До пяти

Во-первых, пятница. Неистово пекло;

мой крик пронзил оконное стекло,

и воробьёв отряд сорвался в рощу.

Держала натиск ора чудо-ель.

Забиты нос, глаза. Кругом – тоннель.

Все тридцать семь запутанных недель

я шла на Свет, к стихам своим на ощупь.

 

...От воспаленья лёгких, во-вторых,

я умирала; пьяный в стельку дрых

дежурный врач – студент-неонатолог.

А дед Петро – загадочный, чудной –

кропил меня "священною" водой,

забрав из отделения домой,

но к Свету путь был бесконечно долог.

 

…Зиме в угоду снег не раскисал;

предшкольный год. Шагаю в детский сад:

за ручку держит дядя Вася – крёстный.

Я помню визг и странный, жуткий скрип.

Потом в глазах «бенгалками» искрит,

а темнота глотает дядькин хрип

и светофор, мигавший в перекрёсток…

 

…Но вот и Света яркий абажур:

приходит счастье – замуж выхожу.

Тут Мендельсона посчитаем – в-третьих.

И жизнь – малина, шоколад, ковры…

Да были люди – искренне добры:

копали ямы днём, а ночью – рвы,

с утра носки вязали, ночью – сети.

 

Не стала ждать, когда же пригласят:

легко и просто в них попалась я,

в десятке робких, но в числе упёртых.

Ушёл в ребёнка материнский страх.

…Шумел камыш, а старшая сестра,

забыв про стыд, прижалась у костра

к супругу моему – теперь в-четвёртых.

 

Увы, не в-пятых дело тут совсем:

что дал Господь – я выпью то и съем.

Но с каждым днём сдают помалу нервы.

…В один и тот же не войти тоннель,

но слышу воробьёв и вижу ель.

А новый день качает колыбель,

и всё начнётся снова. Здесь – во-первых… .