ГОРОД ДЕТСТВА ИЗВЕЧНО В КРОВИ

Порт живёт своею жизнью – заходят, уходят суда,

график их появленья диспетчеры строгие знают:

облака ниоткуда по небу плывут в никуда,

а бывает, что просто в лазури небес исчезают.

 

А бывает, стоят, словно замки, над нашей яйлой,

алебастра белее, чураясь шаблонов, симметрий,

потому что пропах окоём весь сосновой смолой

и в бессилии ветры лежат на отрогах Ай-Петри.

 

В парках знойных в июле магнолии пышно цветут,

здесь ликует душа от закатов и чудных рассветов,

и не зря графоманский всех мучает в городе зуд,

и, как следствие этого, здесь вырастают поэты.

 

И сюда, словно в Мекку, поэты другие спешат,

и боятся, сердешные, как бы уж не было поздно,

потому что здесь с музами не расстаётся душа

в этом царстве глициний среди ароматов мимозных.

 

Здесь над речкой весёлой раскинулся местный Монмартр

и торгуют умельцы поделками здесь постоянно,

как в Париже, туристы не могут утишить азарт,

и скупают картины с пейзажами крымскими рьяно.

 

На зелёном бульваре сам Пушкин из бронзы стоит,

рядом речка журчит и каштанам вольготно в аллее;

как нигде, небо Ялты такие созвездья таит,

и весь август оно звёздных ливней для нас не жалеет.

 

Я вдохнул этот город буквально с рожденья – день в день,

я не спорю, что случай, как мой, абсолютно не редкий;

майских птичьих невнятиц волнует меня дребедень

и волнует сирень в палисаднике Юльки-соседки.

 

А когда на Иографе вспыхнул коварный пожар

и на город пополз дым смолистый безжалостной тенью,

то бросало в мороз меня, то поднимался вдруг жар,

словно сам я горел, и молил небеса о спасенье.

 

Я тогда осознал: город детства извечно в крови,

он вошёл в мою плоть чувством цвета, мелодии, ритма,

потому я так часто ему говорю о любви

и признаньям моим не мешает банальная рифма…