Одиннадцатая китайская центурия

Чужое мясо к своему телу не приклеишь.
Китайская пословица
 
 
О, боги, если б лекари могли
приращивать, не медля, рыбьи жабры -
я крикнул бы осипло "разрезайте!",
чтоб больше не дышать одним пространством
с безумцами на страже. Ряд могил
у Стенки расширяется. Поспать бы!
Но башенки затягивает паром.
Знай, что бы не случилось - ты - мой гид
в загробное, с последующим правом
 
 
вернуться успокоенным. Со льна
селяне добывают только масло.
(Не ведаю, как будут толковаться
все новшества в изнеженном Пекине!?
Во рту стоит прогорклая слюна).
Меня - я не утрирую! - покинет
остаток сил, догадываюсь, через...
На днях подумал: может быть, Стена
на деле - просто вырванная челюсть
 
 
у старого чудовища? Дракон!?
Довольно впрочем толков о драконах.
Безмерно удручает однотонность
пейзажа, осуждающего зелень.
Мы часто горлопаним о драгом;
оплакиваем брошенные земли
и думаем: как всё-таки калечит
отсутствие присутствия. Да, год,
по всем законам подлости, - как вечность!
 
 
Все бросились на землю. Я один
пока не принимаю одичалость.
Как прошлое заметно отличалось
от "этого" - набором меланхолий.
Постыдный мир затёкших ягодиц,
известно, доставляет много горя
привыкшему стоять по стойке смирно.
Попутно досаждает ярость птиц
и тихая надежда "вскоре смыться".
 
 
А так - идёт всё, в общем, как идёт,
"чин-чин-арём" - поддакивают птицы.
Последняя политика, чей принцип -
уродовать величие народа -
протянута огромной колеёй,
что глубока, но всё-таки неровна.
Неровности наскучили китайцам.
Я молод, но росту здесь ковылём;
спасает только долгое каданье
 
 
камней в большое древо, что стоит
в таком же одиночестве как я' здесь.
Могу уже торжественно поклясться:
метла Большого времени статична!
Не видеть больше - женщин и столиц;
я влился в эти чёртовы сто тысяч
как капля, пополняющая море.
Армада туч! Я знаю, их сто лиц
меня всё передразнивают: "Молод!"
 
 
Записываю это на зубце
Стены, что опротивела за годы.
Чем дальше императоры заходят,
тем тоньше перспектива быть спасённым.
Я спрашивал у старших: "Наша цель?"
Один из них советовал спросонок:
"Не суйся в их политики - сожрут нас!"
Мы - как желток в надколотом яйце:
глядим на мир без чёткого маршрута!
 
 
Но всё-таки - поближе к облакам,
чем все бойцы наземного порядка.
Народный всплеск - но худшие плодят-то
не лучших - что подчёркивает время.
Как долго император колдовал,
чтоб превратить находчивое племя
в безликих, безголосых и безмозглых.
Политика - жестокий костоправ.
Хотелось жить под звёздами, близ моря,
 
 
но я имею - первое, и тут
на жизнь пенять не стоит. Как ни бейся -
я в прошлом - безуспешный коробейник,
профукавший отцовское наследство.
Хоть годы где-то, в общем-то, идут -
здесь, повторюсь, нисколечко. Не смейся
над всем что здесь написано. Не стоит.
Все книги я истратил на еду,
а время - на спокойствие и совесть.
 
 
Всё ниже наседает стая туч.
Стена дождя воюет с горизонтом.
В условиях настенных гарнизонов
терзает несваренье пищевода.
Соврать бы что-то вроде: "Да, я тут
способен обходиться без чего-то:
без леса, без любовницы, без пищи...
Но до чего неправды доведут?
Сидишь один и выстрадано пишешь:
 
 
даруйте, боги, навыки врачам
приращивать на шеи рыбьи жабры!
Я горько попрошу их "разрезайте!",
чтоб больше не дышать одной неволей
с тобою, ненаглядная. В очах -
ни дна, ни просветления. Нет, боги,
пожалуй, в непогоде суетливей.
Сжигается последняя свеча
на то, чтобы писать - что смоет ливень.