Сначала появился запах...
Сначала появился запах
Духов, измученных волненьем.
Не утопая в снах и знаках,
Я ждал конца своих томлений.
И был уверен, что случится,
И жизнь моя на звёзды встанет,
Писал тебе ночные письма,
Сжав страсть холодными зубами.
Года уже глотали воды,
Гремучих змей и небылицы,
Журавль казался бледным, тощим,
И не такой уж нужной птицей.
Предательство своей дороги
Поставил в грех неискупимый.
Прожив две тысячи четвёртый,
Я ждал две тысячи любимый.
Мочили реки, ветры гнули,
Земля затачивала ноги,
Касались мимолётом пули
Кровопусканием берлоги.
Цвет лета на день возвращали,
Дождями мрачными хранили.
Так репетировал я счастье,
Цепляясь за кусочек пыли.
Теперь твой запах очень ясный
Стоит надменно у комода.
Придёшь ко мне в одной рубахе,
Смахнув с окна налёт свободы.
И между делом дом полюбит
Твой голос и твои повадки.
Я чую, это точно будет,
И я вдыхаю этот запах
Духов, измученных волненьем.
Духов, измученных волненьем.
Не утопая в снах и знаках,
Я ждал конца своих томлений.
И был уверен, что случится,
И жизнь моя на звёзды встанет,
Писал тебе ночные письма,
Сжав страсть холодными зубами.
Года уже глотали воды,
Гремучих змей и небылицы,
Журавль казался бледным, тощим,
И не такой уж нужной птицей.
Предательство своей дороги
Поставил в грех неискупимый.
Прожив две тысячи четвёртый,
Я ждал две тысячи любимый.
Мочили реки, ветры гнули,
Земля затачивала ноги,
Касались мимолётом пули
Кровопусканием берлоги.
Цвет лета на день возвращали,
Дождями мрачными хранили.
Так репетировал я счастье,
Цепляясь за кусочек пыли.
Теперь твой запах очень ясный
Стоит надменно у комода.
Придёшь ко мне в одной рубахе,
Смахнув с окна налёт свободы.
И между делом дом полюбит
Твой голос и твои повадки.
Я чую, это точно будет,
И я вдыхаю этот запах
Духов, измученных волненьем.
