Закатное солнце, упершись в окна высотки, отразилось лучами в стеклах противоположного дома, и на миг это московское ущелье залило алым светом.

"Совсем как у нас, в горах Памира", - подумал Сархат. Он сгребал пестрые вороха листвы, неподалеку шуршала метлой Рузи. Сегодня они почти не переговаривались, сказалась долгая ночь, спор, который так ни к чему и не привел.

Рузи примчалась к нему с полгода тому назад, оставив дочурку на попечение стариков. Те не протестовали, у них в селении привыкли к отъездам молодых на заработки, а оставленные малыши были все же некоторой гарантией возвращения детей.

Сначала жена с любопытством присматривалась к его подвальному быту, окружению, потом включилась в работу бок о бок с мужем. В редкие свободные часы он водил ее по достопримечательностям столицы, но Москва своими соблазнами ее не прельщала, пугала грохотом и многолюдьем. Рузи была истинное дитя природы, не мыслила своего существования без гор, ледников, чистого пьянящего воздуха, гулкой тишины ущелий. Всякая травка там была ей известна, всякий куст и дерево одаривали своими плодами, вкус воды - слаще меда... А здешняя суета только раздражала и утомляла сверх меры.

До поры она еще молчала, а когда почувствовала, что понесла, сразу начались разговоры о возвращении домой, в родное село под Бадахшаном. Сархат был рад, что станет опять отцом, даже загодя, желая порадовать жену, принес пакет с какими-то вещичками для младенца. Но он считал, что рожать Рузи лучше здесь, в столичном роддоме, многие так делают! Рузи же рвалась домой, вопреки всем доводам! Вон она, насупившись, замкнувшись, сгребает листья... Как ее убеждать?

Вопли, прорезавшие закатную тишину, заставили его поднять голову: на балконе седьмого этажа, взгромоздившись на перила, орала Верка. Дворники эту шебутную особу хорошо знали, ярко выделялась среди всех жильцов дома, вот и сейчас она орала что-то несуразное: "Всё! Свободна! Нечего с меня больше взять, нечего!" Пьяная, что ли? Ротозеи из окон соседнего дома и с бульвара не успели настроить свои смартфоны, как она поскользнулась и под общий громкий выдох стремглав полетела вниз. Судорожно дрыгая ногами, перевернулась в воздухе и врезалась в бетон головой. Только хрустнуло - и больше ни звука. С чего всё началось, не знал никто, чем всё кончилось, в потрясении наблюдали многие. В эту пору жители спального района еще прогуливались перед сном, все они потянулись к неподвижному холмику, кто-то уже названивал в полицию, кто-то вызывал скорую.

Сархат остолбенел, но сразу понял, что надо поскорее убираться, мигранты не любили общаться с полицией, даже если не имели касательства к происшествию, а свидетелей в данной ситуации и без него было предостаточно. Он схватил последний ворох, подошел к коробу, набитому доверху - и ахнул: сверху лежал...младенец, такой легкий и невесомый, что листва почти не осела. Дворник мигом сообразил, что за минуту до своего падения эта сумасшедшая вышвырнула малыша, выведенная из терпения его плачем. Но внимание публики было привлечено только ее последующим эпатажным выходом и отчаянными воплями.

"Спаси Аллах, до чего же ты, женщина, себя довела! - мысленно воскликнул Сархат, - выбросить дитя, так не ценить счастье, что дал тебе твой бог! Вот ведь дикие люди!"

Вслух же он только крикнул: "Рузи, иди за мной!" - чуть прикрыл малыша сорванной с плеч жилеткой и быстро покатил тележку к своему подвалу. Рузи всегда беспрекословно слушалась мужа, и сейчас, даже опередив его, уже мчалась открывать дверь. Сархат почти бегом влетел со своей ношей и бережно уложил младенца на постель, отмахнул жилетку. Рузи беззвучно охнула, подняла глаза на мужа. Они всегда понимали друг друга без слов, и сейчас обменялись лишь самыми необходимыми:

- Да, это она его выбросила, до того, как свалиться.

- Его никто не будет искать, у этой несчастной даже родни нет, я знаю.

- Сейчас нам с тобой ничего не остается, как ехать домой.

- Конечно, родной, ведь теперь ты отец уже троих!

Сархат помчался сначала в магазин, а потом в контору, устраивать увольнение и отъезд. Рузи нежно склонилась над малышом, принялась освобождать его от мокрых тряпок, обтирать, лаская и воркуя на своем языке. Младенец сучил ножонками, взмахивал ручками, оглядывал и ее, и все вокруг себя. Он был на удивление спокоен, голубоглаз и светловолос, но в их высокогорном селении все были такими!

Грамотные деды, когда-то учившиеся еще в советской школе, важно говорили, что здесь, на высоте 2000 метров, в складках Памира, осели остатки скифов. Молодежь смеялась: «И что с того, кто вас будет ценить, реликты тысячелетней миграции?» Империя распалась, как и все предыдущие, каждый человек должен был отныне думать о себе сам. Впрочем, здесь и всегда было так, перемены внешнего мира почти не касались горцев. В селении детей любили и ценили, откуда здесь возьмутся пришлые? – Только своими и держалось племя. И этот маленький подкидыш будет желанным и любимым. Так все совпало, так распорядилась судьба.

Сархат вернулся в свой подвал поздно вечером. Ему удалось договориться с начальницей ЖКХ о досрочном увольнении: сослался на недомогание жены. Галина Петровна только позавидовала, как же эти таджики преданы семье! Обещала завтра рассчитать; на замену у нее всегда была очередь таких же искателей счастья и денег из азиатского подбрюшья державы. Она этих безотказных работников по-бабьи жалела и в расчетах обирала совсем помалу. Пусть едут домой, к своим саклям!

Во дворе Сархат прислушался и к бабушкиным пересудам. Верку увезли в морг, следствие быстро завершилось. Помогли свидетели со смартфонами, ясно было, что налицо смерть по неосторожности, если не суицид. Про младенца вообще никто не вспоминал, как его и не было. В квартире, которую вскрыли по наводке соседей, никого не было. Хозяин где-то болтался по тусовкам, приблудившаяся девчонка-провинциалка даже не была у него прописана. Его ничуть не волновало, что она после их бурных и нелепых отношений родила, подумаешь, ее проблемы!

Всё это шепотом излагала подругам баба Шура, следователям она об этом ни звука не обронила. С ними только свяжись! Спроси-ка теперь с этой мертвой, куда она дитя дела? – Небось, не расколется… Фу ты, раскололась уже, земля ей пухом… Двор решил собрать Верке на похороны, кто сколько сможет. Где родню-то искать, девчонка ни с кем не делилась, откуда она явилась в столицу, в какой деревеньке мать по ней убивается.

На следующий день Сархат опять носился по Москве, узнал, в каком районе намечается депортация таджиков, отловленных за работу без лицензии. Договорился со старейшиной, что они внедрятся в их ряды и отбудут восвояси. Сумел и деньги на родину отправить проверенным путем, не подвергать же себя риску быть обобранным таможенниками. Вечером за сборами, совершенно счастливые, они то и дело кидались к вновь обретенному сынишке. Рузи приговаривала: «Файзуллох, скоро будем дома, детка моя, кровиночка…» Сархат расплывался в улыбке.

Когда их вместе с такими же искателями счастья загружали в большой транспортный самолет, один бдительный чин из транспортной милиции поинтересовался, что это, прижимая к груди, несет женщина. Рузи безбоязненно откинула покрывальце и с гордостью произнесла на своем языке: "Сын мой, не разбуди, он шибко горластый!" Чиновник как-то ее понял, глянул на сладко причмокивающего во сне младенца и одобрительно кивнул: "Хорош! Вылитый папаша, прямо копия! Вот же дикие люди, и чего это вас носит по свету? Рожали бы дома! Цивилизация манит?"

Сархат гордо подмигнул понимающему человеку: а на кого же еще походить моему сыну? А вслух произнес: "Теперь уже точно осядем, теперь у меня полный комплект!"