ДАР СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО

Ефремов Борис

(Отрывок из романа в стихах

"Предание о Серафиме Саровском")

* * *

В сенях отшельнической кельи

Уже давно дубовый гроб —

От пустодумства и веселья,

Не забывать о смерти чтоб —

Стоял, и только выпадала

Минута в службе чернеца,

Он шёл туда, где обитало

Напоминание конца

Его земной дороги узкой, —

И славу пел тебе, Христос,

По-монастырски, с силой русской,

До чистоты горячих слёз.

И в эту ночь саровский житель

Стоял у гроба своего:

«Зовёт Господь к себе в обитель,

В блаженство вечное Его.

Хотелось бы ещё немного

Добру Христову послужить,

Но таково решенье Бога.

Ну что ж, на Небе будем жить.

И там — лишь только продолженье

Исполненных земных трудов —

О, радости мои! — моленье

За вас за всех. Наш путь таков.

Да что — другого и не надо.

Вновь, Господи, Тебе молюсь,

Объяла, вперекор преградам,

Весь мир земной и нашу Русь.

И об одном Тебя прошу я,

До часа, как покину свет,

Исполни просьбу небольшую.

О чём она — секрета нет…»

* * *

От ливня пыльные дробинки.

Алмазов капельки в кустах.

По монастырской шёл тропинке

В почтенном возрасте монах.

«Вот удивится Мошка-Прошка,

И уж недолго ждать теперь,

Когда я постучу в окошко,

А он, сердясь, откроет дверь.

Кого тут до рассвета носит?

Кому не спится по ночам?

Наверно, так он грозно спросит

И, право, собственным глазам

Пророк саровский не поверит.

А может, не признает… Что ж,

С годами копятся потери,

И я теперича похож,

Бог знает, на кого…» — Веселье

От черноризца прочь летит.

А вот уж, кажется, и келья,

И дерзко он в окно стучит.

И тут же двери открывает

Согбенный старец Серафим.

— Ах, моя радость! — привечает.

Похоже, ждал он встречи с ним. —

Ну, проходи, Володька Пашкин,

Насельник наших детских лет.

Вот, правда, в правилах монашьих,

Таких имён в помине нет.

Пришелец как бы растерялся,

Хотел дружка вогнать в тупик,

Да только с носом сам остался.

Перекрестился. Ликом сник.

Зато с немалым вдохновеньем

Хозяин кельи вдруг сказал:

— А помнишь, как тогда за чтеньем

Ты на меня орлом напал?

Чуть не побил меня, однако.

— Жалею, брат, что не побил.

И ты был тоже забияка,

Да вот ещё — учить любил.

Монах саровский с умиленьем

Взглянул, но, движим нетерпеньем,

Сказал с особым вдохновеньем:

— Иконку жду от чернеца

С финифтяным изображеньем

Святого Сергия-отца. —

— Так ты и это знаешь? — Чудно

Был гость смущён и удивлён.

Из тайной ладанки нагрудной

Заветный образ вынул он.

Владыка Сергиевой лавры

Не только тесно был знаком

С отшельником саровским славным,

Но и его учеником

Случилось быть, притом любимым.

Так вот, Антоний переслал,

По просьбе старца Серафима,

Ему икону. И, вестимо,

Посланником почётным стал

Монах, а в прошлом житель Курска,

К тому же Серафимов друг.

В Христовом мире тесно, узко,

А то бы встретились не вдруг.

И, со слезами, и с поклоном

Приняв подарок дорогой,

Целует Серафим икону:

— Ах, как я счастлив, Боже мой!

Тот затяжной полёт смертельный

Ты видел, друг. Я много раз

Переживал его, скудельный

Сосуд пустой. В тот страшный час

Своею силой запредельной

Меня, я знаю, Сергий спас.

Они всё утро говорили,

Помолятся и вновь начнут

Перебирать живые были,

Которые давно остыли

В потоке мигов и минут.

Они бегут, бегут, бегут

В несуществующую Лету.

Но в вечности забвенья нету.

Там радостный духовный труд.