Мой дом

МОЙ ДОМ

 

Затоном называют рабочий поселок, окраину города. Хотя достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, что это ни какая не окраина, а чуть ли не самый центр города. Как раз напротив железнодорожного вокзала, правда, на другом берегу Оби, со всех сторон окруженный тогда еще единственным на левой стороне Кировским районом, самым большим городским районом. Затон расположился на полуострове, похожем по конфигурации на Кольский. С одной стороны, Обь, а с других, как Белое море, собственно Затон, то есть залив, имеющий Т-образную форму. Кто-то утверждал, что этот залив природное явление и существовал всегда. Другие – что это рукотворное создание. Удобней места для зимней стоянки судов не найдешь. Новосибирск как никак являлся самым крупным речным портом на Оби. Напротив поселка Затон через залив Лесоперевалка, а дальше вверх на правой стороне Немецкий поселок и в самом конце залива лодочная база, где также было немало списанных и ржавеющих судов. Затонский поселок сразу же переходил в бесконечную Колыму, которую и за час не пройдешь. Потом пустырь, Вонючка, картофельные поля и небольшой поселочек в несколько домов – Новый Затон. Напротив Затона через Обь виден верх главного железнодорожного вокзала. С высокого же правого берега Затон виден, как на ладони, даже люди на пристани. Затон – это поселок речников. Жили здесь в основном те, кто служил на речном флоте или работал на судоремонтном заводе, расположенном напротив поселка через залив. Центральные улицы примыкали к заливу и именовались Первой и Второй Портовыми. Застроены они были двухэтажными бревенчатыми домами с двумя подъездами. Но ни один дом не был похож на другой.

Тут я родился в 1954 году. По случаю рождения третьего ребенка семье выделили комнату в… подвале двухэтажного деревянного дома. Перед тем, как попасть в подвал, нужно было подняться на высокое крыльцо с широкими ступенями и перилами. Над крыльцом был двускатный навес. На самом же крыльце лавка, на которой посиживали в погожие дни праздные обитатели дома. Поднявшись на крыльцо, нужно было повернуть под прямым углом и тогда вы попадали в коридор. С правой стороны была площадка с двумя дверьми, смотрящими друг на друга и ведущими в коммунальные квартиры. Отсюда же начиналась крутая лестница на второй этаж с отполированным до блеска верхом перил, по которому целыми днями катались сверху вниз ребятишки.

С левой же стороны ступеньки вели вниз в подвал. В подвальном подземном коридоре день и ночь горела тусклая желтая лампочка, от чего коридор становился похожим на подземелье средневекового замка. Как и в общежитии, с обеих сторон тянулся ряд дверей в подвальные комнатушки. У каждой двери было свое лицо, как и у обитателей подвала. В коридоре обычно ничего не было. Оставлять что-либо здесь жильцы не решались: могли утащить. И даже не воры, а твои же соседи. При входе в подвальную комнатушку, если быть невнимательным и задрать голову, а не смотреть под ноги, можно было запнуться о стоящую прямо за порогом обувь. В зимнюю пору это были валенки с непременными галошами. Но если даже галош и не было, почти все валенки были подшиты толстой подошвой, поскольку валенки носились долгие годы до тех пор, пока не приходили в полную негодность. Умельцы по подшивке валенок никогда не оставались без работы. У каждого жителя поселка был свой мастер, к которому он относил на ремонт валенки. Весной и осенью доставались кирзачи, которые носили все поголовно, и мужчины, и женщины, и дети. Носили их, как солдаты, с портянками. Рядом в углу стоял тазик или ведро с водой, потому как в ненастье грязь в поселке была несусветной. Порой лошади не могли вытянуть ноги, не то что люди. Но сначала сапоги мыли в луже перед домом. Лужа эта не пересыхала даже в жару, а лишь затягивалась грязно-зеленой плотной пленкой, на которой лежал и не тонул легкий мусор. Летом выставляли туфли, тапочки и галоши. Ребятня носилась босиком. Отчего порезанные и проколотые ноги были обыденностью. На мелкие же неприятности, вроде заноз, порой не обращали и внимания.

Комнатушки по обстановке, за редким исключением, друг от друга почти не отличались. Людей с достатком было мало, и в таких домах они не жили. Одно было отличие, что небольшой набор этой обстановки расставлялся по-разному, смотря какая была комнатушка и вкус хозяйки. Кровать с железными спинками, хорошо еще, если с панцирной сеткой, а не с деревянным настилом; крашенный или покрытый темным лаком дощатый стол; три – четыре табуретки; сундук, привезенный еще из деревни; громоздкий комод с ящиками в четыре этажа, в которых хранилась одежда, белье, документы, несколько книг, тетрадок и всё, что представляло для семьи ценность. У некоторых ящичков были внутренние замки. В этих ящичках хранились деньги, облигации, нехитрые украшения, письма. Комод застилался вышивками, на которые ставили аляповатые скульптурки китайских болванчиков, целующихся ангелочков, слоников, картинки в рамочке, свинью-копилку, в которой годами лежало несколько медяков до тех пор, пока ее не разбивал пьяный хозяин.