Клоун
В коморке у шута, всё как всегда, сплошной бардак,
Колпак, в котором седина, в отметинах весь, и в пинках,
Которыми хозяин награждён,
И запылён,
Манежной спесью, весь в опилках,
Зашитый в лоскутах сюртук,
Ещё конечно же сундук,
В котором старая сопилка, гармошка и еще сто штук,
Каких-то не смешных предметов, название которым хлам,
Но и выбрасывать то жалко, да и смеётся ведь над ним,
Вот тот, пропитый сытым чванством, Заплывший ядом, гражданин,
Таких, как он тут пол балкона, зачем же их лишать такого,
Поспешнозлого лицедейства, и ведь причина - просто хлам.
Минуты две, пока поставят, для хищников железный щит,
Шут, как гороховый наездник, на сундуке своем сидит,
Играет на своей сопилке, сейчас он главный, он солист,
Его задача, до простого, сыграть, что б не раздался свист.
Какая разница, что смехом, своим он давиться давно,
Какое дело всем, что горлом стоит ком,
И в решето,
Расстреляна его простая, и бессеребряна душа, Всё как всегда, сплошной бардак, не украшает седина,
Ещё собака умерла, любимая судьба шута,
С кем можно было до рассвета, вести заумные беседы,
Она умела его слушать, виляла преданно хвостом,
И изливали они души, она скулила - он, как гром,
Ругал директора, гримеров, и вечно пьяных режиссеров,
К утру валился за столом,
Она же,
Преданно хвостом виляя, ждала..
День за днём.
В каморке у шута бардак, всё как всегда,
Ему ведь так - Смешить того, кого терпеть не можешь,
Поплакать, разве что с собой, но над собой не посмеяться,
Так можно ведь не разобраться, где дом родной, а где манеж,
Ну вот опять, зовут, и плешь,
Не спрячешь ломкой сединой,
И не закрасишь слоем грима, морщины, Словно бороздой, вспахавшие улыбку мима, Улыбку клоуна, с засохшею слезой.
Колпак, в котором седина, в отметинах весь, и в пинках,
Которыми хозяин награждён,
И запылён,
Манежной спесью, весь в опилках,
Зашитый в лоскутах сюртук,
Ещё конечно же сундук,
В котором старая сопилка, гармошка и еще сто штук,
Каких-то не смешных предметов, название которым хлам,
Но и выбрасывать то жалко, да и смеётся ведь над ним,
Вот тот, пропитый сытым чванством, Заплывший ядом, гражданин,
Таких, как он тут пол балкона, зачем же их лишать такого,
Поспешнозлого лицедейства, и ведь причина - просто хлам.
Минуты две, пока поставят, для хищников железный щит,
Шут, как гороховый наездник, на сундуке своем сидит,
Играет на своей сопилке, сейчас он главный, он солист,
Его задача, до простого, сыграть, что б не раздался свист.
Какая разница, что смехом, своим он давиться давно,
Какое дело всем, что горлом стоит ком,
И в решето,
Расстреляна его простая, и бессеребряна душа, Всё как всегда, сплошной бардак, не украшает седина,
Ещё собака умерла, любимая судьба шута,
С кем можно было до рассвета, вести заумные беседы,
Она умела его слушать, виляла преданно хвостом,
И изливали они души, она скулила - он, как гром,
Ругал директора, гримеров, и вечно пьяных режиссеров,
К утру валился за столом,
Она же,
Преданно хвостом виляя, ждала..
День за днём.
В каморке у шута бардак, всё как всегда,
Ему ведь так - Смешить того, кого терпеть не можешь,
Поплакать, разве что с собой, но над собой не посмеяться,
Так можно ведь не разобраться, где дом родной, а где манеж,
Ну вот опять, зовут, и плешь,
Не спрячешь ломкой сединой,
И не закрасишь слоем грима, морщины, Словно бороздой, вспахавшие улыбку мима, Улыбку клоуна, с засохшею слезой.
