Призвание Часть V Глава 2

Помимо грозных и блажных

На стенах ликов расписных,

Зал приукрасился шарами;

Корзины с белыми цветами

На сцене высились; в рядах,

Почти у каждого в руках,

Букетов разных я не счел.

Бекзат в проходе Тому вел

Под руку, прямо к алтарю,

И в предпочтенье псалтырю,

Там слышно пенье о венчанье

На современное звучанье.

 

Блистал каменьями наряд,

Мэр в подвенечный сделал вклад,

А Ольга выбрала фасон,

И вне сомненья, в белый тон,

С названьем образным «Русалка».

С годами белая фиалка –

Моя Тамара расцвела;

Федора рядом мирно шла,

Сопроводивши под венец,

Где справедливости борец

Свою избранницу встречал,

В костюме белом поджидал.

Облюбовав Тамару взглядом,

– Я восхищен твоим нарядом! –

Он ей украдкой прошептал,

Пока апостол наставлял,

Известный нам Погожин Павел,

Кой громогласно Бога славил;

Его мы выслушаем речь,

Но кратко – только суть извлечь

Для вас, читатель мой, желаю;

Избыток мыслей сокращаю.

 

– Прошу, друзья, располагайтесь,

Семейной жизни не чуждайтесь! –

Так Павел шуткой открывал

Некраткий, пышный ритуал.

Зал полнился битком гостями,

Родней заезжей и друзьями,

Приехал чуть не весь Ямал,

Их Христолюбов приглашал,

По майлу письма рассылая;

Оно ведь как: семья большая

У чистых сердцем христиан,

Нет в них «евреев», «египтян» –

Все братья, сестры! Все равны!

Все Божьи дочери, сыны!

Они, рассевшись по рядам,

Внимали мудрости словам,

На то им Павел время дал,

И снова речь свою держал:

– Коль Боже дом не созидает,

То труд напрасен, каждый знает!

И понапрасну бодр страж,

Если семейный ваш вояж

Не охраняется Христом,

Он – есть фундамент, всё во всём!

Ячейка общества – семья,

Где муж глава, не придурь – «Я»,

А мужу – праведный Христос!

Пусть не плетение волос

Аль злато жену украшает,

Но делом благим наряжает

Себя красавица княжна

И духом кротким – им красна!

Она, как дивный изумруд,

Для мужа слава, сей сосуд

Из тонкой плавки хрусталя;

И от того, благоволя,

В священны узы с ней вступая,

Ей руку, сердце обещая,

Муж должен нежность проявлять,

Ей словом сердца слух ласкать…

Итак, желает святый Боже,

Чтоб непорочным было ложе,

Супругам должно вместе быть –

Ни с кем святое не делить!

И кто не бегает блуда –

Стоит у Божьего суда.

Храните верности обет!

Лишь нить, вплетённая в завет,

С Христом прочней и не порвется:

Бог в горе, в радости печется –

Даст мудрость, как не обнищать,

Любовь друг в друге возгревать!

И к завершенью своих слов,

Вкраплю кудрявый апостроф:

Блажен муж с совестью учтивый,

Он не приемлет нечестивый,

Пьянящий выгоды совет –

На грешный путь – в уме запрет;

Такой – день – ночь в «садах» гуляет,

Веленье в духе разбирает,

Что принял отроком в «сносях», –

Он словно дерево в песках,

Посажен при потоках вод,

Где лист не вянет, верный плод

Ко дню, назначенному зреет;

За чтоб ни брался – все успеет!.. –

И их согласья вопросив,

На чада руки возложив,

Апостол стал благословлять –

Двоих молитвой сочетать.

 

Я ж в наставленье упустил:

Как тот помногу приводил

Благих стихов исповедальных,

Обмен колечек обручальных;

Как с поцелуем к своду взмыл –

Их мишурой салют накрыл;

Что поученью люд внимал,

«Аминем» частым восклицал,

От речи славной оживляясь;

И как платочком прикрываясь,

В слезах от счастья плача, мать

Смущалась юность наставлять,

Сказав им добрых пару слов:

«Любви да счастья! Стынет плов,

Пора к столу гостей сзывать!»

Не стал я в этом им мешать,

На то и свадьба – пир горой,

Где кубки пенят не водой,

А терпким, сладостным вином,

А то и горькую с медком;

Тут каждый должен меру знать,

Чтоб чувство в навык обуздать…

 

Пир шел живительной рекой:

Осетр печеный под икрой

С листом салатным подавался

И раком красным украшался;

Рулеты – хладные закуски,

Узорно мидии – моллюски

И буженина с чесноком,

Морковь с говяжьим языком,

А также чудные нарезки,

Напоминают арабески

В переплетенье с канапе,

С маслиной, с сыром на шипе;

Шашлык куриный, стейк телячий,

Плов из баранины горячий

Пар на подносе источал,

Манящим запахом сзывал

Гостей к застолью поспешить,

За молодых бокал сушить;

Меж блюд виднелись и котлетки,

С икрой и семгой тарталетки,

Там и салат пестрел «Купецкий»,

Муксун перченый по-ненецки

Собой застолье украшал –

Стол шведский блюдами трещал.

 

– Желаю, чтобы молодые,

На годы все свои земные,

Семьею крепкою стояли,

Нас – изуверов вдохновляли,

Как надо накрепко любить

И горе, радости делить! –

Глоток «Мартини» отпивая,

Слезу украдкой утирая,

Тост Виктор Павлович сказал,

Супругов в губы целовал;

За сим он Мите подносил –

В карман пиджачный заронил

Замка английского ключи,

Шепнув на ушко: – Получи!

Хоть ты, я знаю, не желал,

Квартиру в центре вам сыскал;

Живите счастливо друзья,

Достигнув вышнего бытья! –

И с благосклонным настроеньем

Пустился к Марье с новым рвеньем, –

Толь с наставленья аль с вина,

Он, как в былые времена,

С супругой бывшей танцевал –

Фокстрот с колонок им звучал.

 

Тут гости тоже не терялись,

Плясали, весело смеялись,

Гарсон с бокалами ходил

И тамада повеселил,

Не только речью забавлял,

Но также конкурсы вкраплял,

Где дама, очень пожилая,

Душой, однако, молодая,

Шары гребла большим веслом,

Как в сказке – старым помелом…

Бекзат приятно удивил,

Раскрепостившись, он шутил,

Приятно пел и тост держал,

На пару с Ольгой слух ласкал;

В толпе их деточки резвились,

От глаз родительских не скрылись,

Им храм с пелёнок был знаком,

Для них он будто отчий дом.

Сыночек старший – Тимофей,

Худющий, прямо как Кощей,

А дочка Аннушка – крепыш,

Смешная право, что круглыш, –

Шары воздушные гоняли,

Гостям со стульчиков читали

На пару, в диалог, стихи

О том, что в старые мехи

Вина младого не вливают,

И к ветхой – лат не пришивают,

Иначе старое прорвет;

Что обновление грядет –

Бог сердце черствое заменит

И в ризы новые оденет,

Восславив преданный народ…

Стихов был славный оборот.

 

Позднее, как-то невзначай,

Когда народ, отведав чай,

Торт трехэтажный подъедал,

С шарфом в руке средь зала встал

Незваный старче, – весь рябой,

С прержавой, яркой бородой,

Укутавшись в отцветший плед,

Как бомж – не в ризы разодет,

Дрожащим гласом вопрошал:

– Чей это шарф?! – Народ молчал,

На незнакомца взор вперяя.

– Не твой ли? – шарфик узнавая,

Тамара к Мите обратилась.

Вдруг сердце девичье смутилось

Предчувствием беды большой.

– Да, ты права, – ответив, – мой! –

Он тут же к старцу заспешил,

А тот пред ним изобразил –

Шарфом ручонки повязал,

Как в кандалы себя сковал,

Прикрикнув: – Ныне Дух вещает:

Лев рычит старый, поджидает,

Возмездье жаждет учинить,

Шарфа владельца изловить;

Настало время, Бог допустит –

Враг впредь добычу не упустит. –

Народ известьем огорчив,

И Мите белый шарф вручив,

Старик шепнул: – Пора на крест! –

И пятясь к холлу, он исчез…

Лишь Митя это уловил,

Но от присутствующих скрыл.

 

От слов провидца всхлипнув, мать,

Сознанье начала терять,

К ней Ветрин старший подоспел,

Не дав упасть, он ей пропел,

В свои объятья заключив:

– Ну, полно, мать! Старик болтлив!

От скверной жизни очумел! –

А сам от вести побледнел,

Хоть внешне сдержанно храбрился,

В зобу дрожащий звук не скрылся…

Джаз заполнял прискорбный тон,

От вести каждый был смущен,

Боясь осилить – весть принять,

И чтоб гнетущую унять,

Тост Митя бойко предложил,

Бокал наполнив, возгласил:

– Пора нам, други, что скрывать,

Знаменье времени признать:

Гостей уж верных полон дом!

Жизнь осмысляя вещим сном,

Я час призваньем приближал,

Теченье Божье совершал,

Сумел и веру сохранить,

Момент пришел гребки сушить…

Бог уготовил мне венец,

Иду принять!.. Не плачь, отец!..

Я преисполнен, сердцем рад,

Пью за семью – не маскарад! –

Бокалы дружно зазвучали,

И чтобы не была печали,

Им Христолюбов пояснил,

Что Бог давно о том открыл,

И нет нужды креста бояться,

В Нем каждый должен сораспяться,

Чтоб в новом сердце Боже жил,

Ни «Я», ни бес – Христос пребыл!

 

Утешив многими словами,

Герой прощался уж с друзьями,

Квартиры новой взяв ключи.

Пир успокоился к ночи.