Он неидеален. Сильный мужчина, несломленный – или скрывает иное даже от нас – и безмерно, бесконечно, безнадёжно влюблённый в собственную жену с первого дня их встречи на чужой свадьбе. Порывистый, иногда чересчур жёсткий. Доверчивый. Был. Теперь нет. Одинаково может разбить что-нибудь хрупкое о стену гаража, потому что день окончательно стал дурным; и сесть в тени, оставив руки на солнце, чтобы выжигать на деревянной полочке имя супруги. «Та-ня, Тать-я-на...»

А лупа — нет, не выжигательный прибор, советская лупа с потрескавшейся ручкой – будет казаться неудобной и гротескно маленькой в мощных мужских руках. Ему всё равно. Он не запрещает жене работать в нежно любимом театре допоздна, просто встречает в тёмные зимние вечера. Азартно ругает обожаемые ей детективно-ментовские сериалы, сыпя миллионом историй из жизни, которые должны подтвердить – всё не так, нелогично, фальшиво, придумано. Но делает это только в рекламу. Тяжело припадает на новенькую трость и не даёт ей нести ни одной «авоськи».

Табу только дамская сумочка с кошельком и несессером.

 

Она тоже неидеальна. Слишком слабая, но нашедшая в себе силы бороться с общей бедой. Она не любила своего мужа, когда соглашалась идти под венец. Не любила, когда рожала дочь, которую он хотел назвать Танечкой. Не любила, терпеливо дожидаясь из армии. Не любила, бережно складывая в шкатулку письма с нескладными стихами, неразборчиво подписанные: «Валерка». Любовь пришла далеко не в первый и даже не в третий год брака. Внезапно собрался пазл из нежности, уважения, восхищения, понимания, надёжности, терпения... Последней частью стал страх – он боялся не успеть довезти её до больницы. Никто так переживать не умел... И вспыхнуло: «Люблю!».

С лёгкой хитринкой и ласковая, совсем неприспособленная к жизни. Избегает скандалов и всегда уступает, терпелива и всепрощающа. Принимает сделанное своими руками и вяжет ему свитера, несмотря на то, как тяжело держать тонкий крючок и нитку, режущую пальцы с истончённой болезнями кожей. Задорно хохочет над бородатыми шутками и раскладывает по полочкам свои, едкие и глубоко интеллектуальные. Смотрит с ним непонятный бокс, обзываемый «мордобоями», и не просит переключить.

 

Они из разных слоёв общества: он – сын простого бухгалтера и неизвестного еврея, выросший в полунищей неполной семье и нянчивший сводного брата с младенчества – матери было некогда; она – дочь известного следователя и мужчины, занимавшего высокий пост в КГБ – для трёх их дочерей было всё и даже больше. Немецкие игрушки, итальянская обувь, польская косметика, лучшие ткани Союза...

 

Неудивительно, что они всё ещё иногда не понимают друг друга.

 

Неудивительно, что они вместе сорок четыре года.