"Маленькие" люди и два "Предложения" от Чехова

«Все мы прекрасные люди, а между тем…»

 

Это фраза из спектакля, по произведению другого великого русского писателя, и, тем не менее, она крутится в голове, не отпускает, когда читаешь Чехова. Автор, принимаясь за написание этого эссе, так и не смог до конца понять, как подступиться к этой «глыбе». Писать о творчестве Чехова вообще – почти непосильная задача. Писать об одном произведении – жаль, потому что Чехов настолько разный и многогранный, что боишься упустить что-то важное, то, что зацепило, заставило размышлять. И тогда начинает «душить жаба». Потому что автор, в этом смысле, жадный до безобразия.

 

О маленьком человеке писали и Пушкин, и Гоголь, и Салтыков-Щедрин, и Достоевский… и, конечно, Чехов. О «маленьком человеке в русской классике» не писал только ленивый: от школьника до маститого литературоведа. Да и как не писать, если это один из самых главных, самых любимых типов героя, благодатнейшая почва для любого писателя. Он - репрезентативен весьма, и в то же время, у каждого – разный. Жалкий или ничтожный, трогательный или одержимый страстями, сомневающийся или наоборот, закостенелый в убогих рамках собственных суждений… И разное отношение к нему и писателя, в том числе. И если у Пушкина к своему герою жалость и сочувствие, то у Грибоедова – презрение, а у Гоголя – насмешка и временами сочувствие и жалость (достаточно вспомнить Жевакина в Женитьбе»), а у Достоевского – всегда желание спасти, привести к Богу. Но Гоголь, так или иначе, играет со своим ЛГ, а Достоевский ведёт героя, и читателя к пониманию, к осознанию, терпеливо объясняя, иногда почти не оставляя люфта для собственных домыслов. А что же Чехов. А он, вобрав в себя все лучшие традиции русской классической литературы, предлагает свой собственный подход, который так люб любому думающему читателю. Чеховский «маленький человек» это «Человек в футляре», и он практически всегда у него - «человек в футляре». И Антон Павлович, да простят меня за крамольную мысль, как хороший врач-профессионал достаёт его из этого футляра и производит «вскрытие». Он методично изучает героя, описывает симптоматику болезни, анамнез и так далее, но никогда не ставит окончательный диагноз. Он просто предлагает сделать это читателю. И читатель, с удовольствием попадаясь на удочку, ставит "диагноз"… или ничего не поняв, уходит недоумевая и, как правило, больше не возвращается. Но для меня лично, это – самое вкусное. Когда мне изложили факты и предложили сделать самостоятельно вывод. Ничего не объясняя и ничего не доказывая.

 

Отличительная черта Чехова – он играет не с литературным персонажем, он играет с читателем, «проверяет его на вшивость», если можно так выразиться. Это не означает, что он беспристрастен к героям. Все они люди, жалкие, смешные, подлые или несчастные, но люди. Он чётко разделяет всех людей на маленьких по положению и на маленьких в душе. Первых он жалеет и сочувствует им (Ванька Жуков, Иона из рассказа «Тоска», Иван из «Студента»), вторых - презирает или просто не любит (Ионыч или Беликов). Нет, он явно имеет своё собственное о них мнение, но не озвучивает его в лоб. Он - исследователь душ человеческих, но прежде всего, ему интересен читатель и поставленный над ним эксперимент. Даже, если он не узнает о его результатах. И не важно, рассказ ли это о бесславной судьбе милейшего, но скучного, и в общем-то никчёмного Владимира Семёновича Лядовского из рассказа «Хорошие люди», который искренне считал себя литератором.

 

«Это пишущий, которому очень шло, когда он говорил: «Нас немного!» или: «Что за жизнь без борьбы? Вперёд!», хотя он ни с кем никогда не боролся и никогда не шёл вперёд. Владимир Семёнович искренне веровал в свою программу, не знал никаких сомнений, и по-видимому, был очень доволен собой».

 

И который взбеленился, когда его невзрачная во всех отношениях сестра, до этого благоговейно наблюдавшая, как он пишет, осмелилась спорить с ним, высказывать собственные суждения и подвергла сомнению нужность всего того, чем он так упоённо занимался. А в результате, он умер один, никому не нужный и был забыт вскорости, как будто бы его и не существовало, как тот хлам, который он пытался вытащить на свет божий в качестве литературных шедевров.

 

Или очаровательная и горячо любимая мною пьеса-шутка «Предложение» про незабвенные Воловьи лужки (практически Гоголевская по форме и содержанию), с явной аллюзией к Грибоедовскому Фамусову и даже цитатой из уст главы семейства, который ещё и на городничего из «Ревизора» похож… (и думаю, что всё это не случайно) и мнительным женихом, у которого каждые пять минут «отказывало сердце» и «отнималась нога».

 

Или знаменитый «Вишнёвый сад», в котором все герои - неприятны, и неприятны по-своему. И только Фирс (маленький человек со своей, в общем-то жалкой психологией служения хозяевам, но и искренней к ним любовью и заботой) – трогательный, настоящий и уходящий. Символ уходящей эпохи. Неслучайно Чехов заканчивает пьесу его мини-монологом, и эта финальная сцена душу раздирает и заставляет ещё больше с неприятностью относиться ко всем остальным персонажам.

 

«Про меня забыли... Ничего... я тут посижу... А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал... (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел... Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то прошла, словно и не жил... (Ложится.) Я полежу... Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего... Эх ты... недотёпа!..»

 

Ну, и апофеоз эксперимента над читателем – маленький рассказ «Предложение… рассказ для девиц, как написано у Чехова, но в том-то и штука, что он НЕ для девиц. В крохотном произведении намеренно собраны все пошлые литературные шаблоны дамских романов и… концовка, рассчитанная на умного читателя, который будет в восторге.

И везде Чехов констатирует, фиксирует, но окончательный диагноз - всегда за читателем. А ружьё, висящее на стене, в конце концов, стреляет в вас!