Предыдущая часть https://poembook.ru/poem/2470813

____________________________________________________________________________________

Надо же, она прожила здесь всю жизнь, до самой прошедшей весны, уехала отсюда не больше трёх месяцев назад… и совершенно не помнила этих мест! Если бы не Альк, в одиночку она ни за что не нашла бы Приболотье. Рыска просто умирала от стыда.

 

А ещё как-то не по себе ей было: уже третий день, как напала странная дурнота, и при взгляде на еду прямо-таки начинало мутить. Даже готовить было неприятно — запах готовящейся еды не вызывал никакого аппетита и даже раздражал, и поэтому, наверное, каша у неё вчера пригорела… Да неужели же всё это от волнения?

 

Но если все три предыдущих дня Рыске просто было слегка нехорошо, то сегодня, увидев издалека и, конечно, узнав, разбросанную между невысокими холмами родную веску, девушка почувствовала себя настолько плохо, что чуть было не свалилась с коровы.

 

— Что с тобой? — спросил её Альк, мгновенно заметив неестественную бледность лица девушки. Но Рыска смогла лишь помотать головой. Говорить было невозможно — воздуха отчего-то не хватало. Она кое-как сползла с коровы и остановилась с ней рядом, вцепившись в узду.

 

— Я… наверное… из-за краденой коровы переживаю… — прошептала она, слегка отдышавшись.

 

— А, так значит, всё-таки, краденой? — подловил её Альк, — а говорила, что заработала!

 

Но развить тему ему не удалось: приглядевшись к Рыске, он лишь вздохнул, по страдальческому выражению лица догадавшись, что ей действительно плохо, и дело тут совсем не в корове. То, что подсказал ему дар, заставило белокосого сначала вздохнуть, а спустя ещё щепку — хмуро улыбнуться. Он спешился, подошёл к ней. Рыска, судорожно сжимая коровью узду, стояла, глядя перед собой и дрожала всем телом.

 

— Ну, ты чего? — спросил белокосый, разворачивая девушку к себе и обнимая.

 

— Я боюсь… — всхлипнула она, прижавшись к нему, — что теперь будет?

 

— Да успокойся ты, Рысь, ничего не будет, — заверил её Альк, уже понимая, что будет, ещё как будет… да только не то, чего она боится! — Так пойдём или нет? — спросил он ворчливо, лишь бы отвлечь.

 

— Конечно, пойдём, — Рыска шмыгнула носом, — зря, что ли, такой огромный путь проделали? — она отстранилась, хмурясь, поправила на себе одежду. — И зачем я только увела эту проклятую корову? — с горечью спросила она сама себя.

 

— Да забудь ты про неё! — в сердцах рявкнул Альк. — Давай, показывай, где твоя изба! — велел он.

 

— Вон там, — девушка весьма неопределённо махнула рукой куда-то вдаль, — только пойдём пешком, пожалуйста, а то у меня перед глазами всё кружится. От голода, наверное… — и она, продолжая смотреть в землю, словно на эшафот, двинулась в сторону так называемого «родного дома».

 

Альк покачал головой и пошёл за ней. Идея с посещением Рыскиной вески не нравилась ему изначально, как только об этом зашла речь, а теперь он окончательно уверился, что нечего было здесь делать… Но отговорить упёртую девчонку у него так и не получилось, а воздействовать на неё как раньше было уже нельзя.

 

 

 

***

 

 

 

— Мама… — дрожащим голосом позвала Рыска из-за забора.

 

Черноволосая женщина, вздрогнув, медленно, словно не веря, подняла голову, оставив свою работу — обрывание морковной ботвы, оглядела дочь, перевела глаза на её спутника… а в следующую щепку вскрикнула и опрометью бросилась в избу, попутно хватая за руку и увлекая за собой помогавшего ей сына. В избе тут же загремел, опускаясь на петли, засов, единственное выходящее на улицу окно задёрнулось занавеской — и тут же уголок её слегка отполз в сторону: страх страхом, а любопытство-то сильнее!

 

— Ну что ж, весьма радушно, — буркнул себе под нос Альк. Хотел сказать какую-нибудь гадость в своей любимой манере, но обратил внимание на Рыску — и не стал. Девушка стояла, опустив плечи и молча плакала — вернее, слёзы сами по себе текли по её лицу.

 

Вот это да!.. И главное — за что? Альку вдруг показалось, что с ним отец даже ещё мягко обошёлся, — по крайней мере, прежде, чем выгнать, поговорил с сыном, объяснил, что случилось, а тут… Ну, теперь понятно, почему Рыска предпочла уйти в неизвестность, а не вернуться к родителям. Саврянин в жизни бы этого не признал — не то, что вслух, а даже в мыслях, но в этот момент ему вдруг захотелось взять назад все сказанные Рыске обидные слова по поводу её происхождения, воспитания, образования и тому подобного: просто стало жаль девушку и всё.

 

Альк взял Рыску за руку, легонько сжав её ледяные пальцы.

 

— Пойдём, — тихо сказал он ей.

 

— Ты видел? — прошептала она, задыхаясь от подступающих рыданий, — даже… даже не поздоровалась! — всхлипнув, она уткнулась ему в плечо.

 

— Видел, видел, — покивал белокосый, обернувшись на занавешенное окошко, — пошли скорее. Нечего устраивать представление напоказ, пусть не радуются!

 

— Я не могу, Альк… — не своим голосом вымолвила она.

 

— Можешь, — уверенно произнёс он, приподняв её голову за подбородок, — ты у меня сильная. Пойдём отсюда, — он потянул её за собой, в другой руке держа поводья обеих коров.

 

Однако стоило им совсем немного отойти — не дальше, чем до угла соседнего дома, как дверь избы, скрипнув, отворилась.

 

— Вот и правильно, иди, иди отсюда, отродье саврянское! — понеслось им вслед, — И не возвращайся больше! Сама жабоглазая и такого же привела!.. Тьфу, тьфу на тебя! Убирайся! Мало того, что корову у дядьки увела, так ещё и с белокосым вернулась!

 

— Это кто ещё? — остановившись, спросил Рыску Альк.

 

— Отчим… я рассказывала тебе, — всё так же сдавленно и по-прежнему не поднимая глаз, уронила девушка.

 

— Подержи, — Альк отдал ей поводья.

 

Он сделал всего несколько шагов в обратном направлении и даже ничего не сказал — то ли не успел, то ли и не собирался, но дверь в избу снова с грохотом закрылась и вотсарилась буквально гробовая тишина, — даже соседи, слышавшие всё из-за забора, притихли и спрятались.

 

А Колай, видимо, потерявший саврянина из виду, но подозревающий, что тот не ушёл, желая ещё пофорсить и при этом обезопасить себя, открыл теперь уже форточку и продолжил выкрикивать гадости уже оттуда, при этом «саврянское отродье» был самым мягким из эпитетов, которыми мужик щедро награждал падчерицу.

 

— Да ты выйди, поговорим, как мужики, — с ухмылкой ответил ему Альк, стоя неподалёку за забором и при этом раздумывая, стоит ли выломать дверь и добраться до пустозвона или не надо… Вдруг кто-то коснулся его руки.

 

— Не надо, Альк, правда, пойдём отсюда, — с глубочайшей горечью, но так, что уж хотя бы соседи её точно услышали, проговорила Рыска, — пошли они на… — и действительно пошла вдоль улицы, уже не оборачиваясь. Нет у неё больше родных, да и не было никогда.

 

Альк буквально подавился смешком: даже не от того, какое слово впервые позволила себе Рыска, а от того, насколько прочувствованно это было ею произнесено.

 

 

 

***

 

 

 

Они уже дошли почти до самой околицы, как вдруг Рыска остановилась и пристально уставилась на крайний, совсем новый, даже не успевший потемнеть, дом.

 

У Алька на душе было мерзко так, что хуже некуда: ему хотелось поскорее убраться из этой вески, да подальше. Послать-то отчима, а с ним вкупе и всю родню, в придачу со своей прошлой жизнью Рыска послала, да вот только потом ещё четыре лучины молчала и, не шевелясь, даже не плача, сидела у древесного ствола возле дороги, что вела через всю веску. Альк её не трогал: помнил себя, почти такого же, и не так давно, там, на берегу лесного озера в Саврии… Сейчас он решил дать девушке время прийти в себя, а пока передохнуть в теньке и перекусить. Но тут невдалеке на дороге появились два мужика. Шедшие по своим делам, они негромко переговаривались между собой, но, увидев саврянина, на миг опешили и замерли, однако тут же поспешно продолжили свой путь.

 

— Ты видел?! — зашипел один.

 

— Да видел, видел, — ответил второй, — надо же… уже и сюда добрались! Вот понаехали! Скоро весь Ринтар заполонят эти белокосые! Прости божиня, уж лучше б война!

 

Не прошло и четверти лучины, как с той стороны, куда ушли мужики, появилось ещё трое, и всё повторилось с небольшой разницей в деталях. А потом на пустовавшей лучину до этого дороге народ прямо-таки замельтешил: кто пешком, кто верхом, кто на повозке, но люди стремились проехать или пройти мимо как можно ближе и во что бы то ни стало рассмотреть белокосого, при чём большинство из них было уверено, что по-ринтарски Альк не понимает, а произнести слово «понаехали» каждый считал своим долгом. Однако, открытых высказываний себе никто не позволял, и всё, что можно было сделать — это ждать, что-либо у кого-нибудь наглости на это всё же хватит, либо же такое развлечение весчанам надоест, — ждать и изнывать от жары и дорожной пыли, которой даже успеть осесть не давали.

 

Рыска, обиженная на всех и вся, сначала старалась не замечать бывших одновесчан, отворачиваясь от них и ни с кем не здороваясь, но она тем не менее довольно быстро поняла: Альк такое долго не выдержит, и кому-нибудь очень скоро не поздоровится! Но зато и в себя девушка наконец-то пришла: после появления очередной группы глазеющих рывком поднялась она с земли, буркнула «пошли отсюда» и взяла за повод корову, искренне порадовавшись, что приснопамятную Милку, ту, что она свела с хутора, выкупить у новых хозяев ей было не на что, и корова у неё теперь совсем другая.

 

То, что было услышано ею от людей, повергало в ступор: «Видел? Белокосый! Понаехали!.. Уж лучше бы война!» А ведь только что же стенали дружно, как им войны не хочется, а сейчас — «уж лучше бы война»? Ну и люди!

 

Но теперь, уйдя чуть вперёд своего спутника, Рыска стояла возле чьей-то избы:

 

— Можно я зайду на щепочку? — робко спросила она Алька.

 

— Ты уже зашла один раз, — буркнул белокосый.

 

— Нет! — живо возразила ему Рыска, словно оттаивая, — это совсем другое! Я зайду? — спросила она.

 

— Ну если тебе одного раза недостаточно было, тогда вперёд! — сказал Альк.

 

Однако ему и самому уже стало ясно, что в этой избе всё будет по-другому. А Рыска уже стучалась в ворота.

 

Забор вокруг нового дома был высокий, дубовый — не то, что щербатый Колаев штакетник: через такой во двор не заглянешь. И открыли им не сразу. Но уж когда открыли…

 

— Рыска! — прошептала молодая женщина в белом платке, завязанном концами назад, — Рысонька! Подруженька! — и бросилась обнимать девушку, плача от радости.

 

 

 

***

 

 

 

Вечер выдался холодный, да и немудрено: осень стояла на пороге. Места в новой добротной избе было не так уж много, да и не только в этом было дело. В основном, дело было в том, что гостям нужно было уединение, и Фесся это прекрасно понимала, а потому и постелила им не в горнице, а в бане, предварительно протопив её слегка, только так, чтобы стало тепло.

 

Рыска уговорила таки Алька не выезжать на ночь глядя, а остаться в Приболотье до утра: ей хотелось и переночевать в тепле, и с подругой вдоволь пообщаться. Белокосый поворчал, позакатывал глаза, но в итоге согласился: после ужина проверил коров и удалился в отведённое им с Рыской помещение, предоставив женщинам возможность в своё удовольствие почесать языки. Фессин муж, Цыка тоже ничем не помешал им: лишь кивнул саврянину, а после сам управился по хозяйству и тоже ушёл спать.

 

Рыска и Фесся уселись на чисто вымытом пороге избы, завернувшись в тёплые шали из козьей шерсти, и говорили, говорили, говорили… Обо всём и ни о чём.

 

На небе в окружении звёзд светил умирающий месяц, окружённый холодным голубоватым сиянием, в лесу кричала сова — ей иногда вторили волки; где-то на окраине вески кто-то дурным голосом орал песни, а Рыска и Фесся всё не могли наговориться.

 

Насмелившись, девушка всё же задала так тревоживший её вопрос:

 

— А где же… сыночек-то ваш?.. — и тут же пожалела о поспешности. Не надо было… Ясно же, что произошло! Но Фесся лишь со вздохом махнула рукой.

 

— Нету, Рысонька… На жальник снесла, — она помолчала, — всё из-за пожара того проклятого, да из-за дурака моего — бросил меня одну!.. А я ведь чуяла: уедет — и всё, беда! Не будет сыночка. — женщина снова вздохнула, но не заплакала: кончились её слёзы, выплакала она их, давно выплакала… — Ну да ничего, — наконец, улыбнулась она, — живы будем — не помрём, а тогда ещё народим.

 

Помолчали немного.

 

— А что, хутора совсем не стало? — осторожно спросила Рыска.

 

— Да не то что бы… — вздохнула Фесся, — пара коровников пострадала, сарай с гусями напрочь сгорел, дом с одного угла немного задело. Вот только хозяин погиб на том пожаре. Представляешь: все уцелели, никто даже не угорел, а Сурок бросился коров спасать, крыша рухнула и… — женщина осенила себя знаком Хольги, — и… всё. Вот и нет его. А потому, и хутора тоже. — она помолчала. — А потом делёжка было началась, да не тут-то было: у Сурка давно завещание оказалось готово: расписано, кому, чего и сколько в случае его смерти полагается. Корова с детьми потом в город подалась. Муха осталась и проследила, чтоб все всё причитающееся получили, а сама потом пропала: просто закрыла дом и ушла куда-то — уж месяц тому… Нам с Цыкой обещанное тоже выдали, даже то, что он заработал, когда вместо хозяина ходил на службу, так что мы теперь не бедствуем… А ты, то есть, вы… здесь теперь останетесь? — осторожно спросила Фесся.

 

— Не знаю… — с горечью, немного помолчав, ответила Рыска, — нет, наверное… Меня же здесь все терпеть не могут, а сейчас ещё больше травить стали бы за такое… Я к тебе и заглянула-то, чтобы попрощаться. Вряд ли мы ещё когда увидимся.

 

Фесся вздохнула, обняла Рыску и погладила по голове — словно родная мать.

 

— Ну, а ты-то как? Замуж, гляжу, вышла?

 

— Ну… почти… — призналась девушка, зардевшись.

 

Фесся прицокнула языком и покачала головой.

 

— Вот, Рысь, даже Цыка мне говорил, что с саврянином тебя видел — а я не верила! И не поверила бы, если б своими глазами не увидела! — сказала она. — И где ты его только взяла? — понизив голос, словно её могли услышать, спросила она.

 

— Нашла, — честно призналась Рыска.

 

— Нашла! — фыркнула Фесся. — Где ж таких находят только? Он прямо на благородного похож!

 

— Он такой и есть, — с улыбкой кивнула Рыска.

 

У неё сердце сладостно защемило, когда она представила, как через лучинку-другую, наговорившись, пойдёт в постель, сбросит всю одежду, скользнёт под одеяло и… Захотелось сделать это прямо сию щепку!.. Но, немного подумав, Рыска всё же решила посидеть ещё с подругой: в конце концов, Фессю она так давно не видела. Тем более, что подруга приняла её гостеприимно, словно и не помня, как именно девушка покинула хутор и не замечая, как и с кем она вернулась.

 

— Неужто любишь его? — спросила Фесся.

 

— Люблю — не то слово, — глядя на звёзды, проговорила в ответ Рыска: то, как она относилась к этому человеку, в это обыкновенное слово в её понимании уже не укладывалось.

 

— И в Саврию с ним жить поедешь? — изумилась подруга.

 

— Поеду, куда скажет, — заверила девушка, теперь в полной мере осознавая значение поговорки о том, что с милым рай и в шалаше.

____________________________________________________________________________________

Продолжение https://poembook.ru/poem/2470877