История одного проходимца

Стремилось к игрищам дитя – душа ко свету не тянулась.
Но, Провидения рука чела лишь отрока коснулась,
И дух прозрения воспрял – во мне – от Всемогущей силы:
Дары я трепетно принял – моим – душе и сердцу милы.
Так, вдохновеньем одарен, спасеньем и надеждой
Я путь свой далее не мог уже пройти невеждой!
Сквозь сумрак утра – дней младых – невежества и скуки
Покорно брёл я к алтарю, на зов богов науки.
Там, просвещения жрецы, во мне глупца заклали –
Свет горний, разум озарил – и узы мрака пали…
В стенах наук начальных ли, под сводом мудрым ВУЗа
Я был заботой окружён – желанный сын Союза…
Года сменились – времена – Великий Дом разрушен:
Я для Отчизны стал чужым, – как пасынок – не нужен.
Стучался в Дверь; кропил слезой; топтался у порога –  
Лишь тишина; …и я побрёл на паперть* – в лоно** Бога.
И в пору зим – в судьбе моей, – вплетая след в порошу,
Шептал под нос, как «Отче наш»: – Я, Родину не брошу!
Сквозь стужу дней суровых нёс печаль сиротской доли;
…Немая жертва Перемен – отступник по неволи.
С пути сбивал …проклятый бес; – безлунными ночами
Горел его манящий взгляд, за ложными речами.
В карман не лез ничей, прохвост, – бросался дерзко словом;
Он, так, души моей желал – считал своим уловом…
Но, чуждым стал мне мир лжецов. …Прочь от коварной ночи
Брёл, с покаяньем, блудный сын – предстать пред Святы очи.
Щепотью сеял (в три перста) с чела на грудь, с мольбою –
Знаменьем крестным плач венчал неопытной рукою.
Так, взгляд свой мокрый, приклонив – стенал под грозным Взором,
…И грешник был, во мне, распят Отеческим укором!
 
…Лишь первый, вешний луч призрел на снежные вершины,
Взбурлили хладные струи – помчались с гор в долины.
Весна дыханием своим коснулась чуть природы,
Но кратким, солнечным теплом не отогрелись воды.
Вот-вот река с себя сорвёт кристальные покровы,
И с треском ледяным падут все зимние оковы…
Пока же в дрёме берега: и сонны в них ложбины;
Ещё обнажены леса; ещё черны равнины…
Ещё, Родимый мой Предел хранит в дремоте время;
…Но, мой уже взошёл росток, из «брошенного» семя.
Нальётся силой стебелёк – расправит листья-крылы;
…Вот только скроет от меня, всё, грозный зев могилы:
Не даст вдохнуть мне аромат – цветка благоуханье.
…А может вся его судьба – простое прозябанье?
…Ох, как же чаянья смешны в сем мире скоротечном;
Ведь смерть, постылая, прильнёт к душе в лобзанье вечном.
Мой слух, наполнит шум ветвей прощальной песней ночи;
Луна серебряным венком мои укроет мощи…
В свой поздний час уснет певец, сомкнув пред небом вежды;
Как омертвелой ноты стон – потерянной надежды –  
Затихнет в порванной струне, обласканной кумиром:
Так, на закате дней седых, пиит почиет с миром.
…Где тих и лёгок шаг теней. Ход ночи, бесконечной,
Не прерывает бодрый день – шум суеты беспечной –
Мой дух угаснет. И тогда, когда наполнит тризна
Слезой скупою взор чужой, …приди ко мне Отчизна.
И тихо, тихо мне скажи – над мёртвою землёю:
«Здесь прах покоится дитя, отверженного мною…»
 
*Паперть – непокрытая кровлей площадка перед внутренним притвором храма, на которой в первые века христианства стояли плачущие и кающиеся.
 
**Лоно – (здесь) то, что является прибежищем, приютом.