Из письма постаревшего революционера
Проснувшись, долго мылся, громко фыркал.
Ну почему я не Чеширский кот.
Дни тянутся, как будто под копирку.
Советская Россия далеко,
а мы тут в мексиканской мышеловке.
Вдруг вспомнил местечковую Яновку,
окраинное детство без излишков,
свой неказистый земляной домишко,
дырявую соломенную крышу
с бесчисленными гнездами в застрехе.
И зайчик солнечный, как пёс, мне руку лижет.
...С сестренкой младшей, щелкая орехи,
лежим в амбаре в свежей арнаутке,
в венок из трав вплетая незабудки.
...Мне нет пяти, слежу, как в камышах
глотает аист скользкого ужа,
который извивается из клюва,
казалось – птицу ест он изнутри.
И уж зловещ, и хищен клюв, я ж, глупый,
потом дрожал от страха до зари.
Вот так и в революции – мы оба
давно друг дружку пожираем с Кобой.
Вчера поймав на спиннинг пару рыбин,
швырнул обратно в воду (пожалел).
Эх, стал сентиментален и надрывен,
оставшись в захолустье не у дел.
Таким казался близким локоток!
Знать, был я недостаточно жесток.
За Фриду на меня не дуйся всуе,
лишь для тебя твердеет булава.
Нет, не скучаю, а вовсю тоскую,
и даже в снах пытаюсь целовать
и обнимать тебя, Наталка, крепко,
и прижимать, и прижимать к себе!
Твой Л.
Post Scriptum. Как Ульянов – кепку.
Шучу (про кепку).
Жизнь ещё в борьбе
у бывшего предреввоенсовета.
Переживу ли нынешнее лето?
19 июля 1937 года
