***
Как мертвенна бледнеющая глушь,
или жива во мне сейчас настолько,
что прах древесных дум, древнее слоя,
в котором спят истоки смертных душ,
со мною начинает диалог –
от скуки ли, от радости покоя –
но, вздёрнув тихо моховые брови,
вплетает в воздух ясный, ладный слог.
Шафранных смол душистое словцо
змеёю доброй обвивает плечи,
люпиновых шептаний свечи
канаву превращают в озерцо.
Болотной дымкой лес шипит и дышит,
молчит, прощает, ленится, зовёт…
Лиловым звоном наполняется живот,
хрустальным миро ландышей – чуть выше.
А в голове парят пернатые рулады
так деликатно, чисто и свежо,
то исполняя маковый мажор,
то завывая мятною прохладой.
А научиться б так возвышенно витать,
да тонким шлейфом пробираться в душу –
багульничьим дурманом, синей глушью,
совиным смехом, робостью листа,
озябшего в осиновой тревоге…
Пора из леса – мрачно в эпилоге.
Раскрыли сумерки муругие уста.
