Подтверждая истину пословицы о том, что бешеному кобелю семь вёрст не крюк, декабрьским морозным вечером поехал я за двести километров в соседний район – к зазнобе... «На носу» тогда был тысяча девятьсот девяносто пятый год от рождества Христова и только двадцать четвёртый от моего собственного. Горячая кровь бурлила в молодом организме, как вода в нечаянно перегретой бане, и даже тридцатиградусный мороз с ветерком не могли никак её остудить... Модные джинсы с остроносыми туфлями, короткая кожанка на «рыбьем меху» и золотой перстень на безымянном пальце, по всем расчётам, должны были произвести неизгладимые впечатления на предмет моего обожания...

 

    Наблюдавший за моими сборами отец, выдыхая табачный дым в печную дверцу, с присущим ему спокойствием, коротко спросил: «Карбюратор перебрал?» Вспомнив, как «чихала» третьего дня моя «ласточка», я виновато улыбнулся в ответ и пообещал, что завтра, как только приеду, непременно переберу! А сейчас мне некогда – срочные дела! Догадываясь, конечно, о важности моих дел, качая головой, батя пошёл досматривать по телевизору новости, а я тихонько скользнул в гараж...

Старенькая «пятёрка», никогда не знавшая о существовании зимней резины, виляя задом, как придорожная путана, покатилась по ледяной трассе. Разбивая вихрастые барханы из снега, нанесённого ветром на асфальт из бескрайних заволжских степей, помчался я вдогонку уползающему за горизонт красному солнцу. Печка в машине работала отлично, громкость динамиков заставляла подпрыгивать плюшевые подушечки на задней полке, полный бак показывала маленькая стрелка на панели... Всё в салоне внушало уверенность в благополучном завершении поездки. Тем временем, стемнело... 

В затяжном подъёме, примерно на пополам разделяющем маршрут, мой жигулёнок вдруг опять зачихал, пару раз дёрнулся, как напоровшийся на нож забойщика боров, и чудом преодолев уклон, встал посреди пустынной дороги... Чертыхнувшись, я вышел в своём праздничном наряде на мороз и полез под капот. Привычные манипуляции, после которых обычно двигатель раньше заводился, в этот раз не спешили давать эффект. У остывающей машины я крутился на ледяном ветру, как уж на сковородке, уговаривая Ладу поехать дальше, взывал к её железной совести, потом перешёл на угрозы: сжечь проклятую в кювете! И, в конце концов, уже порядочно замёрзший, сел в салон и стал ждать подмогу... 

   Дорога тянулась через белую степь серебряной змеёй и блестела при свете луны своей ледяной чешуёй. Вскоре мороз начал заволакивать пеленой сырые от дыхания стёкла, и мне пришлось часто протирать их тряпкой, вглядываясь вдаль. Автомобилисты и днём-то не особо баловали вниманием этот узкий, постоянно заметаемый участок, а уж в темноте, так и совсем не было желающих по нему проехать. Холод заползал в машину и не спеша, по- хозяйски, наряжал её изнутри блестящими кристаллами инея. Сняв чехлы с сидений, я замотался в них, как мумия, но толку от этого было мало. Просидел я так минут тридцать...

Наконец, где-то за холмами, спасительным маяком мелькнули жёлтые фары, и через пять минут рядом со мной остановился Урал с будкой, на котором вахтовики добирались на смену. Стал я тогда, как приблудный пёс, замерзающий у порога, скулить возле зелёной двери кунга, царапая её своими побелевшими пальцами. Весёлые мужики пустили меня к раскалённой буржуйке, налили горячего чая и накинули на плечи ватник.

Немного отогревшись, взмолился я, чтобы дотащили Бога ради моё корыто до места назначения. Газовики ехали совсем в другом направлении, но всё же согласились, сделав небольшой крюк, доставить меня к первой стоянке на краю городка, а там – как хочешь... 

    И вот, прицепленная к грузовику железным тросом, обледеневшая пятёрка повезла меня дальше... С не работающим двигателем и соответственно без печки машина представляла собой железную банку с дырками, в которые сквозил ледяной ветер. Тускнели фары, затих магнитофон и через замёрзшее окончательно стекло едва различимы были маленькие точки задних фонарей грузовика. Вытерпев минут пятнадцать, я попытался нажать на клаксон скрюченной рукой, чтобы подать сигнал о том, что пора мне погреться... «Неожиданно» обнаружилось, что аккумулятор окончательно «сдох», погасли фары, и до мужиков мне не докричаться. Урал уверенно тащил меня по ледяной дороге, выдерживая свои законные 60 км/ч., вздымая тучи снега и грохоча движком. Тогда я стал бить окоченевшей ногой по тормозам, отчего моя Лада начала брыкаться, как бешеная коза на привязи... Видно, почувствовав мои трепыхания, водитель Урала притормозил, мужики вытащили меня из ледяного плена и помогли доковылять к печке... В следующий заход я облачился в собачью шапку-ушанку, валенки и рукавицы, выданные мне во временное пользование. 

К городку меня подвозили уже со смёрзшимися ресницами, белым носом и шикарными ледяными усами из соплей. Отцепив трос и сняв с меня в будке охранника арендованные вещи, вахтовики покатили к себе на участок. Обогреватель не справлялся полностью со своими обязанностями, и в фанерном вагончике было прохладно. Седой мужичок налил мне в жестяную кружку горячего кофе, укрыл плечи байковым одеялом и дал позвонить зазнобе по служебному телефону...

Вскоре под фонарь, освещающий скопление замёрзших автомобилей, въехала иномарка, и та, к которой я стремился, вбежала растрёпанная в моё пристанище. «Ты на такси?» – оторопел я. «Нет, я взяла папину машину без спроса...»

Отец подруги, подполковник внутренних войск, сам уже хорошенько полечившись, всё рвался напоить меня водкой с перцем, а чернявая Анютка с негодованием восклицая: «Папа, я тебя умоляю!» – выталкивала его из ванной. Она поливала меня, отмокающего в «кипятке», из ковшика и гладила по голове мягкой ладонью. Я погружался в сладкую негу, слипались глаза, а на кухне, видимо, впечатлённый моим походом, разгулявшийся потенциальный тесть тихонько затянул баритоном: «Степь да степь, кругом... Путь далёк лежит...»