Предание о Борисе и Глебе
ПРЕДАНИЕ
О БОРИСЕ И ГЛЕБЕ
(Из "Книги преданий")
Как Бог повелит, так и будет:
погонит один сто, а от ста
побегут тысячи.
Даниил Заточник.
«Вновь голос завтрашней победы
Мне слышится сквозь гул костров;
Сквозь все лишения и беды –
Единственно достойный зов.
О, боги! кто его достоин,
Так это я, лишь я один –
В сраженьях закалённый воин
И двух отцов презренных сын.
Любви и ласки я не видел,
Не для меня их берегли,
И потому возненавидел
Слепой и лживый мир земли.
За что им, братьям, прямо с детства
Всё лучшее – и без помех?
А мне и вотчина в наследство
Досталась худшая из всех.
Но пусть, смеясь и устрашая,
Жизнь хлещет злобною рекой, –
Я сам судьбу свою решаю,
Своим умом, своей рукой.
Лишь в мир иной ушел Владимир,
Я тут же сел на трон его.
Был Киев в горе – словно вымер.
Никто не понял ничего.
Я знатным – почесть, подношенье,
Вино хмельное – беднякам.
Так началось мое княженье,
На зависть и на страх врагам.
И чтоб сородичей заставить
Любить меня и чтить зело,
Пришлось на три души убавить
Их непомерное число.
Лезь в кузов, груздем коль назвался,
Груздь в кузове – и славный вид!
Вот, правда, Ярослав поднялся,
Корону вырвать норовит.
Так пусть заутрие прославит
Сильнейшего. Я буду рад,
Коль битва новая убавит
Моих врагов бессчётный ряд...»
Так думал Святополк у входа
В высокий княжеский шатёр.
За полем, у речного брода,
Куда его стремился взор,
Упорно слышалось движенье
Пришедших киевских дружин,
И ощущал в крови волненье
Двух враждовавших братьев сын.
Уж не впервые с Ярославом
Удачу делит он, дане
Не раз переходила слава
И той и этой стороне.
Не раз он ляхов, печенегов
Себе на помощь призывал,
И Киев от его набегов
Не раз, не два покорно пал.
И вот последняя расплата –
Неотвратимая – грядёт.
Он уничтожит завтра брата,
И всем другим свой срок придёт.
Все вотчины – в одной котомке,
И всё. –
Не требуй, не проси!
И назовут его потомки –
Великий князь всея Руси...
Всё решено...
Но там, у брода,
Блескучи копья и остры,
Такое уймище народа,
Такие яркие костры.
И так палатка Ярослава
Походит на другой шатёр –
Другого брата... Жизнь лукава...
Уж нет его... Но до сих пор
Он жутко Святополку снится:
Как бы из гроба он встаёт
И крестит слабою десницей,
И смотрит, и псалмы поёт...
Нет! Святополк не ошибался.
Как раз в том месте, над рекой,
Шатёр Борисов возвышался
В тот год – ужасный, роковой.
Князь из бескровного похода
Привел отцовские войска
И стал на отдых возле брода.
Но вышла слишком коротка
Стоянка. Князю сообщили,
Что нет отца, и Святополк
Теперь в такой бесчестной силе,
Что в этот час Борисов долг
Низвергнуть самозванца с трона;
Как он взошел, так должен пасть.
А там, как принято законом,
Пускай наследуется власть...
Пришли посланники от войска:
– Верь, княже, искренним словам.
Твой брат пошёл дорогой скользкой,
А ты бесхитростен и прям.
Да будет самозванец свержен!
Мы за тебя горой стоим.
Веди нас в Киев. Мы поддержим
Тебя всем воинством своим... –
Князь говорит: – За честь спасибо.
Но грех сражаться за венец.
Я не пойду на брата, ибо
Он брат теперь мне и отец. –
Откланялись: – Твоё решенье.
Но волю, княже, дай и нам.
Мы с твоего соизволенья
От Альты – прямо по домам. –
– Пусть так. – Борис соизволяет.
И поле с посвистом лихим
За сотней сотня покидает,
Спеша по княжествам своим.
А князь Борис известьем новым
Взволнован: Святополк пошлёт
Сегодня под ночным покровом
Убийц к нему. И настаёт
Уж вечер над широким полем,
Пустым, лишь с рябью от копыт.
– Твой брат великой злобой болен, –
Слуга отцовский говорит. –
Беги, Борис! С ним шутки плохи.
Скачи подальше от него... –
Но кроме тягостного вздоха
Не слышит вестник ничего.
Уже в шатре от свечек блики;
За пологом – потоки тьмы.
Перед иконою Владыки
Смиренно князь поёт псалмы.
– О, Боже! Тесно обступили
Меня стада тельцов литых.
И тучей копий окружили
Полки гонителей моих.
К Тебе, Всевышний, я взываю,
Ты мне надежда и броня.
Лишь на Тебя я уповаю –
От злых людей избавь меня.
Пусть злобно пущенные стрелы
Изменят гибельный полёт,
И пусть их в чуждые пределы
Твой вольный ветер унесёт...
Борис поёт стихи канона,
Молитву прочитал, молчит.
Всё так же перед ним икона
Христа Спасителя стоит.
И перед нею на колени
Он вновь становится, крестясь.
И вот уж новое моленье
В мерцанье свечек шепчет князь:
– Но пусть же будет так, как будет.
О, Боже, я мученью рад.
И, как Тебя казнили люди,
Так и меня пускай казнят.
Ты принял от врагов страданье,
Мне боль – от брата моего.
Но не вмени же в наказанье
Сей неразумный шаг его.
Возможно, создан он для трона,
Я ж для небесной власти жил... –
И в этот миг копьём гранёным
Тать со спины его пронзил.
И три копья еще вонзили,
И плюнули на княжий лик,
И верного слугу убили,
С мечом вбежавшего на крик...
Когда везли его в телеге,
Сраженный князь ещё дышал,
Приоткрывал от боли веки
И словно бы псалмы шептал.
Когда же Святополк склонился
В предместье киевском над ним, –
Шепча, он окрестить стремился
Его трехперстием своим.
И шёпот был не то прощеньем,
Которым жизнь Господь венчал,
Не то псалмов предсмертным пеньем,
И брат, отпрянув, прокричал:
– Чего ж вы смотрите? – добейте!
Мечом добейте гордеца! –
И от души ударил плетью
Нерасторопного бойца.
Поздней, когда убили Глеба
На Смядыне, – суровый брат
Подумал, что смотреть нелепо
На мертвеца. В тиши палат
Он слушал Торчина, который,
По горлу полоснув ножом,
Заставил князя смерти скорой
Предаться, беспробудным сном
Забыться. Всё подробно Торчин
В своём докладе описал,
И тем холоп его окончил,
Что слух смоленский рассказал.
Как будто бы священник местный
В ту ночь чудной увидел сон –
В пресветлой келии небесной,
Распахнутой со всех сторон,
Друг другу бросились в объятья
Борис и Глеб. И радость слёз,
И сладость слов делили братья.
Его священству довелось
И видеть это всё, и слышать.
Им всё хотелось говорить
О том, что нету счастья выше,
Чем вместе им пред Богом быть...
– И в этом чуда нет, конечно, –
Сказал в насмешку Святополк. –
Вот там пускай и будут вечно,
Они лишь в том и знали толк...
А ночь сгущалась и сгущалась,
Черно над Альтою-рекой,
И Святополку уж казалось:
Не будет битвы никакой;
Что стан врагов тихонько снялся,
И Ярослав убрался вспять,
И лишь узор костров остался
Вдали у брода догорать.
Но нет, ночной покой обманчив,
И страшной сече завтра быть,
Судьба их сводит вновь, и значит
Необходимо победить.
Откинув полог, он шагает
В походный княжеский шатёр
И спать ложится, и смыкает
Глубокий сон усталый взор...
И вот во сне к нему приходит
Борис из непроглядной тьмы,
Крестя его, рукою водит
И всё поёт свои псалмы.
А за спиною возникает
Ещё фигура. Это Глеб.
На горле страшный след зияет,
А из него – не кровь, а хлеб!
И кто-то вроде Святослава
Кричит (и он сегодня здесь?!):
– Кто дал тебе такое право!
Как ты ему прикажешь есть?.. –
И князь рывком встаёт с постели,
И сердца гул,
и пот ручьём,
И свет мерцает еле-еле,
И омут тишины кругом...
Но в этот час на бранном поле
Не спал другой великий князь.
Перед святой иконой с болью
Он простоял, всю ночь молясь.
– О, Боже! Здесь, на этом месте,
Сверкнули копья и ножи.
Лишь ради правды, а не мести
Убийцу брата накажи.
И кровь других убитых братьев
К Тебе взывает из земли.
Но пусть врагов полягут рати –
Не так, как братья полегли.
Их смерть чиста, их гибель свята.
Их люди в сердце сберегут.
А эта свора супостатов
Пускай бесславно сгинет тут...
И вас прошу я, братья, ныне –
Молите Господа за нас,
Чтобы на Альтинской равнине
Мы встретили победы час... –
Князь Ярослав шатёр покинул
И ясным взором огневым
Дремавших у костров окинул.
– Пора! Подъём! Да победим!
И Ярославовы дружины
Рядами пешими бойцов
Заполнили всю ширь долины;
И звоном копий и щитов,
И палиц, и мечей булатных
Пронзили утреннюю рань;
Несутся звуки кличей ратных;
Ещё чуть-чуть – и грянет брань!
Еще немного, и сойдутся,
И Святополковы ряды
Стоят стеной – не колыхнутся.
Еще мгновенье – и беды
Не избегут ни те, ни эти.
У первых всех удел такой –
Не вырвутся из смертной сети,
За всё заплатят головой.
И вот, движеньем боя смяты,
Они уже лежат в траве,
Щиты пробиты, шлемы, латы,
Роса блестит на тетиве.
Но через бранный прах шагает
Уже другой цветущий ряд,
Но тут же гибнет, увядает,
И нет ему пути назад.
И дол кипит бурлящей лавой,
Неразбериха, кутерьма,
И гаснут стоны: – Боже правый!
И гаснут крики: – Мама!.. ма...
Такого противостоянья
Еще не знали на Руси.
В низины, говорит преданье,
Текли кровавые ручьи.
От пота едкий пар клубился,
Шум битвы властвовал, царил.
Тут пеший с конником рубился,
Там пеший пешего теснил.
На землю сбитые – рядами
Полков и сотен боевых –
Уже мертвевшими руками
Душили недругов своих.
Дружины трижды расходились
И на волне воскресших сил
Сломить противника стремились,
И снова ад кромешный был.
Вздымалась пыль, как на дороге,
И с саблей схлёстывался меч,
И трупы падали под ноги,
И головы слетали с плеч.
Вдруг Святополку показалось:
Враг дрогнул на исходе дня;
Сказалась, видимо, усталость,
Распалась всё-таки броня.
Он мигом на коня садится
И, вдохновенье ощутив,
В то место боя жадно мчится,
Где вдруг наметился прорыв.
И видит: палицей играет
Противник пеший, смел, силён.
Сейчас его он покарает!
Уж меч возмездья занесён!
Но князь, на витязя насевший,
Его лицо увидел вдруг,
И меч, решительно взлетевший,
Трусливо падает из рук.
Бориса видит он, а справа,
Чуть в стороне, к плечу плечом,
Он видит в латах Святослава
И Глеба с огненным мечом.
О, наважденье роковое! –
Почти всегда непобедим,
Он мчится вихрем с поля боя,
И свита в панике за ним...
Их спешный бег – на запад, к Польше.
Князь болен. Лёжа в гамаке,
Терпеть езду не в силах больше,
Велит везти его к реке.
Но лишь поставили палатки,
И от костра повеял дым,
Вновь Святополк хрипит в припадке:
– Я слышу их! Скорей! Бежим! –
И снова, прихватив носилки,
Мчат князя в Польшу ездоки.
И где-то в поле у развилки
Или какой-нибудь реки
Зажгут костёр, шатёр поставят,
Возьмутся уток печь в углях,
Но что-то душит князя, давит
И вдруг всего охватит страх,
И за холмом он ржанье слышит
И топот вражеских коней,
И лишь одно сознаньем движет:
– Опять они! Бежим! Скорей! –
И в панике, как волчья стая,
Когда стремглав бежит вожак,
Они летят, и, растворяя,
Их поглощают ночь и мрак...
* * *
За Польшей, в местности предгорной,
Чуть виден холмик небольшой.
Какой-то стойкий дух тлетворный
Витает над низиной той.
Там, говорят, беглец нездешний
Схоронен, и за годом год
Сюда ни конный, и ни пеший,
Ни зверь случайный не идёт.
Лишь коршун с этим местом дружит,
Обронит клёкот иногда,
И над могилой кружит, кружит,
А сесть – не сядет никогда.
