Красные сапоги
За окном трепетали солнечные пятна – это ветер шалопай теребил деревья, и они постоянно меняли на стене причудливые очертания теней. Нюрка залезла на подоконник, открыла форточку и подставила лицо свежему дыханию весны. Перестройка – перестройкой, а сезоны живут по своему жизнеутверждающему графику!
…На заводе опять прошли сокращения, цеха практически встали, и что будет завтра, никто даже предположить не мог. Шеф, хмурясь и пряча глаза, попросил Нюрку, то есть Анну Петровну смотаться в командировку без командировочных: «Нет, ну на билет я тебе, конечно, дам, но больше, сама понимаешь, просто нет. Сходи в главк, поразведай, что они с нами решили». Согласилась сразу! Кто его знает, когда еще удастся выбраться на таком-то безденежье и карьерной неопределенности.
В главке у Нюры была своя зацепка: Сергей Васильевич из финансового отдела готов был ради нее на любое должностное преступление! Когда бы она ни заявилась в его кабинет, он вскакивал так заполошно, так потерянно и счастливо улыбался навстречу гостье из провинции, словно только ее и ждал, только ею и жил от встречи до встречи. Нюра про себя хорошо понимала, что этот покладистый, пожилой дядька совсем ей не пара, слишком скучный, предсказуемый, восторженный ко всякому почину начальства. Нет, она даже не умела четко сформулировать, почему старательно держала этого неказистого обожателя на расстоянии, да просто не интересен он ей и всё тут!
Вот и на этот раз – стоило ей появиться, как Сергей Васильевич вскочил, чуть стул не опрокинув, кинулся навстречу, начал хлопотать насчет «чайку – кофейку», выскочил к соседям за чайником. Тут Нюрка и полезла на подоконник, впустить в комнату свежее дыхание апреля. Сквозняком распахнуло дверь, взметнуло ее юбку, а на пороге потрясенно замер Сергей. Ну, чего там пожилой, лет на десять ее постарше будет, и ведь смотрит так, как будто северное сияние увидел или солнечное затмение на него снизошло.
Нюра, как ни в чем не бывало, спрыгнула, огладила складочки, завела сторонний разговор. То есть разговор-то как раз важный, служебный, про всякие веяния в главке, который то ли упразднят в бесконечных преобразованиях, то ли жить оставят. Но внутри после этого мелкого эпизода что-то оттаяло и озорно затрепетало, как те солнечные пятна на стене, - весна, что тут поделаешь!
Разведку провела, по отделам с разговорами побродила, где чаю, где кофе выпила, сушками похрустела, вернулась к Сергею Васильевичу попрощаться, пора было возвращаться и в гостиницу. Он вызвался проводить. Всю дорогу говорил какую-то чепуху, что в такие дни невероятно хочется перевернуть всю жизнь, совершить какую-нибудь глупость, уехать к черту на кулички! Нюра смеялась, отвечала, что тогда это точно к ним, на завод, вот уж где все перевернуто и глупостей нагорожено!
Смеркалось, когда они поднялись в номер. Теперь уже она предложила ему чаю, он застенчиво, как мальчишка, кивнул, словно потерял дар речи, и вдруг обнял ее за плечи.
Как произошло все остальное, они оба потом помнили смутно. «Ах, гостиница моя, ты гостиница, на кровать присяду я – ты подвинешься, занавесишься ресниц занавесками…»
Только тут было все наоборот: Сергей был так заполошно безумен и неловок, что скоро ситуацию направлять пришлось Нюре, хотя и у нее сердце билось, как попавший в силок щегленок. То ли от трогательной неумелости Сергея, то ли от его сбивчивого хриплого голоса, бормочущего какие-то признания, она ласкала его нежно, всем нутром отзывалась на поцелуи, не могла оторваться от него, оказавшегося и сильным, и нежным.
Они долго не могли отдышаться, не могли говорить… Да и что тут скажешь, когда всё уже произошло! Сергей, неловко отвернувшись, начал одеваться, тихо промолвил: «Идти мне надо, поздно уже». Она, завернувшись в простыню, поцеловала его тихо и ласково, он выскочил за дверь.
Нюра походила по номеру, зашла в душ, никак не могла успокоиться. То, что с нею произошло, не входило ни в какие ворота, не могло иметь никаких последствий, и все же внутри что-то необратимо сдвинулось. Как айсберг оторвался, сполз и поплыл белоснежным кораблем в неведомую даль! Она глянула на часы – еще можно пойти побродить по городу, на поезд свой уже опоздала, надо гостиницу продлить на сутки, уж завтра вечером поеду.
Шла по шумному вечернему городу, мокрому от весенней кутерьмы лучей и неожиданно раннего тепла. Настроение было как у напроказившей школьницы, легкое, безоблачное, почему-то очень хотелось есть и еще непонятно чего! На глаза попался кооперативный ларек с обувью, их в последний год развелось невероятно много, торговали, чем ни попадя, шили кооператоры одежду, сумки, и вот надо же – даже сапоги! Она полюбовалась на витрину, неожиданно для себя вошла и потребовала красные на высоченном каблуке. Присела на табурет, примерила правый сапог и осталась очень довольна!
Слава богу, денег в кошельке хватило, и, получив от счастливой продавщицы огромную коробку, Нюра побрела назад к гостинице. Хорошо прогулялась! А уж от ее покупки в нынешнее-то время весь городок всплеснется!
В номере, скинув пальто, она решила примерить оба сапога и походить. В предвкушении удовольствия, все в таком же радостном состоянии духа, она вынула сапоги, скинула белую бумагу. Так, правый – хорошо, теперь левый… так он тоже правый! Ей продали два сапога на одну ногу! Нюрка расхохоталась и смеялась так, что слезы навернулись на глаза. Вот бестолочь бестолковая, ну кто так покупки делает на последние деньги?!.
Придется завтра идти менять. Так с улыбкой, не сползающей с лица, она и уснула.
На другой день решила с утра наведаться в главк, повод был замечательный: надо было отметить командировку, хоть директор и не собирался выдавать суточные, но дорогу-то оплатил, надо будет отчитаться за поездку.
Она шла по коридору легким своим шагом, в состоянии весенней невесомости, и улыбка, скользнув с лица, угнездилась прочно в глазах. А что, может и правда новая жизнь начинается? Навстречу шел Сергей Васильевич, нет, просто – Сережа, неудержимо и счастливо рассиялась она ему навстречу всем своим существом. Он, схватив ее за руки, прижал к стене, лицо опрокинутое, растерянное, заговорил сумбурно:
- Анна Петровна, вы ко мне не заходите, нас могут увидеть… Я вчера наверное позволил себе лишнего, простите меня, дурака… Знаешь, я домой шел, мне было так стыдно, так плохо, мне казалось, даже все собаки на меня лаяли, виноватого… Долго бродил вокруг дома, заходить боялся, еле отоврался. И как я мог, Нюра, это только я мог так глупо…
- Сергей Васильевич, что это вы так разволновались, - хрипло вымолвила Нюра. – Она отвела его руки от себя, улыбка и вообще все ее весеннее настроение сразу улетучилось.
- Я к вам и не собиралась заходить, командировку вот иду отметить. И что такого произошло, что на вас даже собаки лаять начали? Ничего не было. Вообще ничего не было. А жизнь действительно перевернулась, наш завод будут приватизировать, ваш главк – закроют, так что вряд ли мы увидимся еще когда-нибудь. А за чай – спасибо!
Она вывернулась из его полуобъятий, пошла мерно отсчитывать каблуками последние минуты жизни. Нет, в конце коридора жизнь к ней вроде как бы и вернулась, она даже улыбнулась какому-то встречному. Вышла на свежий воздух, совсем уже опомнившись. Вспомнила, что надо еще сапог поменять, пакет с коробкой оттягивал руку. На автомате дошла до знакомого киоска, хмуро протянула коробку продавщице. Та заюлила:
- И как это я так оплошала, девушка, простите меня, сейчас поменяем, где он тут…
- Не надо ничего менять, - вдруг сердито сказала Нюра. – Просто верните деньги.
