март--май
/Стасю Липницкому/
Сжалься, настольная книга с подсветкой,
мир твоему шалашу.
Каменщик, каменщик с мерной рулеткой,
гасишь ли известь?
-- Гашу.
Будет к утру известковое тесто,
вечером -- кровь с молоком.
С силой,
приравненной к трем неизвестным,
выйдем стучать молотком.
Это в какой же главе происходит --
вечно теряющий нить
вьет канитель сообразно природе,
не научившись не вить.
Это же в чьей голове происходит:
око, змея, кровоток.
И не похожи, и родственны, вроде,
мастеровитый браток.
Те же мелькают собачьи повадки
пасынка, сына, сырца.
Тот же талан в обожженную кладку
по недосмотру отца.
Сжалься, настольная.
Лето как лето,
зелени, голени, свет.
Столько хорошего из Назарета,
что не вместить в лазарет.
----
Испей, Иоаким. В ручье воды
не хватит до рождественской звезды.
Нет улицы печальнее на свете,
чем, с Якиманских путаных дворов
сошедший,
серый камень в Назарете.
Испей, Иоаким, и будь здоров.
Такая сушь,
земля или зола
в горячем лоне семя приняла.
Расти, дитя,
не пропускает взора
вздымающийся купол живота
над бездною попыток и повторов.
Что наша жизнь, Иоаким?
Вода.
Ревут стада, толкущие песок,
и Анна не выходит за порог.
Где затаилось время сенокоса --
в холодной крынке, в маковом зерне,
на темени жены простоволосой.
Кричит с далекой птицей наравне
ребенок, дочь.
И плач ее храним
отселе не тобой, Иоаким.
***
Где прирастает почва запахом
и чистой прибылью травы,
куда пока еще не драпала
орда здоровых и живых,
куда ни парубки, ни школьницы,
ни МВД честной отряд.
Один Макар через околицу
гонял непуганых телят.
Вскипало утреннее облако
и проливалось молоком
в ненасыщаемую вогнутость
под колыхавшимся мостком.
Текло молочное, кисельное,
оберегая и пьяня.
С такого ноющего севера,
где ты не можешь без меня.
К такому озеру миндальному
с цветущим лотосом вокруг.
Но было видно по лишайнику,
что там ловушка,
а не юг.
***
Не говори мне, горло промочив,
что Рыжий лес опять слезоточив.
Я ограничу доступ в интернет,
хоть как-нибудь реализуя «нет».
Вот поезд мчит,
его абстрактен путь
для тех,
кто едет в нем куда-нибудь.
Но есть билет и место у окна,
и точка Б,
где чья-нибудь вина
или война случится по пути,
который сидя
следует пройти.
Ты понимаешь, что такое Б --
оно не предначертано тебе.
Но чиркнет спичкой род
или урод.
Не говори,
пока не полыхнет.
***
Через воздух несказуемый
или страх неподлежащий
процарапаться и ну его.
Что размениваться аще
не услышится, не спишется.
Прошлогодний снег и кроме...
с проспиртованной ладони,
упраздненный будто ижица,
упадет на подоконник.
Жили-пили гуси-лебеди,
гоготали на подворье.
Вероятно, междометьями,
как ужившиеся двое.
Оперенные, сердешные,
просто белый или серый --
не по степени безгрешности,
по особенностям веры.
Прели яблоки
и дряблые
зрели помыслы обеда.
Гуси, поданные с яблоком,
это Пиррова победа.
Это длинная история,
многотомная разруха
на обширной территории
между жизнью и непрухой.
Мне бы выйти
на обочину
у забора и не ближе.
Кто глядит глазами волчьими,
обустроившись на крыше
над дыханьем,
дуновением,
булавою и державой.
Кто и в чьем
местоимении
начинается с заглавной.
