он подошёл совсем близко, так, что теперь она видела только его глаза. — И, наконец, в-четвёртых, и это едва ли не важнее всего остального, — он помолчал, обозначая этой паузой важность сказанного далее. — Как видишь, я путник…

 

— Да…

 

— Помнишь того старика из своей вески?

 

— Помню.

 

— В старости меня ждёт такой же печальный итог, как и его: сначала я сойду с ума, а потом… потом меня сожрут крысы.

 

Повисла тишина.

 

— Ты же не хотел возвращаться в Пристань… — с отчаянием проговорила Рыска.

 

— Обстоятельства так сложились, — пожал плечами Альк, отстраняясь. Было видно, что объяснять что-либо, да и вообще, развивать тему, он не настроен.

 

Рыска молчала. Что же это такое получается, а?..

 

— Ты что, отговариваешь меня, Альк? — спросила она напрямую, глядя ему в глаза, — После… такого? Сначала говоришь, что любишь, что скучал, а теперь — предлагаешь вернуться к Яромиру и жить, как будто ничего не произошло? — у неё потекли слёзы.

 

— Нет! — возразил белокосый снова встречаясь с девушкой глазами, — я просто объясняю, как будет, чтоб ты это знала. А как поступить — решать уже тебе.

 

Рыска всхлипнула и отвернулась.

 

— И ты полагаешь, что я, которая любила тебя все эти годы, любила всегда, с первой встречи, любила всяким, даже крысой… что сейчас возьму и передумаю, выберу спокойную жизнь и оставлю тебя? — она резко обернулась. — Хорошего же ты обо мне мнения!

 

— Просто… столько лет прошло, — смутился Альк, — ты такая стала…

 

— Я такая же, как была! — со слезами воскликнула Рыска, — Я чуть не сдохла от тоски! И каждый день молилась за тебя божине, видела тебя во сне каждую ночь… И теперь — такие слова?!

 

Но белокосый, покачав головой, уже сделал шаг ей навстречу и обнял её, борясь с сопротивлением. Она брыкалась и пыталась оттолкнуть его, но всего пару щепок. А потом затихла, снова обхватив его руками.

 

— Прости меня, — прошептал он ей на ухо. — Я, наверное, за эти годы просто слегка забыл, какая ты. Прости… Я не должен был в тебе сомневаться!

 

— Никогда так больше не говори! — плакала она, прижимаясь к нему, — иначе я умру…

 

— Всё, успокойся! Ты права: всё этот ерунда, просто ты со мной, и точка. — он поглаживал её по спине и целовал в макушку, и она понемногу перестала плакать. — Я не смогу быть рядом с тобой всегда. Не буду даже обещать… — проговорил он тогда, — но я буду возвращаться к тебе одной и только к тебе стремиться, как бы далеко меня не занесло. Ты будешь ждать?

 

— Я буду… — всхлипнула Рыска. — А всё плохое или трудное мы переживём. Ты только больше никогда ничего подобного мне не говори!

 

 

 

***

 

В ворота замка Рыска стучала долго и тщетно. Наконец, когда она уже отбила все руки, загремел засов, и заспанный сторож изволил явиться пред её очи. Девушка хотела было спокойно пройти мимо, но он преградил ей путь.

 

— Никого не велено пускать, госпожа, — безразлично проговорил он, едва подавив зевоту.

 

— Ты чё такое мелешь? — возмутился Альк, — Мне туда по-любому надо за вещами и нетопырём, а у госпожи там вообще муж и дочь, — нагло заявил он. — Так что протирай зенки и смотри кто перед тобой!

 

— Да я прекрасно вижу, господин путник, и вам всё щас выдадут, не сомневайтесь, только в замок вам путь заказан, сами знаете, почему. — Мужик ухмыльнулся, теперь, наверное, в лицах представив всё то, что не раз пересказали ему за ночь сплетники. — Муж… хм… госпожи, кстати, ещё до свету уехал. — сообщил он, с трудом прогоняя улыбку с лица.

 

— Как?! — опешила Рыска, — куда?

 

— Мне не докладывал, — пожал стражник плечами, — а вот вам, госпожа Рыска, кое-что передал. — он порылся за пазухой и извлёк на свет клочок бумаги, измятый, перепачканный чернилами, которым, похоже, и высохнуть толком не дали, а самое главное — ни коим образом не запечатанный!

 

Ох и повеселилась же нынешней ночью замковая стража, тысячу раз, наверное, перечитав злосчастное письмо! Ох и слухов по городу будет — на год хватит! Видать, Яромир от злости совсем соображать перестал.

 

Рыска хмуро глянув на стражника, выхватила у него листок, поднесла к глазам и за мгновение забыла о позоре: с первых прочитанных строк начала она бледнеть, схватившись за стену…

 

Муж, как обычно, был вежлив и обходителен, и от этого смысл письма казался ещё более ужасным.

 

 

 

«Дорогая моя Рыска! — писал он. — Вижу, в твоей жизни произошло неожиданное для всех событие: ты встретила отца Аделины. Я уважаю твои чувства по отношению к этому, я уверен, замечательному человеку и вполне понимаю твой порыв и желание встретиться с ним, тем более, что меня ты никогда не любила, но и ты меня пойми! Так или иначе, ты являешься моей законной супругой, а я не могу допустить такого бесчестья — измены чуть ли ни у всех на глазах. В связи с этим, я не считаю возможным продолжения существования нашей семьи и буду просить у его величества разрешения на развод с тобой. Отныне можешь считать себя свободной и вольной делать всё, что тебе заблагорассудится. Я отпускаю тебя и желаю счастья, не сержусь и не держу на тебя зла. Прощай. Яромир.

 

P.S. Единственное, что мы забыли учесть — так это то, что Аделина была рождена в браке, а, следовательно, по закону является моей дочерью, наследует мой замок и состояние, а при разводе остаётся со мной. Если имеешь какие-либо аргументы на эту тему, я согласен их рассмотреть и жду тебя в любое время. Всего наилучшего.»

 

 

 

Рыска уронила письмо и сползла по замковой стене. Это было то, чего она не ожидала и о чём не подумала.

 

— Аделина… доченька… — прошептала она и закрыла руками лицо.

 

 

 

***

 

 

 

Стража у ворот замка на берегу моря встретила Рыску такими же постными лицами, как и та, что охраняла ворота в замок Полтора Клинка, и несчастная девушка, едва успевшая немного взять себя в руки, снова разрыдалась, не в силах что-либо сказать. Они добирались сюда три дня, и за это время Рыска тысячу раз успела выстроить свою предстоящую беседу с Яромиром, а вот теперь, увидев закрытые ворота, словно проглотила язык.

 

Бесполезны были все заготовленные аргументы. По законам тсарствия Яромир был прав, и теперь всё, на что можно было бы рассчитывать — так это на его добрую волю. Но какая добрая воля могла быть, если вся соль была в том, чтобы не отдать Рыске дочь и таким образом её удержать? Чем всё закончится, представлялось ясным как день, и она просто стояла у ворот и плакала, не зная, что ей делать.

 

Альк со вздохом подошёл к воротам сам.

 

— Чего стоишь? Господина своего зови, — устало бросил он стражнику.

 

— Да? — с издёвкой переспросил тот, — и что ему сказать?

 

— Скажи, чтобы выпорол тебя за дерзость, чтоб знал, с кем разговариваешь! — рявкнул белокосый, — но это потом. А пока пусть идёт сюда, и немедленно: его жена прибыла для разговора о разводе. Всё ясно? — добавил он с нажимом.

 

Мужик от такого командного тона и внушительного вида незваного гостя тут же побледнел как полотно и замялся.

 

— Пошёл! — нажал Альк, — иначе я с тобой разберусь вместо него.

 

— Сию щепку, господин путник! — сдался стражник и опрометью бросился вглубь замкового двора.

 

Альк тем временем подошёл к рыдающей Рыске, обнял её.

 

— Ну хватит уже реветь, — попросил он с тенью раздражения в голосе.

 

— Альк, всё пропало! Он её не отдаст… — шептала Рыска, уткнувшись в его плечо, — я вижу: он не отдаст! — она подняла лихорадочно блестящие глаза.

 

Альк пожал плечами.

 

— Ну, не отдаст добром, есть ведь и другие способы забрать Аделину, — спокойно сказал он.

 

— Это какие — другие? — вскинулась Рыска.

 

— Как будто не догадываешься, — буднично произнёс он, и у Рыски сжалось всё внутри. Конечно, она догадывалась, да ещё как!

 

— Не надо! — прошептала она.

 

— Предлагаешь оставить всё, как есть? — с ледяной ухмылкой спросил Альк.

 

— Не предлагаю! — вытирая слёзы, всхлипнула Рыска.

 

Она вообще не представляла, как теперь быть, была растеряна и подавлена. Злодейка-судьба, вернув ей Алька, отняла дочку. И всегда так было в её жизни: нельзя, чтобы всё сразу. Обретая одно, непременно теряешь другое. Выбор между «плохо» и «очень плохо». Но кого выбрать между любимым мужчиной и единственным ребёнком? Почему вообще нужно выбирать? И кто имеет право ставить человека перед таким выбором?

 

Между тем явился и сам хозяин замка. Приглашать в свой дом опозорившую его супругу, да ещё и в компании того, при чьём непосредственном участии у него на голове выросли рога, Яромир и в мыслях не имел, да и разговаривать ни с кем особо не собирался: слишком был зол. Но увидев у ворот Рыску, заплаканную, несчастную, пусть и в объятиях другого мужчины, мгновенно оттаял. Он слишком любил эту женщину, чтобы долго на неё злиться. Всё то, что он собирался устроить ей, показалось ему вдруг слишком жестоким.

 

— Верни мне её! Верни Аделину! — лишь увидев его, закричала Рыска и хотела было кинуться на мужа с кулаками, но Альк вовремя её удержал. Быстро поняв, что ей не вырваться, она перестала сопротивляться — только продолжала ещё кричать.

 

— Я не верну, — посмотрев немного на это, спокойно и твёрдо произнёс Яромир, — но у меня есть для тебя другое предложение. — он помолчал, разглядывая своего обидчика.

 

Как и многие представители ринтарской знати, особенно те, кто вырос и всю жизнь провёл вдали от столицы, саврян он терпеть не мог, с детства слыша рассказы об этом народе, весьма нечасто видя воочию, а то и ни разу в жизни не встретив ни одного белокосого. О содержании этих рассказов догадаться было нетрудно, и о сложившемся у Яромира мнении — тоже. А тут дело осложнялось ещё и тем, что отец последнего погиб в самом конце войны с саврянами, а мать, едва узнав об этом, умерла от горя. В итоге, савряне были виноваты у ринтарского дворянина кругом и во всём, а особенно после того, как Рыска поведала свою историю. А уж что творилось у него на душе, когда его обожаемая жена родила желтоглазого младенца! Размер его разочарования невозможно было передать словами. Он смог тогда смириться, и что? За это ему теперь — ТАКОЕ?! Бесчестье, позор на голову — и снова по вине саврянина?

 

Однако тут же выпадал и шанс отомстить белокосым, всем и сразу, в лице вот этого самого наглого путника. Если Рыска сейчас, после всего произошедшего, согласится вернуться, решил он для себя, можно будет считать, что все белокосые разом умылись и поплатились за свои злодеяния перед его семьёй. Если Рыска вернётся, он, Яромир, убьёт сразу двух зайцев — по крайней мере, именно так и будет считать. Если же она не согласится…

 

— Я не верну Аделину, — повторил Яромир, — но я готов принять тебя обратно. Не смотря ни на что… Принять — и никогда не упрекать за эту слабость.

 

Рыска уставилась на него во все глаза. Альк подбоченился, хмыкнул и посмотрел на ринтарца с насмешкой.

 

— Ты и в самом деле готов пойти на такое? — спросил он, не веря ушам, — а кто же распинался про бесчестье? Про развод?

 

Яромир улыбнулся в ответ.

 

— Во-первых, я не с тобой разговариваю, белокосый, а во-вторых… — он улыбнулся шире, — такое выше твоего понимания. — и, поймав Рыскин взгляд, добавил с чувством: — Я люблю тебя. Всегда любил, и ты это прекрасно знаешь. Однако теперь понимаю, в чём моя ошибка: я слишком редко тебе это говорил, а потому ты чувствовала себя одинокой и не смогла забыть первую любовь. Но обещаю: если ты прямо сейчас вернёшься ко мне, я стану начинать с этих слов каждый день и не покидать тебя ни на щепку. Обещаю не напоминать об этом происшествии. Обещаю любить всегда, пока бьётся моё сердце…

 

Выдержать таких слов Альк уже не смог. Он молниеносно выхватил меч и, в два прыжка оказавшись рядом, приставил к горлу Яромира.

 

— Нет! — вырвалось у Рыски. Вклиниться между ними она не успела, и всё, что смогла — это повиснуть на руке саврянина.

 

Присутствующие дружно ахнули: и стража, наблюдавшая от ворот за происходящим, и люди, к своему несчастью оказавшиеся поблизости. Рыска так вообще была на грани обморока, повторяя лишь:

 

— Не надо, Альк! Пожалуйста, не надо!

 

Белокосый внимания на неё теперь не обращал и был настроен куда как решительно: одно движение — и делить Аделину Рыске станет не с кем. И лишь Яромир сохранил ледяное спокойствие, не смотря на то, что остро отточеный клинок упирался ему прямо в горло.

 

— Никому ни с места! — скомандовал он замковой страже, даже не пошевелившись и продолжая смотреть своему обидчику в глаза. — Валяй, убей меня, — проговорил он, — и на все века прославишься как убийца безоружного. Это бесчестье будет почище того, что пришлось пережить мне. Я уж не говорю о наказании, которое тебя за это ждёт: думаю, показательная казнь на столичной площади — это и вполне современно, и достойно того, что ты собрался сотворить. Только представь себе: «Путник, опозоривший дом одного из главных защитников южного рубежа тсарствия, посягнувший на его жену и убивший последнего на глазах у всех будет колесован сегодня в полдень!» Весь город соберётся посмотреть на такого! — жизнерадостно пророчил Яромир. — Да, и ещё: ты сейчас на верном пути к тому, чтобы не только оставить свою дочь сиротой, а женщину вдовой, но и к тому, чтобы снова вбить клин между двумя недавно объединёнными народами и спровоцировать гражданскую войну. Ты в шаге от этого!

 

— Я тебя сейчас прирежу, оратор недоделанный! — прошипел Альк.

 

— Я же говорю: валяй!

 

— Замолчите!!! — надрывно взвизгнула Рыска, всё ещё пытая оттащить словно окаменевшего в боевой стойке белокосого. Силы уже оставляли её, а толку не было ровно никакого.

 

Ещё с десяток щепок продолжался этот напряжённое, словно предгрозовое затишье, в продолжение которого каждый взгляд был прикован к двум соперникам — этакому сдвоенному изваянию, застывшему и одновременно ведущему непримиримый поединок взглядов, а потом Альк, выругавшись, убрал клинок в ножны.

 

— Рыска моя! — задыхаясь, выплюнул он, — я тебе её не отдам. И дочь всё равно заберу!

 

Яромир открыто победно улыбнулся.

 

— Рыска вольна решать сама, — сказал он, — а вот то, что у тебя есть права на дочь, тебе никак не доказать, не смотря на твой дар.

 

— То, что она моя, написано на её лице, — слегка успокоившись, произнёс Альк, — но если это требуется доказать, я докажу. А сначала всё же убью тебя. Но ты прав: не так. И не здесь.

 

— Дуэль? — с насмешкой спросил Яромир.

 

— Дуэль, — кивнув, подтвердил Альк.

 

— Завтра вечером, сразу после заката, на берегу моря, за моим замком, если ты не против, — всё ещё неотрывно глядя в глаза белокосого, проговорил ринтарец.

 

Саврянин кивнул с мрачной улыбкой.

 

— Оружие? — только спросил он.

 

— Всё равно. Но, ты, как я вижу, любитель парных клинков. Что ж, добро: пусть парные клинки. — продолжая улыбаться, Яромир слегка склонил голову. — Мне безразлично, на чём сражаться.

 

— Замётано, — фыркнул Альк и хотел было развернуться и уйти, но тут Рыска, всё это время мёртвой хваткой цеплявшаяся за его руку, разжала пальцы и безвольно упала к его ногам.

____________________________________________________________________________________

Продолжение https://poembook.ru/poem/2473248