Не любовь, но судьба
Это не любовь. Это даже не брак по расчёту, нет. Я приехала сюда со своим самым необходимым в быту скарбом, а ты… Ты был совсем пропащий. Суета твоих пространств тревожно гудела, пустота прилавков и пыль присутственных мест шокировала не очень балованную изобилием провинциалку. Ты был подобен проштрафившемуся игроку, в пьяной драке растерявшему последнюю мелочь: от былой славы остался дырявый пиджак позёра да налитые прокисшей грустью красные от бессонницы глаза.
Ты был страшен и суров. На твои улицы и проспекты, до поры не растерявшие революционных названий, всё ещё сбегали крепкие окраинные мужички и светские львицы уездного пошиба, которые превращались постепенно кто в бандитов и бизнесменов, а кто в моделей из эскорта или отпетых шлюх. Ты, очевидно, не думал, что я готова на всё: в крайнем случае, уйду в воспитательницы или в кассиры «Макдоналдса» (очередь на площади в него была главным сюжетом первых полос всех бульварных газет за рубежом великой империи, которую ты когда-то грозно и гордо держал в своих руках).
Как я могла полюбить тебя, скажи, если первые деньги ты выдал мне такой мелочью, что работа показалась каторгой, и когда я составила список предпочтений, минусов в столбик было больше в десять раз! Поэтому я сбежала от твоих щедрот в самую первую и горькую депрессию, подогреваемую сомнениями по поводу осуществлённого выбора. Целых полгода жизни насмарку! Но ты не готов был прощать слёзы отчаяния. Ты вообще не любишь ни верить, ни прощать.
А ведь я доверила тебе самое дорогое — рождение своего единственного ребёнка! Ты же в самый ответственный момент предложил убогое заведение с обломанным серым кафелем и окрашенными в цвет потемневшего кирпича стенами. В палатах-карцерах не было даже картинки, чтобы отвлечь внимание от боли; и я выла, царапалась, пела всю ночь дикую песню брошенной собаки. В ту ночь ты сказал: «Вас много, а я один», — и пятый раз пошёл «пить чай» мимо ревущих, орущих, стонущих пациентов роддома номер 2.
Я готовила побег, и сбежала бы точно из твоих коммунальных двадцати метров окраины, если бы не тот, кто сказал, что сможет сделать тебя надёжнее и удобнее для жизни. Это был шанс сохранить семью; и мне пришлось остаться, чтобы длить свои дни в очереди за едой и надеждой, что всё это когда-нибудь закончится. Но главнее слова настоящего мужчины — его поступок. Мой самый близкий и дорогой человек помог понять твои мысли, твоё значение, оценить твои возможности. Для этого ему пришлось изрядно потрудиться! Ведь тебя по-прежнему штормило митингами и апокалиптическими газетными статьями. На твоих улицах гремели выстрелы, вереницы чёрных катафалков стекались к церквям и кладбищам, а кандидаты наук и преподаватели продавали книги и мелкую дребедень у обочин пыльных дорог.
Я помню год, когда случилась большая перемена. Это было прозрение, выбрасывание старых одежд, мусора тревог и безнадёжных сутулых жалоб. Оказывается, ты хранил в себе столько интересного, значимого и непознанного! Однажды я поняла, как научиться говорить с тобой, как слышать тебя и получать поддержку. Главное, что ценно и сегодня, — твоё умение удивить, увлечь потоками дел и событий, ведь ты никогда не стоишь на месте, изменяясь во времени с сумасшедшей скоростью. Перемены были глобальны и выбор тоже: ты заставил меня искать и находить идеи, знания, работу по душе и призванию. И я научилась жить и работать в твоём ритме; но всё-таки самая большая ценность, которую обрела за годы нашей совместной жизни, — это мои друзья — жители твоего большого и никогда не спящего дома, твоих бульваров и проспектов, твоих аллей и укромных двориков, твоих окраинных панелек и музейных дворцов с облетевшей штукатуркой.
Нет, это не любовь, но могу сказать, что всё, чем я занимаюсь в жизни, чем богат мой мир и наполнен дом, — всё это случилось благодаря твоей помощи и участию. Судьба, которая занесла меня сюда, как бы я её не гневила, всё-таки добра и безмерно терпелива.
Спасибо тебе, мой многоликий город, моя неугомонная и пёстрая столица!
