Набатом бью в колокола!-13

Набатом бью в колокола!-13
НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА!
 
Трилогия
 
Книга первая
 
 
ДМИТРИЮ КЕДРИНУ
 
«У поэтов есть такой обычай —
В круг сходясь, оплёвывать друг друга...»
 
Налетели гиблой стаей птичьей,
Били с разворота и по кругу.
 
Вы с какой, товарищи, охотки
И какая в этом вам потреба? —
Мне хватает и моей чахотки,
Я четыре дня уже без хлеба.
 
Может быть, за то, что в комнатёнке
Жил с женой и дочкой в Подмосковье
И стихов издательских котомки
Вечерами правил по-воловьи?
 
Может быть, за то, что я в анкете
Написал, что из семьи дворянской? —
Но всего дворянского в поэте
Разве верность правде окаянской.
 
Может быть, за то, что в дни лихие
Не сходил с крыльца военкомата,
Чтоб отправили отцы родные
На войну хоть тыловым солдатом?
 
Вы зачем со всей своей силёнки
По очкам? — они возьми да брызни.
А ведь я в родной дивизионке
День и ночь хранил их больше жизни.
 
А теперь — вот так! — из электрички.
Не хочу, чтоб кто-то был напуган...
 
«У поэтов есть такой обычай —
В круг сойдясь, оплёвывать друг друга...»
 
28.09.11 г., день
 
Использованы строчки
Дмитрия Кедрина
из стихотворения
«У поэтов есть такой обычай...»
 
 
ПОЕЗДКИ В КОЛХОЗ
 
Ни приветствий, ни слова о смычке,
В поле грязь, словно чёрная ночь,
Лишь парторг говорил по привычке:
«Что поделаешь, надо помочь...»
 
И в поклонах сутулились спины,
Словно поршни в моторах стальных.
А в сторонке — моторы-машины,
И звенели ключи возле них.
 
Добирали рядки на закате,
Отправлялись начальство искать,
И учётчица в синем халате
Проставляла пометки в тетрадь.
 
А наутро — разбитое тело,
И какой-то разлад на душе...
Боже мой, как же всё надоело!
Как поездки в печёнках уже!..
 
 
ИЗ РОМАНА В СТИХАХ
«ПРЕДАНИЕ О СЕРАФИМЕ
САРОВСКОМ»
 
* * *
 
В чащобе шла работа споро.
Пила звенела и топор
Гремел нещадно в гуще бора.
Недостижимые для взора,
Они вели неравный спор
С молчаньем, вечным стражем чащи.
Придёт минута отдохнуть,
И тишь потопит шум звенящий,
Беззвучно, глухо, словно ртуть.
 
Один монах сказал другому:
«Нет демократии, мой брат.
Чертяки, выгнали из дому
И говорят да говорят.
Отцы разгорячились, вишь как,
От кельи ажно пар пошёл». —
«Да пусть их. Мы зато дровишек
Нарубим. Дюже хорошо».
 
А в келье тоже в это время
В нахлынувшем потоке чувств
Демократическая тема
Не покидала жарких уст.
«Над Русью дьявол крепко шутит.
Из часа в час, из года в год
Вселяет в головы и груди
Шальные призраки свобод.
Была бы истая свобода,
А то ведь нет. В конце концов
Она забыть заставит Бога,
Забыть святую жизнь отцов». —
 
Речь старца обжигала душу,
Неугасимой правды шквал.
Внимательно отшельник слушал,
Но вместе с этим вспоминал
Своё недавнее виденье…
 
* * *
 
В тяжёлой тьме тонула Русь.
Уже без всякого смущенья
По ней бродили мразь и гнусь.
Легко сознание людское
Заснуло в этот страшный час.
И в тяжком гибельном покое
Дьяволиада началась.
В кострах Евангельские книги,
На свалках Жития святых.
Икон истерзанные лики
В подвалах тёмных и сырых.
Толпу священников избитых
Ведут матросы на расстрел.
Интеллигентов даровитых
Солдаты гонят в край забытый,
Где мукам каторжным предел.
Крестьян конвои провожают
До необжитых дальних мест.
И храмы рушат и взрывают.
И редко, где сияет крест
Над куполом облезлым, ржавым.
Вот лозунг: «Счастье масс — в труде!»
Вот женщины за лесосплавом
В сибирской ледяной воде.
Вот лысый карлик бородатый
Рехнулся, кажется, совсем:
«Разрушим старый мир проклятый!
Кто был никем, тот станет всем!»
Вот те, кто стал не всем, но всё же
Уж разобрался кое в чём, —
Клеймят позором, вон из кожи,
Своих собратьев, кто не схожи
В своих сужденьях с Ильичом.
И вот уже несчастных судят,
И суд неистов, глух и лют,
Надолго и в острастку людям
В гулаги нелюдей сошлют.
 
О, тюрьмы, ссылки и гулаги!
Святую муку, скорбь и грусть
Навеивает «в каждом шаге
Коммуной вздыбленная Русь».
В своих желаниях неистов,
В стремленьях сказочных — металл,
Рабом безбожных утопистов
Народ — хозяин жизни — стал.
И никуда от них не деться,
Цепей, звенящих посейчас! —
Рабы своих рабовладельцев
Спасали много-много раз.
Когда на злобные угрозы
Поднялся разъярённый мир,
Россию защитили россы,
И стар и юн, и мал и сир.
Но зло не знает пораженья,
Еще один Мамай возрос.
И снова раб, и снова росс
Невероятные мученья
В войне всемирной перенёс.
 
Опасны Пирровы победы.
Врага разбившие рабы,
Ещё полвека подлость, беды
Терпели россы от судьбы.
То обещаний лживых горы,
То на прилавках пустота,
То войны — братские раздоры,
Междоусобья, от которых
Одна стыдоба-срамота.
Ведущих промыслов захваты
Олигархической толпой,
А на забытые зарплаты
Копейки нету ни одной.
Худеют и душой, и телом?
Так есть на то и страх, и кляп.
Бесплатно всё обязан делать
Безбожный раб, острожный раб! —
 
Всё это в мыслях Серафима
Неслось потоком огневым.
И крикнул он: «Невыносимо!
О Боже, будет ли моим
Потомкам горестным прощенье?»
И слышит: «Будет, но тогда,
Когда достигнет наполненья
Безверья тяжкая беда.
Когда народ, рабам подобный,
Поймёт, что счастье лишь в Одном,
Во Всемогущем, Всеблагом,
Который всех на путь беззлобный
Зовёт в безгрешии Своём.
И станет этот путь судьбою
В эпоху истинных свобод,
Когда Россия за собою
Мир православный поведёт.
 
Открыто это предсказанье
О русской избранной судьбе
В познанье жизни, в назиданье
Весьма немногим и тебе.
Но позабудь об этой теме,
Будь пред тобой хоть высший чин.
Когда сказать — наступит время,
И Мы об этом сообщим».
 
За откровение и смелость,
За пониманье русских бед,
Так Серафиму захотелось
Открыть любимцу свой секрет.
Но воля Господа превыше
И дружбы, и самой любви.
Пускай покуда тайной дышит,
Что чудом станет на крови.