***

Как мертвенна бледнеющая глушь,

или жива во мне сейчас настолько,

что прах древесных дум, древнее слоя,

в котором спят истоки смертных душ,

со мною начинает диалог –

от скуки ли, от радости покоя –

но, вздёрнув тихо моховые брови,

вплетает в воздух ясный, ладный слог.

Шафранных смол душистое словцо

змеёю доброй обвивает плечи,

люпиновых шептаний свечи

канаву превращают в озерцо.

Болотной дымкой лес шипит и дышит,

молчит, прощает, ленится, зовёт…

Лиловым звоном наполняется живот,

хрустальным миро ландышей – чуть выше.

А в голове парят пернатые рулады

так деликатно, чисто и свежо,

то исполняя маковый мажор,

то завывая мятною прохладой.

А научиться б так возвышенно витать,

да тонким шлейфом пробираться в душу –

багульничьим дурманом, синей глушью,

совиным смехом, робостью листа,

озябшего в осиновой тревоге…

 

Пора из леса – мрачно в эпилоге.

Раскрыли сумерки муругие уста.