ДАР СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО

ДАР СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО
ДАР СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО
 
(Отрывок из романа в стихах
"Предание о Серафиме Саровском")
 
* * *
 
В сенях отшельнической кельи
Уже давно дубовый гроб —
От пустодумства и веселья,
Не забывать о смерти чтоб —
Стоял, и только выпадала
Минута в службе чернеца,
Он шёл туда, где обитало
Напоминание конца
Его земной дороги узкой, —
И славу пел тебе, Христос,
По-монастырски, с силой русской,
До чистоты горячих слёз.
 
И в эту ночь саровский житель
Стоял у гроба своего:
«Зовёт Господь к себе в обитель,
В блаженство вечное Его.
Хотелось бы ещё немного
Добру Христову послужить,
Но таково решенье Бога.
Ну что ж, на Небе будем жить.
И там — лишь только продолженье
Исполненных земных трудов —
О, радости мои! — моленье
За вас за всех. Наш путь таков.
Да что — другого и не надо.
Вновь, Господи, Тебе молюсь,
Объяла, вперекор преградам,
Весь мир земной и нашу Русь.
И об одном Тебя прошу я,
До часа, как покину свет,
Исполни просьбу небольшую.
О чём она — секрета нет…»
 
* * *
 
От ливня пыльные дробинки.
Алмазов капельки в кустах.
По монастырской шёл тропинке
В почтенном возрасте монах.
«Вот удивится Мошка-Прошка,
И уж недолго ждать теперь,
Когда я постучу в окошко,
А он, сердясь, откроет дверь.
Кого тут до рассвета носит?
Кому не спится по ночам?
Наверно, так он грозно спросит
И, право, собственным глазам
Пророк саровский не поверит.
А может, не признает… Что ж,
С годами копятся потери,
И я теперича похож,
Бог знает, на кого…» — Веселье
От черноризца прочь летит.
А вот уж, кажется, и келья,
И дерзко он в окно стучит.
И тут же двери открывает
Согбенный старец Серафим.
— Ах, моя радость! — привечает.
Похоже, ждал он встречи с ним. —
Ну, проходи, Володька Пашкин,
Насельник наших детских лет.
Вот, правда, в правилах монашьих,
Таких имён в помине нет.
 
Пришелец как бы растерялся,
Хотел дружка вогнать в тупик,
Да только с носом сам остался.
Перекрестился. Ликом сник.
Зато с немалым вдохновеньем
Хозяин кельи вдруг сказал:
— А помнишь, как тогда за чтеньем
Ты на меня орлом напал?
Чуть не побил меня, однако.
— Жалею, брат, что не побил.
И ты был тоже забияка,
Да вот ещё — учить любил.
 
Монах саровский с умиленьем
Взглянул, но, движим нетерпеньем,
Сказал с особым вдохновеньем:
— Иконку жду от чернеца
С финифтяным изображеньем
Святого Сергия-отца. —
— Так ты и это знаешь? — Чудно
Был гость смущён и удивлён.
Из тайной ладанки нагрудной
Заветный образ вынул он.
Владыка Сергиевой лавры
Не только тесно был знаком
С отшельником саровским славным,
Но и его учеником
Случилось быть, притом любимым.
 
Так вот, Антоний переслал,
По просьбе старца Серафима,
Ему икону. И, вестимо,
Посланником почётным стал
Монах, а в прошлом житель Курска,
К тому же Серафимов друг.
В Христовом мире тесно, узко,
А то бы встретились не вдруг.
 
И, со слезами, и с поклоном
Приняв подарок дорогой,
Целует Серафим икону:
— Ах, как я счастлив, Боже мой!
Тот затяжной полёт смертельный
Ты видел, друг. Я много раз
Переживал его, скудельный
Сосуд пустой. В тот страшный час
Своею силой запредельной
Меня, я знаю, Сергий спас.
 
Они всё утро говорили,
Помолятся и вновь начнут
Перебирать живые были,
Которые давно остыли
В потоке мигов и минут.
Они бегут, бегут, бегут
В несуществующую Лету.
Но в вечности забвенья нету.
Там радостный духовный труд.