— Вот распроклятый дед, — ворчит старуха...
— Вот распроклятый дед, — ворчит старуха
(Ворчать — святое дело для старух), —
Хоть плачь, учует сразу медовуху,
Имея на нее особый нюх.
Старуха знает: деда жажда мучит,
Кряхтит он, льдинки приложив к вискам:
— Сто грамм неплохо выпить бы, но лучше,
Пожалуй, двести или триста грамм.
Дед обожал всегда поесть редиски.
Под рюмку водки — чем не благодать?
И то любил потискать, что с редиской
Легко, на женщин глядя, срифмовать.
И затянуться круто сигаретой,
И строчки написать о тишине.
Он был, пускай семейным, но поэтом,
И это очень правилось жене.
Промчалась жизнь. И в общем — неплохая:
Остался и поныне бодрым дух...
Дед смотрит вдаль и глубоко вздыхает,
Грудастых заприметив молодух.
