НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА!-12
НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА-12
Трилогия
Книга первая
ОНИ ВСЁ ТОЙ ЖЕ
МЁРТВОЙ ХВАТКОЙ...
Они всё той же мёртвой хваткой
Всё так же держатся за власть.
И всё крадут, с ухмылкой гадкой,
Пока хоть что-то можно красть.
А нищие — они нищают,
А власть имущие — царят.
И всё сулят да обещают,
Всё обещают да сулят.
И мне всё с той же скорбной мукой
Всё та же мысль стучит в виски:
Как не отсохнут эти руки,
Не омертвеют языки?
ИЗ БИОГРАФИИ В СТИХАХ
«НЕЧТО О НЕЗНАЧИМОМ»
...139.
Но взял и ожил вдруг проект наш скользкий.
И вот в совхоз мы едем «Комсомольский».
Гремит по рельсам песенный вагон.
И день и ночь гитар нестройный звон.
Как в сказке, ожил вдруг проект наш скользкий!
140.
Потом летели мы в грузовике.
Всё степь да степь вблизи и вдалеке.
Всё порыжевшие от солнца травы.
Озёра голубые без оправы
Деревьев. Мы летим в грузовике.
141.
И где же, чёрт возьми, многоэтажки
Совхоза нашего? Трещат рубашки
На злом и терпком солнечном ветру.
И ночью мчимся в кузове. К утру
Должны бы нам предстать многоэтажки.
142.
Но рано наступающий рассвет
Степь озарил, а их всё нет и нет.
Вот наконец какие-то домишки
Увидел первым Вася Кокорышкин.
Домишки. Степь бескрайняя. Рассвет.
143.
У домика дирекции совхоза
Оркестрик туш сыграл разноголосо,
И сам директор, кругленький казах,
Приветствовал нас с огоньком в глазах
У домика дирекции совхоза.
144.
Потом по глади обжитОй земли
К студгородку нас дружно провели —
К огромным равнобедренным палаткам,
Как всё вокруг зеленовато-гладким
На островочке обжитОй земли.
145.
Директор словно солнышко сиял,
Он на столы под крышей указал:
«Сегодня я вас лично угощаю.
У вас сухой закон, я это знаю,
Но будет плов с кумысом», — он сиял.
146.
Столы из досок от еды ломились.
Мы ели от души. «Скажи на милость, —
Изрёк Рожнёв Роберто, — так пойдёт,
Посёлок не построим и за год».
Столы из досок от еды ломились.
147.
А Кокорышкин (плова полон рот)
Рожнёву возразил: «На-а-ба-рот!
С таким не-чело-вече-ским пита-ньем
Копец придёт за ме-сяц на-шим зда-ньям.
Я га-ва-рю вам» – (плова полон рот).
148.
Я всё смотрел: а где ж многоэтажки
Мы будем строить? На огромной чашке,
Положенной природой кверху дном,
Они бы тут кричали об одном —
О важности своей, многоэтажки.
149.
Но всё легко директор разъяснил.
Он от столовой нас сопроводил
Через кусты чилижника на стройку
Пустынную. Задав головомойку
Кому-то из своих, он разъяснил,
150.
Что здесь, на пустыре, согласно плана,
Ряды одноэтажек из самана
Должны мы этим летом возвести
И новоявленный совхоз спасти
По сдаче в строй жилья, согласно плана.
151.
Рожнёв, наш бригадир, задал вопрос:
«По договору должен был совхоз
Домов саманых сделать планировку?..» —
Директор тут прервал его неловко:
«Поехали. Сейчас решим вопрос».
152.
Видать, решенье этого вопроса
Шло по-казахски необычно косо.
Роберто наш явился лишь к утру:
«Ребята, — квасу, а не то помру.
Чёрт их дери с решением вопроса...»
153.
«Держи, Роберто! Вот квасок, Рожнёв!» —
Взяв банку кваса у говорунов,
Он начал пить и рыкнул, опорожнив:
«Я ж говорил вам — не Рожнёв, а Рожнев!» —
И точно ведь — стал Рожнев, не Рожнёв.
154.
Такого делового бригадира,
Пожалуй, не было с начала мира,
Работой нашей он не жил — горел,
А иногда как будто бы зверел,
Не Роберт — лев в обличье бригадира!
155.
Лишь утро свой казало нам язык,
Как в наши сны врывался грозный рык:
«Подъём, братишки! Я вам рад безмерно».
А мы ругались: «Чёрт твой брат, наверно», —
Лишь утро свой казало нам язык.
156.
Едва мы проникали в рай столовки,
Уже привычный рык железной ковки
Гремел, как грозовой небесный свод:
«Быстрей, братишки! Нас фундамент ждёт» —
Едва мы проникали в рай столовки.
157.
И вновь замесы глинистой земли
Цепочкой бесконечной шли и шли.
И вёдра с нескончаемым замесом.
И каждое, наверно, с тонну весом.
И вновь замесы глинистой земли.
158.
А солнце жгло огнём своим безбожно.
И молча я вопил: «Да как же можно
Работать в пекле!» Ну, а солнце жгло.
Но вот оно-то мне и помогло,
Хотя и жгло огнём своим безбожно!
159.
Дней через пять я, в общем-то, сгорел.
До этого, однако, наторел —
Месить замесы, вёдрами таскать их,
В фундаменты хибарок выливать их,
В каменоломне грохать, — но сгорел.
160.
Наш врач отрядный, Васильков Валера,
Сказал мне: «Забери тебя холера!
Да ты сгорел! А ну-ка в лазарет!»
И на ухо: «Ведь ты у нас поэт.
Пиши отрядный марш», — сказал Валера.
161.
(Чуть поясню: в Свердловске у него,
Мы собирались; более того —
Частенько там бывал поэт Дагуров;
Он богом был у нас, у балагуров;
Мой звонкий слог чуть-чуть и от него).
162.
Спина и плечи, будь здоров, болели,
Но чуть не до утра мы с ним сидели,
Глушили спирт рюмашками, стихи
Читали, позабыв про все грехи.
(Спина и плечи, будь здоров, болели).
163.
«Мне на работу, а тебе в кровать, —
Сказал Валера. — До упора спать.
Потом спроси у медсестры бумаги.
Для вдохновенья там ещё полфляги.
Пиши — в кровать, пиши — опять в кровать.
164.
Ну ладно, забери тебя холера!
Пойду побреюсь». — И ушёл Валера.
А я нашёл бумаги, сел за стол,
И начатый хорей меня увёл
К Морфею. Забери меня холера...
164.
«Где-то за долами за полями,
Светится знакомое окно,
А у нас в прокуренной палатке
Сыро и темно.
165.
Милая в своём вечернем платье
С кем-нибудь сейчас идёт в кино,
А у нас в прокренной палатке
Сыро и темно.
166.
Кто-то уплетает шоколадки,
Кто-то пьёт коктейли и вино,
А у нас в прокуренной палатке
Сыро и темно.
167.
После скоростной саманной кладки
Наступает вечер голубой,
И тогда к прокуренной палатке
Мы идём гурьбой.
168.
И на нарах растянувшись сладко,
Вымокшие за день под дождём,
Мы лежим в прокуренной палатке,
Курим и поём.
169.
Где-то за долами, за полями
Светится знакомое окно,
А у нас в прокуренной палатке
Сыро и темно...»
