Любовь на колёсах 18

Листаю, листаю и листаю помятые странички книжки своей. Как много всего. Как много и мало. Ошибки, удары, полёт… Четыре года и четыре месяца полёта. Это самые чистые и светлые страницы, не считая рождения детей. Но это уже две другие книги. И пишут они их сами сразу на чистовик. Редактор отсутствует. Критиков гнать, гнать и гнать… Сами критики, авторы и главные действующие лица. Не зачеркнуть, не исправить…

 

Мы в Новосибирске. Конец мая, Моего мая. Я родилась в мае. Под цвет яблонь, сирени и пьяный запах листьев, травы, новой жизни. Говорят, что тот, кто родился в мае, всю жизнь будет мается. Ой, как я маюсь, маюсь до безрассудства этой жизнью! Хлебаю всё, что она готовит в своём волшебном котле.

 

Остановились у Сашкиных родителей, мамы Жени и папы Жени. В огромной квартире они остались вдвоём. Сыновья — вояки -офицеры разъехались и радовали редко. Раз в год. Ольку приняли как родную. Нам выдали комнату в форме трапеции с лоджией, ванной и огромной шикардосной кроватью.

 

Мы отдохнули, оставили Ольку знакомиться с новым братиком и рванули по друзьям. Сашке хотелось к своим. Мне — к своим. Как быть? Да просто! Хочешь — вперёд! Выйдя для приличия из дома вместе, мы помахали ручками, завернули за угол и …разошлись в разные стороны, но договорились встретиться часов в 10 вечера. Встретились раньше. Намного.

 

Я, разумеется, побежала в ресторан. Девчонки некоторые поменялись, но костяк остался прежний. Музыканты на месте. Эстонец-руководитель всё также хреново говорит по-русски. Репетицию прервали. В мою честь. Официантки притащили закуски, я достала коньяк (девчонки водку не пили). Уселись за стол.

 

Время исчезало стремительно. Хотелось навестить универских подружек. Я собралась, попрощалась и рванула к выходу, как услыхала родной голос: «А на посошок?»»

 

К столу подходили Сашка, незнакомый парень и инопланетянка — друг по политуре с женой. Посошок выглядел внушительно, литра три, не меньше. Где они его взяли я не знаю. Видимо Олег, так звали друга, привёз. Это был не коньяк. Не то виски, не то спирт. не помню. Музыканты возбудились. Танцовщицы наморщили носики: " Фи, мы такое не пьём.» Сашка, как факир кролика из шляпы, достал из воздуха коньяк, чуток задумался и добавил банку солёных огурцов: « Э-ээ, огурцами коньяк — во! У Наташки спросите».

 

Девчонки оживились. Руководитель осведомился: «Алкоголички, как выступать будете?» Сашка ответил за них: «Лёжа!»

 

Вот такой Сашка. Так приятно было сидеть рядом, слушать, смотреть, жить… Девки напились, наелись, программу отработали сыто и лениво, потом подтянулись к столу.

 

Музыкантам предстояло играть всю ночь. Но они подбегали хлопнуть, дюзнуть закусить, занюхать и просто потрепаться, пожаловаться на нелёгкий хлеб.

 

Сашка с Олежкой попеременке таскали прямо на сцену рюмки, еду, сигареты. Руководитель сидел за столом пьяный, махнул на всё это безобразие рукой и звал меня назад в варьете. Сашка смеялся, обнимал меня и кричал ему в самое ухо: «Хрен тебе. Моя Наташка. Моя».

 

Нас оберегали, держали ангелы на своих ладонях, но уже дыханием отделяли. Мы ничего не понимали.

 

Наверное, это и к лучшему.

 

Жить ему оставалось два года и четыре месяца.