Это был модный салон. Без всякого преувеличения его можно было назвать «Поэтический клуб №1» в большом городе! Круглосуточно открытые двери под стеклянной вывеской «Поэт Бука» привлекали к себе толпы ценителей художественного слова, решительно настроенных критиков и, конечно, литераторов всякого чина и звания... Нужно отметить, что хозяин этого заведения сам на буку похож не был, гостей принимал радушно, с почтением, но судя по лицам посетителей, с названием угадал! Как-то уж так повелось, что на глаза местному обществу было принято являться непременно с умным видом, интеллектом на лице, или как минимум, с пространственным задумчивым взглядом. Всё это создавало атмосферу гнетущей серьёзности, и даже заядлые весельчаки чувствовали здесь некую скованность мыслей. За уютной прихожей, где суетились в стенных проемах седые гардеробщики, посреди огромного зала была устроена небольшая круглая сцена. Лепестками ромашки теснились вокруг неё белые столики с придвинутыми плетёными креслами, несколько лож притаились за тяжёлыми портьерами по периметру, и поскрипывал под ногами официантов начищенный до блеска паркет.

    Уже к обеду к заветной сцене выстраивалась очередь из декламаторов. Взволнованные мужчины сжимающие рукописные тексты, степенные дамы с яркими блокнотиками перемежались в ней с восторженными юнцами, рвущимися читать наизусть.  Голоса со сцены звучали одинаково тихо, и только на первых рядах можно было уловить смысл (если таковой присутствовал) и оценить благородство стиля. Впрочем, за отдельную плату, некоторым особам выдавался жестяной рупор для того, чтобы суть их творений лучше доходила до глубин человеческой души. Не пожалевшие монеты, отставив ногу и подбоченившись, гудели со сцены о своём аж до балконов, чем непременно вызывали зависть у своих скромных братьев по литературе.

     Ближе к вечеру, когда от стихов становилось душно, и томные поэтессы гоняли веерами по залу облака своего парфюма, для скучающих без соревновательной кутерьмы начинались конкурсы. Порой, темой для них становились простые случайности, которые подбрасывала сама природа. Бывало, залетит в окно майский жук, и тут же от кого-то поступает предложение зарифмовать этот нежданный визит. Первыми, как ни странно, на призыв откликались мрачные личности. С нарочитой таинственностью, не вставая с места, принимался басить кто-то из их компания, вращая выпученными глазами: «Явился ты, как демон среди ночи...» За соседним столиком, воспринимая произошедшее, как праздник, с умилённым видом распевали свою версию заядлые живописцы: «Над нивой золотой, расправил крылья ангел...» Количество мнений, вариантов изложения, взглядов на полёт насекомого поражало своим разнообразием. Каждый пытался приписать жуку магическую силу, благородство, горячность любовника или хлад злого гения. Были и такие, кто принимал жука на работу в качестве перевозочного средства для перемещения в эдемский сад на свидание с хмельной музой... Рубили с плеча последователи футуризма: « Ночь. Фонарь. Аптека. Проститутка-жук...»

     Добродушный хозяин клуба дремал в центральной ложе под какофонию этих звуков. За каждым столом отдельная группа восхваляла того или иного мастера из ближнего круга, сумевшего создать, по их мнению, нечто гениальное. Уже наливалось вино, произносились дежурные тосты в честь покорившего сердца... Монотонность происходящего навевала дрёму на обслуживающий персонал и хозяйских помощников, призванных смотреть за порядком в зале. Те откровенно зевали, и некоторым удавалось втиснуть в свой опус революционные идеи, запрещённые уставом клуба: «Пусть для этих мы только жуки! Так восстанем жужжащей стихией...»

     Всё это время майский жук, случайно залетевший на этот поэтический вечер и невольно ставший натурщиком, сидел на хрустальной люстре, взирая свысока на потуги целителей душ. И вот, когда уже казалось, что действо плавно перейдёт в награждение лауреатов, распахивалась входная дверь, и на пороге появлялся какой-то полупьяный, хохочущий во весь голос человек с бутылкой шампанского в руке. Под молчаливые взгляды он проходил к маленькой сцене, взбирался на неё, и молодецки крикнув: «Стих про берёзу, господа!» -стрелял пробкой в белый свет. В повисшей, звенящей тишине под ноги возмутителю спокойствия вдруг с этим характерным «шмяк» падал на сцену подбитый майский муз, а по застывшему залу волной проносилось сдавленное: «Ах!» Пока помощники хозяина, спохватившись, бежали крутить руки хулигану, он успевал ещё пуститься вприсядку по сцене и размазать подошвами жука по деревянным подмосткам...

Возмущению публики не было предела! Все кричали, поднявшись с мест, что не видели в своей жизни поступка наглее и циничней. Неслись упрёки в разрушении мечт и чьих-то поэтических иллюзий. Особо впечатлительные дамы даже падали в обморок от созерцания трагедии. Уже волокли виновника к хозяину для вынесения приговора, и признанные мэтры некрологов затачивали свои перья, когда в открытое окно, влетал ещё один жук... Незамеченный, он проплывал над оживлённой толпой, делал пару кругов вдоль балконной лепнины и садился на голову связанному дебоширу... Заметив это, мудрый хозяин поднимался со своего кресла и, указав на воскресший символ вдохновения, произносил: «Спокойно господа! Это был всего лишь безобидный розыгрыш, фокус если угодно... Прошу всех вернуться за столы, сейчас подадут десерт». Волнения начинали стихать, жука немедля пересаживали с взъерошенной головы на томик Пушкина, лежащий на хозяйском столе, и освещали настольной лампой... Убедившись, что все поэты заняты дописыванием текста, совмещая творчество с поглощением бисквитов, хозяин тихонько заводил за портьеру развязанного уже, помятого гуляку и пихнув того под зад коленом желал доброго пути.

   В салоне всё становилось по-прежнему... Буки собирались под его крышей и коротали вечера, придумывая эпитеты очередной безделице. В другой вечер уже разноцветная бабочка, задремавшая было на каминной полке, занимала умы и сердца завсегдатаев. Вино, так же наполняло их хрустальные бокалы. Произносились здравицы мэтрам, организаторам конкурсов и тёмным лошадкам, неожиданно обогнавшим фаворитов. Шутки про одолженные у залётной бабочки крылья тешили самолюбие победителей. И только на пустынной улице, один, прижавшись лбом к оконному стеклу модного салона, стоял выброшенный за порог, неугодный чрезмерным восхвалением древесины, несчастливый поэт. Впереди был целый месяц бана...

 

Картинка стырена в интернете.