"Я не помню, уже сколько минут, а то и часов мы шли по этой нескончаемой дороге. Сначала он держал меня за руку, затем неожиданно приобнял, несмотря на то, что стоял чудный майский день, и было довольно-таки тепло. В какой-то момент, когда наши глаза встретились, я заметила, как в его взоре откуда ни возьмись появилась тревога, которая с каждым шагом всё больше нарастала, хотя внешне он сохранял спокойствие и постоянно подтрунивал надо мной. Вдоль дороги росли небольшие кусты. Одни манили пышными и яркими зелёными листьями, а на других ещё красовались и разноцветные маленькие цветочки. Порой встречались также невысокие деревца, сплошь покрытые малюсенькими цветками, завораживающими взгляд своей неописуемой красотой. И вот не в силах сдержать восторг, я громко воскликнула при виде очередного великолепия, отчего он поначалу вздрогнул, но потом со снисходительной улыбкой поправил меня:

-Милая, ну, откуда здесь взяться сакуре? Это самая обыкновенная вишня, белая вишня.

-Правда? Но ведь сакура тоже своего рода вишнёвое дерево, только плодов никогда не бывает, - не уступала я.

-Почему? Сакура иногда плодоносит, но её вишня мелкая и несъедобная, поэтому она удовлетворяет духовный, а не физический голод. Кстати, ты часом есть не хочешь? – он в открытую начал смеяться, а, когда увидел моё насупившееся лицо, чмокнул в щёчку, - не обижайся, я пошутил. - Снова, прижав меня к себе, потянул за собой, чтобы продолжить путь.

Ещё несколько метров мы прошли молча. Он шёл, глядя прямо перед собой, а я с любопытством смотрела по сторонам. И вдруг я замерла, не в силах сделать шаг от увиденного. Меня своей необычностью заворожило одно дерево. Оно росло немного поодаль от кустов и кустарных деревьев, удобно расположившихся у края дороги. Это дерево было не намного, но выше остальных, а его тёмно-зелёные листья переливались ослепительным блеском в лучах догорающего заката, который через несколько минут должен был уступить своё место на небе блестящим снежинкам-звёздочкам. Но самое удивительное, что такие же белые звёзды украшали ветки этого дерева. Сотни, нет, тысячи переливающихся белизной цветков среди пушистой зелёной листвы распространяли вокруг тонкий сладковатый аромат, напоминающий запах цветущего жасмина:

-Посмотри, родной, я думала, что такая божественная красота бывает исключительно в сказках. Может, мы, сами того не ведая, попали в знаменитую "Волшебную страну"?!

-Ну, если в твоей "Волшебной стране" растёт обычное лимонное дерево, то, считай, что ноги, не оповестив голову, привели нас именно туда, - эти слова, слетевшие с его уст подобно медленному дуновению ветерка, даже у меня вызвали улыбку, хотя, по сути, я фактически смеялась над своим невежеством. Однако он был серьёзен, как никогда, потому что на его лице вокруг век выступили короткие красные линии – признак задумчивости. Его немые раздумья, граничащие с отрешённостью, передались мне, но только как волнение:

-Что тебя так тревожит, родной?

Он подошёл, взял моё лицо в свои тёплые ладони и, глядя в глаза, тихо по слогам проговорил:

-Ни-че-го!

То ли магия его голоса, услышав который я всегда чувствовала себя в безопасности, то ли уверенность, что он вложил в свою интонацию, а может, всё вместе взятое вмиг рассеяло моё беспокойство, и я с досадой сказала:

-Дерево божественной красоты, а плоды такие горькие! Подумать только!

-Как сама любовь… - вдруг невнятно донеслось до меня. Я на секунду засомневалась в услышанном:

-Что? Ты что-то сказал, любимый?

-Ни-че-го! – вновь повторил он. Я решила не переспрашивать и, достав фотоаппарат, попросила:

-Милый, сними меня рядом с этим красавцем, - я обняла ствол дерева.

На моё удивление, он ответил:

-Мы и так замешкались, скоро совсем стемнеет, пошли, моя неугомонная Элли! – он решительно зашагал назад к дороге.

-Нет-нет, мой великий всезнайка Гудвин! Посмотри, какой закат догорает! Помнишь, как у Пермякова:

Сентябрь - шафрановый закат, 

Китайский рис на тонком блюдце, 

Вновь осыпаются и бьются 

Сухие дни о циферблат. 

Густой оранжевый отлив 

У края неба, горечь специй 

В вине столовом, ветер дверцей 

Играет простенький мотив. 

В бокале - лед. на сердце - снег. 

В окне - поблекшие афиши 

'Cirque du Soleil', цветные крыши. 

Шафран и осень - на столе. 

Пусть сейчас вовсе не сентябрь, но горизонт…взгляни на небо! Оно точь-в- точь как расшитый шафрановыми нитками платок! Неужто мы упустим миг, подаренный Самим Всевышним?! Просто грех не запечатлеть его, ну же, чародей! – взмолилась я, сложив руки в просьбе. Но он был неумолим, и, взяв меня за руку, потянул за собой. Я до сих пор гадаю, что его смутило в том чудном закате…"

Это была последняя запись в её дневнике. Он читал и вновь перечитывал каждую строчку одну за другой, словно пытался поймать нечто неуловимо-родное, которое ускользало за сотую долю секунды, будучи едва замеченным. Наконец он решился и дрожащей рукой заполнил последнюю страницу:

" Что меня смутило в том закате? – ты так и не задала свой вопрос магу Гудвину, моя любопытная Элли. И ты думала, я не увидел, как две складки печальной вдумчивости испещрили гладкий лоб, когда прозвучало моё "Ни-че-го" на твоё немое вопрошание, почему я сравнил лимонное дерево с любовью. Наша любовь: такая же изумительная, манящая своей девственной красотой, весенним очарованием и…причиняющая боль, горечь при одной навязчивой страшной мысли, что я могу когда-нибудь потерять тебя…безукоризненная копия лимонного дерева - волшебная сказка с горьким финалом: ни один лимон ещё не таял во рту как сахарная вата. Прости, Элли, я не сфотографировал тебя на фоне сказочно прекрасного шафранового заката. Просто всегда боялся однажды не увидеть напротив твои преданные любящие глаза. Ну, как бы я выглядел, коль пустился бы в объяснения, что одна цыганка, наверно, в прошлой жизни, сказала мне избегать заката, иначе тот последним лучом распишет мой близкий конец. Нет-нет, я никогда не боялся смерти, больше неизбежного пугал конец…конец нашей любви…точно так же, как ты панически страшилась позвать своего любимого по имени, называя как угодно, но не по имени, наивно, по-детски веря, что моё имя, хоть раз сорвавшееся с твоих уст, неминуемо навлечет на меня беду. В тот день я был для тебя Гудвином, волшебником, этаким исполнителем желаний. Вопреки моим напоминаниям, ты нарочно притворялась, будто забыла, что даже в сказке он был обычным человеком, всего лишь смертным, выдававшим себя за искусного мага, который по нелепой случайности улетел домой, оставив Элли в Изумрудном городе, откуда ей так хотелось вернуться назад к родителям… Вот и я…поступил как Гудвин…сам здесь, листаю и перелистываю твой дневник, а ты, нежная и отзывчивая Элли, осталась там, в блестящих шафрановых лучах уходящего Солнца, потому как, подобно ребёнку, что радуется зажжённым ёлочным огням, моя добрая девчушка своей радужной улыбкой поймала закат, который навсегда остался с тобой…в тебе…"