Потерянные мечты
Поезд отходил от перрона, люди уменьшались. Через некоторое время лица их растворились вдали, виднелась лишь неопределенная серая масса. Я остался один, наедине с собой. Мысли нехотя вползали в голову, ворошили воспоминания, как заправские кочегары - уголь. Пытаясь отвлечься, я уставился в окно. Сидевшая на стекле муха деловито мыла лапки, ей дела не было ни до мелькавших полей, рек, ни до одиноко стоящих деревьев. Она абсолютно свободна, ограниченная только самыми простыми инстинктами.
Ей необязательно надевать пиджак, идти на работу, неестественно улыбаться каждому; у неё нет воспитания; её мир ограничен четырьмя позывами: есть, спать, спариваться, гадить. Боже, как скучно - и вместе с тем притягательно. На час, на одну минуту оказаться в её шкуре.
Привычная мелодия звонка прервала размышления.
- Алло. Документы привезу в среду, не беспокойтесь, Денис Сергеевич, контракт на поставку легированной стали у нас в кармане. - На противоположном конце провода удовлетворенно хмыкнули.
В последующие минуты разговор коснулся таких "важных" вещей, как здоровье Ларисы Бронеславовны (жены шефа), места, где лучше отдохнуть в сезон отпусков, и, конечно, новостей об очередном обвале цен на металлы.
Последнее слушалось вполуха - неожиданно открылась панорама весенней степи. Разноцветное море цветов колыхалось от ветра, синева неба до слез резала глаза - а может, причина вовсе и не в небе. Вдруг накатила непонятная грусть, где-то внутри что-то сжалось и...
- Вы чай будете? - послышался голос из-за спины. Минутное помешательство прошло. Я снова вернулся в понятный мир форм, правил, целесообразности. Денис Сергеевич, судя по всему, удовлетворенный ответами, отключился.
- Вы чай будете, вам принести чего?
- Да, конечно, принесите чай.
Подождав, пока проводница уйдет, я открыл папку и углубился в изучение финансово-прикладной документации.
Небольшой листок упал на пол. Выцвевшими чернилами на нём было написано: «Обманутый однажды не верит больше в чудо. Люди закрываются в себе после того, как об их сердце вытирают ноги. Человек втирается к тебе в доверие, а потом внезапно втыкает тебе нож в спину. Такова реальность – суровая. Поэтому особа становится более циничной, снимает с себя розовые очки, старается меньше доверять окружающим. Но всегда найдется тот, кто даже через твою неприступность, непробиваемую оболочку цинизма, залезет к тебе в душу. Первое время ты боишься подпускать его ближе, чем к этой оболочке, но потом он достает до самого сердца - внезапно. Своей искренностью и честностью, казалось бы. Ты начинаешь верить этому человеку, но уже со страхом. Ты боишься опять наступить на те же грабли, боишься, что о тебя опять вытрут ноги. Когда этот человек пробивался через твою защиту, ты осознанно подпускал его к себе. А сейчас жалеешь и боишься. Но все равно наивно веришь в то, что он останется с тобой и не воткнет нож тебе в спину, как это делали в прошлом.»
Прочитав раз-другой и удивившись, как непонятная записка попала в папку с документами, я пожал плечами и вышел в коридор, направляясь в вагон-ресторан. Однако что-то смутно знакомое улавливалось в тех строках.
На стекле муха всё так же мыла лапки…
