Ильинка
Живут же на свете две половинки
И одна из них бегает по Ильинке
И замерзла до дрожи, а подошвы в ботинках
Стали губкой для скользких луж.
Заболеет наверно, опять, по-старинке,
В самый яркий разгар новогодней картинки,
И тот факт, что она с ним – как две половинки,
Не спасает от зимних стуж.
В это снежное время согревайся, как можешь,
А её пробирает мороз по коже,
Он не рядом, не с ней, он... О, Господи! Боже!
Лучше думать о ком-то другом…
Есть же Миши и Саши, Артемы и Лёши
Провожают, звонят, телефоны тревожат,
И, наверное, любят. И сладкою ложью
Насладившись, согреют теплом.
Ведь живут же на свете похожие души!
Только каждая рвется поближе к суше,
И порой – одиночество каждую душит…
Впрочем, все это лишь на словах.
А на деле – с рассветом – наушники в уши.
День проходит прекрасно! Ты только послушай!
Гордость прежде всего. Дымный город. Удушье.
Расстояния. Лужи. Проклятая стужа.
Чувствам крах.
Нити рвутся в руках.
И одна из них бегает по Ильинке
И замерзла до дрожи, а подошвы в ботинках
Стали губкой для скользких луж.
Заболеет наверно, опять, по-старинке,
В самый яркий разгар новогодней картинки,
И тот факт, что она с ним – как две половинки,
Не спасает от зимних стуж.
В это снежное время согревайся, как можешь,
А её пробирает мороз по коже,
Он не рядом, не с ней, он... О, Господи! Боже!
Лучше думать о ком-то другом…
Есть же Миши и Саши, Артемы и Лёши
Провожают, звонят, телефоны тревожат,
И, наверное, любят. И сладкою ложью
Насладившись, согреют теплом.
Ведь живут же на свете похожие души!
Только каждая рвется поближе к суше,
И порой – одиночество каждую душит…
Впрочем, все это лишь на словах.
А на деле – с рассветом – наушники в уши.
День проходит прекрасно! Ты только послушай!
Гордость прежде всего. Дымный город. Удушье.
Расстояния. Лужи. Проклятая стужа.
Чувствам крах.
Нити рвутся в руках.