ПЕСНИ НЕВОЛИ И ВОЛИ

Дмитрий Аникин

Побежали – никого

нет за нами. Даль пустынна.

Ради бога своего

Русь укроет неповинных

во снега, белы снега –

хладней смерти, ближе неба;

тяжесть зимняя легла –

глубже сна, белее хлеба.

***

Далеко ли до людей?

И чего от них увидим:

смерть-погибель? гони-бей?

Как от них живыми выйдем?

Я прозяб

до кости.

Боже, хлябь

замости

льдом белым,

чтоб целым

был под ногой, –

пройду живой.

***

Цепи сброшены,

стражники снежком запорошены,

финка в руке,

скорость в рывке…

***

Следы заплету

мимо жилья,

пуля на лету

будет не моя.

***

Собаки – за зверем,

а я – от собак,

погоней измерим

мы поле, овраг.

В лесу столько тьмы, что собаки за мной

собьются со следа, звериной тропой

уйду – не узнают, мои где следы;

как заяц, петляю, скачу от беды;

как волк одинокий, под близкой луной

скрываюсь в овраги – не надо за мной;

шатаюсь, бессонный, проклятый медведь,

настигнуть меня – это верная смерть.

Лес меня укроет, и лес не выдаст

никакой погоне – как в воду кану;

вы сюда не суйтесь, конвой, собаки,

нет вам удачи.

Лес меня укроет, и лес прокормит,

спать уложит лес и укроет снегом,

никогда не будет на мне клейма – нет,

инея кроме.

По грехам моим

осужден сюда:

был дельцом большим,

да лиха беда

принялась – был час –

за мою судьбу,

прекратила враз

свободУ, гульбу!

Ох, затейник-кат –

так и сяк кнутом,

косточки свербят

при всем деле том.

Чтоб добить меня

не пришел указ,

приняла жена-

каторга как раз.

***

И бессрочное

началось мое

в цепях прочное

бытие-житье –

ни прогулочки

и ни рюмочки,

сдобной булочки,

света с улочки.

А погнали как –

почти воля путь,

долгий мерим шаг,

медлим цепь тянуть,

и дойдем мы так

расстоянья-жуть,

и поможет Враг,

где с Руси свернуть.

***

Не пришла меня

проводить жена,

прогнала меня

с глаз долой страна.

А не надо нам

помнить, видеться;

по моим срокам

жизнь и выйдет вся.

В семи кровях крещен.

Матерью рожден.

Отцом сечен.

Бабкой заговорен.

Убийством обагрен.

Судьей осужден.

Палачом казнен.

Богом спасен.

Отпущен на семь сторон.

Сколько же можно рассчитывать,

так-эдак прикидывать свои планы,

маршруты конвойных вызнавать,

подгнившие доски в заборе искать,

с людьми говорить,

искать среди них надежных,

богу молиться,

ждать дней, чтобы стало теплее.

***

Все планы один другого стоят,

конвойные, как хотят, бродят,

доски в заборе все одинаковы,

люди или выдадут, или железом в бок,

бог молчит, с иконы глядит,

любая погода делу помеха.

Давно пора!

***

Ну, в добрый час,

ну, сквозь щель-лаз,

ну, в гиблый край,

ну, бег, давай!

Царь сибирский – дух тайги

нас встречает, привечает,

заметает след, шаги;

вихри, вьюги затевает.

И никто нас не найдет,

лаем собственным погоня

захлебнется, отведет

пули леший – на ладони,

теплые еще, лежат,

не пролили нашей крови.

Ветви старые дрожат

над пространством белой нови,

на которой никого

не видать, глаза ослепли

цель искать – меня, его,

ускользнувшего из петли.

Есть бог воров –

проведет меня

мимо капканов, ям.

И нет оков –

упадут, звеня,

тяжолые, к прохорям.

***

Есть беглый бог –

до России он

первенцу путь спрямит

мимо дорог,

где ведет закон,

железом своим гремит.

Я убегал от погони, дыханья уже не хватало,

воздуха вязкого легким; упал я, к стволу прислонился –

пусть настигают, хватают… Не слышу я лая и криков,

тихо в лесу; снег с ветвей легкой пылью слетает, сребристой.

Нет никого, кто за мной, поглотила тайга, я – свободен,

выпущен кем-то на волю совсем; как в тюрьме, как в России

мне не мечталось – свободен.

И, божьими занят делами,

тихо сидит человек. И когда за ним были погони?

Ты кто такой? – Бродяга. – За тобой

собаки лают. – За тобою волки

плетутся, за тобой бредет медведь,

и птицы твои мерзнут на лету, –

прими меня в свою лихую свиту,

пойдем гулять на воле, снеги мять,

пугать деревни посвистом разбойным,

дань собирать лесную… – Я такой же

бродяга, брат твой, тех же нор земли

беглец усталый. – Здешних мест хозяин,

гостеприимец. – Вольные мы оба!

А куда идти?

До самой России

добрести нетрудно – да там не лучше

каторга-морока,

тоска жестока,

скука-голодуха да новый случай,

чтоб в железо руки, в железо ноги,

чтоб в путь обратный.

Вот она, свобода под небесами –

час недолгий, трудный,

часок до смерти –

высота какая звездАми вертит! –

нагляжусь, -любуюсь на хор их чудный,

а замерзнув трупом под ихним светом –

к Богу отправлюсь.

***

Не спешу, стараюсь, чтоб как-то к дому;

где он есть, мой дом? Не к тюрьме ли выйду,

поплутав, -бродив? – Принимай, родная,

блудного сына.

В тех краях, где человеку

жить нельзя, нас держат, братья,

дольше жизни, дольше века

мати-каторги объятья.

***

Не отпустит сыновей

погулять в чужбине, воле –

дольше срока жизни всей

пребывать в тяжолой доле.

Тысячи лет моих, тысячи в трудной, в печальной неволе,

тысячи лет – тут, на прОклятом месте, с такими же рядом,

тысячи лет – до и после любой даты, срока любого.

Не кандалы на ногах, на руках – расстоянье и время.

Бог ихний. Бог этой стылой неволи, такого пространства,

где только капища мне за колючкой, затворы святые,

гибели место живой. Я глотаю, я требую жертвы,

сам заточен и прикован, я сам себе коршун голодный.

Вся-то моя здесь страна – вот опричное русское царство,

подлинное, скоро вся остальная Россия…

Кто-то вспомнит про меня,

крестом плечи осеня,

дунет, плюнет трижды вбок,

чтобы был мой путь далек,

чтоб развеялся мой вид,

чтобы, время вечный жид

из пожизненного срока

сколь ни жил, – и дальше столько!

И на полную свободу

отпустили, цепи сняли;

вышли счетом все-то годы,

сколько длили, добавляли.

Будто вечность за плечами,

бесконечность, неизбывность.

Все срока свои скончали,

всех снов-песен заунывность…

***

Вышли люди за ворота,

покурили, постояли –

выпить страшная охота,

только денег им не дали;

только времени немного,

погулять чтоб, отдышаться,

только дальняя дорога,

по которой возвращаться.

Не ждала меня мать,

и не ждал отец,

им двоим срок был умирать,

и я не жилец.

Поделили братья мое,

и поделом;

на ночевку, житье

не пустят в дом.

А та, кто милей всего

мне была,

та ни чего,

ни дня не ждала.

А увидят меня на краю села,

так попа позовут водой кропить –

тень не тень, мертвеца не мертвеца,

а не надо таким здесь у нас ходить.

Не ждала меня, не гадала видеть,

обо мне молиться не знала как ты –

то ли о живом, то ли как о мертвом;

на расстояньях

таковых мы все неотличны. Сердцем

тоже что почуешь? Молчит, не знает

и сейчас; молчит и не слышит стука

сердца другого.