Любовь на колёсах 23

Выше Любви и чище нет ничего. Да и вообще ничего нет кроме Любви. Всё от неё, всё для неё, всё с ней…

 

К тому времени тандем моего мужа и Олега пустил свои щупальца основательно. Бандитский Хабаровск хорошо знал и уважал Индейца и Пугача. Знали меня. В лицо. Знали и мою машину..

 

Меня Сашка, как я потом поняла, берёг, в грязь не макал, глаза не открывал. Только после его ухода мне стало многое известно. Многое, но не всё, далеко не всё… Ласковый, заботливы и нежный со мной и Олёшкой, в деле он был жестокий, решительный, жёсткий. Первый не лез, но своё охранял бдительно. Олег, тот похитрее, изворотливее, трусливее, подлый.

 

Я мчалась на своей машине злая, убитая, раздавленная. Думать не могла, кровь кипела, требовала действий немедленных, горячих. Уехать показалось самым правильным и простым.

 

Лето. Олька гостила у бабушки. Так и к лучшему. Расписание самолётов я не знала. Ехала наобум, решила, что посижу, подожду или как-нибудь решу данный вопрос. А скорее всего и не думала вовсе. Мне повезло. Рейс до Новосибирска отправлялся через три часа. Билет для меня нашёлся. Купила, сдала вещи на хранение. Пошла в буфет. Взяла коньяк, нажралась, как свинья. На регистрацию приползла. Пускать не хотели. Сунула денежку. Пустили. Сунула ещё — довели, усадили, укрыли. пледом. Всё. Лечу. Лететь долго. Я спала, во сне плакала, дёргалась, мучилась.

 

В Новосибирск прилетела, примерно во столько же, во сколько вылетела из Хабаровска. Чудо часовых поясов. Подошла к квартире. Долго топталась, собиралась с мыслями. Потом плюнула, позвонила. Двери открыл папка. Мама тревожно выглядывала из-за спины. Швырнула сумки и к маме на шею. Обняла, ревела, что-то говорила…, Мама гладил меня по голове, по спине… Папка расстроено топтался рядом. Олька испуганно выглядывала из своей комнаты. Пуделя радостно повизгивали. Господи, я дома… могу выплакать всё, что накопилось. Меня поймут, не осудят.

 

На следующий день всё рассказала родителям. Выслушали молча. Сказали: «Тебе решать. Обдумай. Не пори горячку». А папа спросил: « Доченька, а вещи твои где?» Вещи были у Сашки.

 

Пожила недельку на даче. Там замечательно. Сосновый бор. Чистый, звенящий, добрый. Запах, запах какой! Корабельные сосны… Огромные муравейники, скрипучая хвоя под ногами. Черника, брусника, грибы… Обское море. Я впитывала, хватала жадно, торопилась, пьянела, выздоравливала.

 

Часто гуляли с Олькой по лесу. Уходили далеко, километров за пять, иногда дальше. Бродили, лакомились ягодами, болтали, вдыхали.

 

Однажды набрели на большую сочную чернику. Ягода росла прямо посреди сосен. Олька наелась и ходила, рассматривала травинки и цветы. Рвать не рвала. Ни я, ни мама, ни Олька не любили сорванных цветов. Для нас они были мёртвыми, как ручки убитых младенцев.

 

Я обнималась с сосной, вглядывалась в голубое небо сквозь зелёную хвою. Это неповторимое сплетение надежды, свободы и чистоты.

 

И вдруг слышу, что Олька с кем-то разговаривает. И так странно разговаривает. Смотрю — лосёнок. Маленький, хорошенький. Идёт к Ольке, а она ему хлеб протягивает и сюсюкает. Глаза у лосёнка огромные, влажные, доверчивые и любопытные. Тянет носом воздух, ушами прядёт. Я засмотрелась. Потом опомнилась. Один он здесь быть не может. Мать наверняка рядом, но может быть и папаша.

 

Вокруг сосны, поди разгляди. Лоси хоть и крупные, а маскироваться мастера. Стала осторожно присматриваться. Точно! Вот она, мамка лосёнкина, медленно идёт, но не на нас, а как бы мимо, но взгляд не добрый. Тихо говорю дочери: " Стоять! Молчать!» Олька замерла. Лосёнок тоже. Мать нервничает. А потом я увидела самца. Огромный, рогатый, гордый и красивый, но страшный. Идёт быстро, не скрывается, прёт прямо на нас. Остановился, задрал башку и как заорёт. Олька села, я закрыла уши, лосёнок резко отпрыгнул, вся троица исчезла.

 

Олька поднялась, отряхнулась от сухих иголок, буркнула: « П@здацкий лось!» Я села. Олька зыркнула на меня и зашагала домой.

 

Через недельку мама осторожно посоветовала: «Ты за вещами съездила бы. Осенью в чём ходить будешь?» «Ладно. Съезжу», — я скучала и ждала, что Сашка будет меня искать, но он молчал. Ну, и пусть, и пусть. Приеду, заберу вещи и уеду… Купила билеты туда и обратно. Полетела.

 

Хабаровск встретил дождичком, тоской… Зашла домой. Сашка курил на кухне. Посмотрел на меня. Встал и закрыл двери. Обиделся, видите ли. Самолёт завтра. Надо переночевать. Тяжело.

 

Зашла на кухню. Сварила кофе. Села. Закурила. Сашка мрачный, тоскливый, потерянный. Я — его зеркало. Молчим. Пока душ, ужин — время спать. Сашка ушёл в Олькину комнату. Я растянула диван, улеглась. Жду. Не спим. Страдаем. Первая не выдержала я, позвала: « Саш, а Саш…» В один прыжок Сашка рядом. И всё. А то строили из себя. Ох, и хитрая у меня мама… хорошая.

 

Долго болтали, всё рассказали: и что делали, и что думали. Славку они кинули. Кинули жёстко и нагло. Шубы забрали, денег не дали. Что с ним стало, я не знаю. Но мне его жаль. Мужик он хороший был, добрый и не жадный.

 

Пацаны наглели, борзели. Зажрались. Конец был очевиден. Кто? И это предсказуемо…