Эрнесту Хемингуэю
ЭРНЕСТУ ХЕМИНГУЭЮ
(Разговор с классиком)
Валентине
в день рождения
В Кетчуме, уютном городишке,
Что тебе пришёлся по душе,
Прежние психические вспышки,
Вроде бы притихшие уже,
Стали разгораться с новой силой,
И подумалось: «Ну что же, Хэм,
Видимо, с работой нашей милой
Нынче распрощаемся совсем».
Много раз, вернувшись из больницы,
Ты за стол садился, но перо,
Ловкое и быстрое, как птица,
Опускалось грубо, тяжело
На страницу чистую. Ни строчки
Не рождалось. И большой роман
После давней, прошлогодней точки
Превращался в морось и туман.
Катер там ещё ревел и клацал,
Шум слагая в дьявольский хорал,
И на палубе художник Хадсон
От смертельной раны умирал.
«Сукин сын, не умирай, ты слышишь?» —
Друг ему сквозь этот гул кричал.
«Ничего тут, Вилли, не попишешь.
Не ручаюсь», — Хадсон отвечал.
До конца твоей заветной книги
Оставалась, может быть, глава.
Но отяжелели, как вериги,
Лёгкие, послушные слова.
Застревали в памяти, тускнели,
Превращались в морось и туман,
Исчезали вовсе — не хотели
Завершать последний твой роман.
И другие, новые попытки
Превращались волею судьбы
В страшные мучения и пытки
Для тебя — избранника борьбы.
Из любых напастей и сражений
Ты всегда с победой выходил.
Что же ты, бойцовской хватки гений,
Нынче непривычно захандрил?
Разе катастрофы и раненья,
И литературные бои
Притупили волеизъявленья
И стремленья прежние твои?
Но тогда, когда ты был моложе,
Ты перемогал несчастий шквал.
Он тебя уматывал, но всё же
День твоей победы наступал.
Ты ударов пропускал не мало,
Но прошёл сквозь рай земной и ад.
Творчество всегда тебя спасало,
Выручал Божественный талант.
И теперь, когда он испарился,
Словно пересохшая река,
Ты, как Томас Хадсон, убедился,
Что догадка Вилли так близка.
Мне ли знать — случайно, не случайно
Верное охотничье ружьё
Прекратило выстрелом прощальным
Страшное страдание твоё.
Но я знаю, как великим горем
Потрясла планету эта весть.
И по нам ударила укором,
Что писал ты где-то там — не здесь.
Что твоя спасительная правда
Долетела к нам из-за бугра.
А у нас — идиллия парада,
И давно — не так писать пора.
Но звонил твой колокол недаром —
Евтушенко, Юрий Казаков
Распалялись внутренним пожаром
Против ржавых ленинских оков.
А за ними двинулись другие.
Пусть не гениальным был их дар,
Но с годами крепости стальные
Плавил разгоревшийся пожар.
И сейчас, о Хадсоне читая,
С новой силой понимаю я,
Что бессмертна истина простая —
С чистой правдой умереть нельзя.
Что бессмертны в непокорных строчках
Евтушенко, Юрий Казаков.
Не страшны им кривды заморочки
И туманы гибельных веков.
И сомненья, что терзали прежде,
Медленно развеивает Русь.
Где-то в сердце теплится надежда,
Что и я в грядущее прорвусь.
31.10.18 г.,
Апостола и евангелиста Луки;
1.11.18 г.,
Пророка Иоиля
